Красная рубашка, красный сок, красный рассвет (СИ)

***

Минхо хлопотал на кухне. Он ощущал себя заботливой женушкой. Пока Ньют сидел за столом и читал какую-то книгу, Минхо делал им завтрак. Минхо боялся сказать хоть слово. Связь, которая была между друзьями, распалась. Звено за звеном. Как домино. Как карточный домик. Как стальная цепь.

Минхо предельно громко плюхнул кружку с кофе перед Ньютом. Тот вздрогнул, отложил книгу и схватился за чашку. Он выглядел подавленно. Минхо вдруг показалось, что это был тот самый Ньют. Парень, с которым они в первую встречу чуть не подрались, а потом не отходили друг от друга ни на шаг. Что-то в пустом взгляде было такое, что могло сказать: не будет больше срывов.

Минхо хотелось поговорить. Он знал, что это запрещено. Ньют этого не одобрял в последнее время. Но язык так и чесался. Минхо уже подумывал завести себе какого-нибудь попугайчика или на крайний случай котенка, чтобы можно было высказываться им. Удерживало только понимание, что это — ненормально. Минхо тоже сходит с ума. Сумасшествие передается воздушно-капельным путем. И у Минхо нет к этому иммунитета.

— Я знаю, что ты хочешь сказать, — вздыхает Ньют. Он делает глоток. Горло обжигает горячим напитком, но морщится Ньют не из-за этого. В первый раз за всю жизнь он морщится из-за горького привкуса.

Минхо садится за стол напротив друга. Вот он — момент истины. Если можно его так назвать. Ньют созрел. Он готов говорить. Не будет кричать или пытаться убить Минхо.

— Прости меня, — шепчет Ньют. Он снова привычно закрывается ото всех волосами. Как раньше. — Знаешь, я такой придурок. Мне хочется самому себе набить рожу.

Минхо пересаживается ближе к другу. Ньют поднимает на него глаза. Эти глаза цвета горького шоколада смотрят умоляюще. Они пронизывают. Они ничего не скрывают. Взгляд снова ясный. Искренний. Но не такой яркий, какой был до этого.

Ньют роняет голову Минхо на плечо. Как раньше, опять думает Минхо. Что-то произошло, Минхо догадывается. Ньют не стал бы так себя вести ни с того ни с сего. Минхо не знает, чего ему следует опасаться, поэтому он просто обнимает друга и молчит. Слова пропали. Или стали ненужными. Они снова висят в воздухе. И ребята впитывают их взглядами. Они слушают тишину, и по тишине тоже догадываются о том, что хотят друг другу сказать.

Минхо думает, это странно. То, как они общаются безо всяких слов. То, что они понимают несказанное. То, что им не нужно длинных лекций и пустых разговоров. Странно и то, что они так близко друг к другу.

Это похоже на мобильник и зарядное устройство, Минхо думает. Иногда мобильник — это Ньют, иногда — Минхо. Они заряжаются друг от друга. И с полной зарядкой они имеют возможность жить дальше.

— Что произошло? — Минхо решается спросить. Он боится услышать ответ, хотя и так примерно знает, каков тот будет.

Его догадки подтверждаются.

— Мать снова ушла. Ночью, пока мы спали. Сомневаюсь, что она теперь скоро вернется, — голос Ньюта звучит приглушенно. Его нос холодит горячую кожу шеи Минхо. Чуть теплое дыхание щекочет. Это одно из самых приятных ощущений, вдруг думает Минхо. — Не надо было мне запирать ее здесь. Пусть бы себе шлялась.

Ньют тяжело сглатывает. Его дыхание тоже тяжелое. Тяжелый взгляд. Тяжелое сердцебиение. Оно кажется чертовски громким. Как удары в барабан. Как играющие на полную мощность колонок басы.

— Мне кажется, я сейчас скажу ужасную вещь, — признается Минхо. Раньше он просто говорил. Не предупреждал. Но сейчас не такой случай, когда можно выпалить все, что угодно. — Но, думаю, если кто и виноват в ее таком состоянии, то только она сама. Ты в свои годы в отличие от всех нормальных детей горбатился на работе. Я такого и не знал. Меня всегда обеспечивали родители. Тебе приходилось обеспечивать родителя. Она просто неблагодарная тварь. Посмотри, она даже не пыталась наладить жизнь. Даже когда ты заставил ее сидеть дома. Когда попросил найти работу и сходить в больницу на обследование. Разве она послушала? Повесила все на ребенка и делала вид, что это ей плохо. Я бы давно бросил ее подыхать в одном из тех баров и свалил из дома.

Минхо удивленно смотрит на друга, когда слышит его тихий смех. Это действительно удивительное событие. В свете последних происшествий Ньют не то что не смеялся, даже не улыбался. Скачки настроения не считаются. Это словно был дурной сон.

— Я едва не сделал что похуже, — с горечью вздыхает он. В его тоне — стыд. Минхо кажется, что сейчас в его руках тает целый айсберг.

— Неубедительно, — убежденно заявляет Минхо. — Это не в счет. Потому что нихрена предосудительного я тут не вижу.

— На твоем месте я бы уже бросил такого друга и на всякий случай переехал в другую страну. И для верности сменил бы внешность и имя.

Ньют теперь широко улыбается. Он знает, что Минхо его не бросит. Их дружба на самом деле какая-то необъяснимая.

— Придурок, — шипит Минхо и толкает друга в бок. Откуда только такие мысли?

Ньют снова смеется. Негромко, недолго, осторожно. Он словно пробует новое чувство. Привыкает к нему. Пытается разобраться, нравится оно ему или нет.

Его смех способен склеить разбитое сердце. Разбитую жизнь. Способен убедить, что все снова в порядке. Минхо охотно этому верит.

Он в который раз делит огни в своих глазах с другом, у которого костры всегда потухают. Пламя перекидывается из одного взгляда в другой. Оно заставляет высохнуть влагу, и Ньюту кажется, что все опять в норме.

Удавка на его шее начинает гореть. Оковы на руках неторопливо плавятся. И только яд течет по венам, впитываясь в кровь.

***

Томас сразу замечает изменения в поведении Ньюта. Томас знает, что не умеет читать взгляды, но даже он понимает, что в шоколадных глазах наконец-то поселилось солнце. Его лучи отражаются в янтаре, заставляют переливаться разными красками мир. И Томасу кажется, что ничего плохого в жизни вообще нет. И никогда не будет.

Томас ощущает дикую, просто животную тоску. Когда он видит такого веселого Ньюта, он внезапно понимает, как сильно по нему скучал. Именно по такому. Томас стыдится себя. Он не пытался помочь. Он — сторонний наблюдатель. Он знает, что произошло с матерью Ньюта, хотя парень ему не говорил. Он знает, что именно Минхо добился возвращения прежнего друга.

Ньют снова уютный. С ним снова хочется проводить время.

Когда Томас смотрит на такого сияющего изнутри друга, ему кажется, что несправедливый мир теперь снова заиграл всеми красками. Ему кажется, что все хорошо. Ему кажется, что ничего плохого и не было. Ему кажется, что так теперь будет всегда. Ему кажется.

Томас старается не видеть возмущенных взглядов Терезы и ревнивых — Бренды. Томас не говорит с ними о Ньюте. Томас редко с ними говорит вообще, все его внимание сосредоточено на одном человеке. И он боится этого человека разочаровать.

Томас чувствует себя отвратно. Он — самый ужасный человек на земле. Он морально сгнивший и пропитанный желчью.

Так он говорит вломившейся в его дом Терезе. Та только закатывает глаза и качает головой. Непонятно, осуждает она друга или нет, может быть, в тайне думает о нем то же самое, но из эмоций на лице — только злость.

— Ты обещал сказать ему неделю назад!

Томас кивает. Обещал. Не рассказал. Ньют бы набросился на него с ножом.

— Я знаю, что ты про себя сейчас думаешь, — Тереза присаживается на кровать рядом с Томасом и нежно гладит его по голове. Она так делала в детстве. Перебирала его волосы, и все дурные мысли будто утекали сквозь ее пальцы. Как вода через сито.— Думаешь, что не помог ему, что отдалился и не общался, когда ему была необходима поддержка. Думаешь, что ты самый плохой друг на планете, потому что только после разговора с Минхо у него словно выросли крылья.

Томас кивает. Нет смысла скрывать, Тереза видит его насквозь, а Томас так и думает.

— Но ты не думал, что с Минхо он знаком чуточку дольше, чем с тобой?

Томас не двигается. У него в комнате очень красивый потолок. Томас посвящает все свое внимание только потолку.