Трансильвания: Воцарение Ночи (СИ)

Вечер уже на данном этапе обещал быть изумительным. Оказаться занесенной в программу выступающих танцоров не составило особого труда. Организатором шоу был невысокий приземистый смуглый мужчина лет сорока на вид. На нем красовались широкие золотые шаровары, разноцветная, с преобладанием золотого цвета рубашка и зелено-бордовый тюрбан. Перекинувшись со мной парой фраз, окинув меня оценивающим взглядом, уточнив, какой именно танец я хотела бы исполнить, он широко и ободряюще мне улыбнулся и занес меня в список участников шоу под именем Эвангелина Серена. Именем королевы представляться было небезопасно. Слишком много врагов, а я — всего лишь человек. А о своем нынешнем в столь дивную и волшебную ночь я даже не желала вспоминать.

Я выбрала самый экстремальный вид, которому меня учили на уроках восточной хореографии. Танец на битом стекле. Внутреннее ‘я’ сейчас кричало во весь голос бежать отсюда прочь, но крик экстаза в груди убеждал, что все будет в порядке, звезды светили так ярко, Луна была так близко, а подсознание голосом моего мужа шептало остаться, чтобы увидеть, что произойдет здесь своими глазами, что я попросту не могла слушать назойливый и до тошноты правильный голос интуиции. Ощущение безумного драйва, летевшего по венам, бешеное сердцебиение, неровный пульс и адреналин в крови толкнули меня даже заявить о наиболее опасном для себя номере. Я понимала, что в любой момент могу наступить на осколки и пораниться, что весь этот танец щекочет нервы и держит тебя в тонусе лишь до первого пореза ступни, а потом уже ни о какой хореографии не может идти и речи, но неистовство, бушевавшее в крови, не позволяло мне выбрать что-нибудь посредственное, но безопасное. Оно хотело безумной авантюры, приключений, танцев до изрезанных ступней и прикосновений любимых губ до боли и тошного сладостного кома в солнечном сплетении.

Еще не начавшись, праздник уже довел меня до состояния нервного возбуждения и добровольного желания сойти с ума… Само шоу стартовало через двадцать минут.

Открывали программу мероприятия факиры. Я наблюдала за ними из тени вязов, словно завороженная. Танец огня был настолько реалистичен и масштабен, что захватывало дух. Моим детским забавам с магическим знаком ‘Игнификато’ было не суждено стоять рядом с этим великолепием. Пламя, выдыхаемое пироманами, горячей и трепыхавшейся алой волной взвивалось до черных ночных небес, разрезая прозрачные выси, доставая до верхушек могучих сосен, и лишь чудом не поджигая мрачный и темный лес. В этом огненном столбе, подпиравшем небо, на зависть каждой компании, работающей над созданием спецэффектов для фильмов моего мира, плясали и взмывали до небес четкие очертания фигур всевозможных экзотических животных, цветов и людей…

Огонь плясал и танцевал все новыми и новыми волнами, выдуваемыми факирами до небес еще минут тридцать, извиваясь, деформируясь и являя восхищенным взглядам простых деревенских жителей настоящее заморское, никогда ранее не виданное ими ошеломляющее шоу.

Едва только зрители успели понемногу насытиться огненным номером и закончили рукоплескать, возведенный на поляне помост заполонили дрессировщики обезьян, собак и заклинатели змей. Эта часть длилась чуть меньше, около пятнадцати минут, и, следом за ней, пришла очередь самого сердца праздника, а именно — всевозможных танцев. На площадку высыпали танцоры цыганского происхождения в ярких нарядах. Предусмотрительный организатор и его помощники тем временем развели несколько костров по всей поляне, так как ночь уже полностью вступила в права, а в такое время года сумерки и неразрывно следующий за ними мрак ночи становятся непроглядными настолько, что ничего не видно на расстоянии вытянутой руки, если только ты не обладаешь вампирским зрением. В свете пламени костра яркие юбки проворных девушек-танцовщиц рассекали воздух, развеваясь на ветру, со скоростью мысли.

Следом наступил час икс. Организатор представил публике мое имя, а я, завороженно засмотревшись на танцующих в безумном темпе цыган, даже не сразу поняла, что он обращается ко мне. Только услышав в третий раз нетерпеливым голосом произнесенную фразу: ‘А сейчас поприветствуем леди Эвангелину Серену с танцем на битых стеклах’ и увидев обращенные на меня в бесконечном количестве пары глаз, я начала протискиваться сквозь толпу зрителей к сцене. Приподняв подолы юбки, я уверенно взошла на помост, отстучав каждую ступеньку каблуками. Организатор, по всей видимости, решил не открывать Америку заново, в поисках осколков, необходимых для номера, поэтому откуда-то из закромов им было принесено и разбито прямо о сцену зеркало. Помощники в незаметном глазу среди пестроты одежд и слепящего глаза золота сером тут же подбежали и коварно разметали осколки по всему периметру помоста.

Наклонившись и аккуратно взяв туфлю за каблук, я медленно сняла ее и поставила на край сцены. Затем ту же манипуляцию я проделала и со второй туфлей.

Распрямившись, я окинула взглядом толпу. Никто из присутствующих был не против посмотреть, как юная тринадцатилетняя девочка режет себе ноги, танцуя на стеклах. Вот уж воистину это было время, когда все живущие в нем желали только хлеба и зрелищ, нетерпеливо посвистывая и потирая ладони. Что ж. Оставалось только дать им то, чего они жаждали, любой ценой. В конце концов, его глаза столько лет резали меня по живому, и не меньше, чем дурацкие осколки стекла.

Я закрыла глаза, выдохнула и расправила плечи. Воздух рассек первый звук тягучей и заунывной мелодии арабских мотивов. Я медленно двинулась по сцене, не глядя под ноги. Лишь в толпу. Хорошая интуиция и сноровка пока позволяли мне обходить осколки, и мои ступни до сих пор не пострадали от порезов. Темп постепенно начал убыстряться. Языки пламени костра взмывали до небес. Алые полы моей юбки рассекали воздух все более ритмично, набирая скорость. Лица в толпе с каждым моим движением уже начинали сливаться в одно. Я входила в раж, исступленно увеличивая скорость танца до ритма дьявольской пляски. Мои ступни все еще чудом оставались неповрежденным. Уроки восточных танцев я помнила отлично, притом настолько, что изменение темпа не выбивало меня из равновесия и не заставляло совершать опрометчивых шагов на осколки. Народ неистовствовал, свистел и рукоплескал, потому что я вертелась вокруг своей оси уже практически, как волчок, если и наступая на мелкую стеклянную крошку, то даже не ощущая дискомфорта, полностью отдавшись умопомрачительному ритму востока.

Но, как зачастую водится, ничего не бывает в жизни гладко. А уж, учитывая, какой я человек, каким всегда была, удержать себя от шага на осколки, что в метафизическом, что в буквальном смысле, я никогда не могла. Очередное па с разворотом было совершено, и в этот самый миг глаза мои встретились с другими. Обсидианово-черными, как сама ночь. Он стоял в самом центре толпы, не отрывая от меня взгляда. Крестьяне испуганно расступились, затравленно озираясь на короля, но он не обращал на них никакого внимания. Весь эпицентр его сосредоточения был прикован ко мне. Сердце дало сбой, несколько раз дрогнув. Ноги тоже. Разум начал постепенно отключаться, раздался хруст крупных осколков стекла, на которые налетели мои ноги. Резкая боль ударила в голову. Я почувствовала что-то теплое, обволакивающее ступни. Кровь. В такой момент, там, на курсах, занятие было бы немедленно прервано, преподаватель побежала бы за перекисью, чтобы обработать и продезинфицировать раны, но я стояла перед многотысячной публикой, которая хотела видеть, как я танцую, а не как жалею себя. Да и он тоже. Он хотел видеть мой танец. И я уверена, последний раз причинив ему боль и оттолкнув год назад, сейчас он наслаждался моими муками, потому что единственный в толпе чувствовал запах человеческой крови и знал, что как на грудь шипом, ногами на осколки меня заставили налететь его глаза. Чувство ритма полетело к черту, а танец продолжился в стиле ‘наперекосяк’. Боль растекалась по телу, осколки протяжно и заунывно хрустели под ногами, с каждым шагом ступни становились все более горячими и влажными. С момента, как я посмотрела на него, ничего уже не было ладно. Я не совершила ни одного верного движения. Каждое па теперь давалось мне все новыми и новыми порезами, потому что контроль над телом был безвозвратно утерян, а координация движений у абсолютно трезвой меня приблизилась к пьяному пошатыванию. Единственным плюсом в этом было то, что я уже практически ничего не чувствовала. Боль в груди разрослась настолько, что все, что сейчас творилось с ногами, ощущалось как-то ущербно и неполноценно. Музыка не сбавляла темп. Ритм был неумолимым, полубезумным. Он неистовствовал с той же мощностью, и чем быстрее в спираль меня закручивало вращение вокруг себя, тем больше я ощущала, как силы выходят из меня вместе с кровью. Несколько крупных артерий стоп и мелких капилляров было задето и разрезано. Мир вертелся перед глазами…