Трансильвания: Воцарение Ночи (СИ)

Поднявшись на ноги, я протянула Тефенсен руку. Она встала, и мы, не сговариваясь, грохнулись на траву и рассмеялись непонятно чему. Видимо, падение на спину показалось чрезвычайно смешным. Я сорвала травинку и начала ее сосредоточенно грызть.

— Вы забываете о том, что ваши близкие и любимые — демоны ночи, готовые разорвать вам глотку в любую минуту. Аарон тебе сказал, что его папа не питается людьми? Вот еще одна общая черта у вас двоих. Поэтому даже Хранители Баланса Измерений, глядя на вас, приняли решение о том, что вы должны стать мужем и женой. Вы идеализируете тех, кого любите. Да, Уиллоби не пьет кровь посторонних людей, но как же Аннабель Виллипет? Как же Аарон? Я дружу с Аароном, с этим потерянным юношей, не намного меньше, чем с тобой. И знаешь, что я вижу, Корина? Еще будучи Кирой, я общалась с ним. Он был совсем маленьким мальчиком тогда. Аннабель иногда позволяла мне остановиться у них, когда я скрывалась от наемников. И, знаешь, что я видела? Бледного, шатающегося пацаненка с багровыми следами от укусов на шее. На маленьком личике, молочно-белом, только слезы. Слезы боли. И ни кровинки. Он всегда был холодный. Полуосушенный. С Аннабель творилось то же самое. Я насмотрелась. А ты? Я даже не буду упоминать твою спину, превращенную в мясо. Но если Аарона папаша эксплуатировал только, питаясь им, твой вообще брал, что хотел. Сексуальное рабство. Алые следы асфиксии, несколько дней не регенерировавшие. Укусы по всему телу. Ты никогда не рассказывала и не расскажешь, но я знаю, какой экзекуции ты подвергалась. Как он насиловал тебя когтями, рвал и терзал клыками там же, куда трахал потом. А твой плач и мольбы только заводили его. Так что вот не надо оправдывать вампиров. Место им одно. В овраге, куда ты сбросила маленькую Мию и трупы других детей.

На моем сердце оттанцевали чечетку кинжалом от упоминания о нем, но я стиснула зубы и не показала вида.

— Хватит болтать. Дай отдохнуть. Я сдала экзамен, уложив тебя на обе лопатки.

— Бесишься от того, что я все о вас знаю. О каждом грехе твоего любимого. Поэтому и сворачиваешь разговор. И, как всегда, правды ни видеть, ни слышать не хочешь. — Тяжело вздохнула Дэнелла, и мы надолго замолчали.

Ближе к вечеру мы приступили к магической практике.

— Ты уже знаешь магические символы ‘Аарденто’ и ’Игнификато’. О них мы с тобой начали говорить еще три урока назад. Первый? .. — Дэнелла сделала паузу, ожидая моего ответа. Я закатила глаза.

— Я отвечала на эти вопросы еще на прошлом магическом семинаре. В магии я — не такой профан, как в рукопашной. Знаки приводятся в действие правильным положением пальцев и вложенной в знак силой энергии. ‘Аарденто’ — удар. Все пальцы кроме большого распрямлены и смотрят вверх. Большой палец направлен в сторону удара. ‘Игнификато’ — огонь. Ладонь прямая. Пальцы согнуты так, будто держат что-то круглое. Мысленно визуализируешь огонь и направляешь движение руки в сторону объекта, который хочешь подпалить.

Без предупреждения сложив пальцы в крестовидный знак удара, я громко воскликнула. — Аарденто!

Тяжелая еловая ветвь сорвалась с дерева и с треском рухнула в паре сантиметров от головы Дэны так скоропалительно, что она ни вздрогнуть, ни присвистнуть не успела.

— Надеешься убить меня этим? — Ее лицо скривилось недоброй ухмылкой. — Я бессмертна. Я — дитя Дракона. Мстительное дитя. Риск — дело глупое и неблагородное.

— Ну… Есть грешок. Не буду спорить. — Я улыбнулась в ответ. — Представлять, как эта ветвь проламывает тебе голову — это же искусство!

— Ладно. Хватит с тебя разрушений. Приступай к ’Игнификато’.

Вытянув руку вперед и полусогнув пальцы так, будто держу на ладони маленький мячик, я вызвала в воображении картинку огня и прошептала. — Игнификато…

Сквозь полуприкрытые глаза я увидела свет прямо перед собой и почувствовала тепло, согревавшее руку. Открыв глаза, я даже улыбнулась. Маленький огонек плясал на ладони свой замысловатый танец, не обжигая, а играя, готовый в любую минуту превратиться в опасное оружие. И снова не дожидаясь разрешения Дэнеллы, я метнула его в ближайшее хвойное дерево, которое тут же вспыхнуло, подобно спичке.

Ошарашенно взглянув на это и быстро соориентировавшись, Дэна что-то прошептала, сложив пальцы неизвестным мне знаком, и, когда дерево погасло, раздраженно воззрилась на меня. Я самодовольно ухмылялась.

— Это что сейчас вообще было? Ведешь себя, как неразумный ребенок, которому доверили спички. Еще немного, и огонь бы перекинулся на лесополосу.

Я закатила глаза и склонила голову набок. — Ничего не произошло. Все в порядке. Ты же погасила огонь, в конце концов. К чему драматизировать?

— Зато ты выходишь из-под контроля. Ты знаешь, что хороша в магии и быстро осваиваешь новые и новые знаки. Но зачем склоняться к разрушению, получая силу?

— А это неизбежно, Тефенсен. Любая сила — это саморазрушение. Мое бытие вампиром, по-моему, это скорее доказало, нежели опровергло.

— Ты даже по природе своей склонна к разрушению больше, нежели к созиданию. Я думала сделать из тебя светлого мага, но все твое естество тяготеет к тьме. Возможно, твое безумие наложило и на твою магию темный отпечаток. От энергии, которую ты вкладываешь в магические знаки, тянет вязким темно-вишневым цветом ярости и силой черных оттенков. Тьма тянется за тобой шлейфом, Корина. Если ты от нее не освободишься, ты даже не сможешь стать Хранителем Архивов. Надо подумать, что с этим можно сделать. Но здесь необходимо работать и над твоим характером. Все, что ты делаешь, ты делаешь, как капризный ребенок не ’во имя’, а ’вопреки всему’, потому что ты считаешь, что все вокруг виноваты, что лишили тебя той жизни, которую ты хотела. Пока так будет продолжаться, ты обречена влачить свое существование во тьме, даже будучи человеком.

— Ты просто завидуешь, что с первых уроков я осваиваю магию так успешно. — Презрительно скривилась я. — Но. Как ты и говорила. Лучше успех и в темном деле, чем неудача, но в светлом. И не имеет никакого значения, какими средствами.

Праздник должен был состояться вечером, поэтому весь следующий день не обремененная тренировками я провела в прогулке по окрестностям, размышляя о том, в каком виде мне появиться на шоу. Ах, если бы хотя бы на минутку получить доступ к моему гардеробу в замке, обнять милого сердцу Роберта, спросить, как там обитатели. Как мои дети… Поздороваться с Амбердо Андерсеном. Я так скучала по дому, мне так отчаянно не хватало всех его обитателей, даже безмолвных карликов…

Одинокая и задумчиво-печальная, я бродила по Васерии, выбивая мыском кроссовки камушки из земли. Я обречена делать то, что хочет Дэна. Я даже не имела права одеться, как хотела. Подавленность и груз мыслей и воспоминаний довели меня до открытой двери ветхой избы. На пороге ее сидела пожилая женщина и сосредоточенно рассматривала меня. Седовласая старушка с пронзительными черными глазами, (на миг заглянув в них, мне показалось, что я смотрю в глаза мужа), была одета в цветастое черно-красное платье. Пестрый платок был повязан на ее голове, а на плечи наброшена шаль черного цвета. Вышитые розовые и алые розаны и купавки резко контрастировали с черным цветом ее одежд. А длинная черная юбка в пол полностью скрывала ее ноги. Цыганка улыбнулась мне, обнажив идеально ровные и не по возрасту белые зубы, перемежавшиеся с золотыми, и хрипло произнесла.

— Мишто явъян, дае. (Добро пожаловать, мать. /цыг./ — примечание автора).

Не уверенная в том, что ответить на приветствие, я просто поздоровалась. Не ожидая, что цыганка поймет меня, я, как оказалось, недооценила ее.

— Заходи, девка. Сниму я печаль твою и любви твоей помогу. То, что ищешь ты, у меня обретешь. Должна я и тебе, и ему. Возвращаю свой долг, наконец. — Произнесла она на ломаном английском и окинула меня вопросительным взглядом.

Женщина, буквально, обещала ответы на все мои молитвы, и я, не задумываясь, зашла в избу. Терять мне все равно было нечего. Беспокойно оглядываясь, цыганка спешно закрыла дверь за моей спиной. Та затворилась с глухим скрипом.