Трансильвания: Воцарение Ночи (СИ)

Спи, любовь моя. Спи хотя бы еще немного. На свете не существовало никого более прекрасного и ранимо-беззащитного в этот час. Его кожа — холодный белый шелк. Не изувеченный, не порванный еще под воздействием пыток на лоскуты. Не залитый кровью, не украшенный жестоко и бездушно шрамами. Из-за моей тяжкой вины. А виновата я была лишь в том, что полюбила… И желала я малого — чтобы он всегда спал так безмятежно. Не тронутый орудиями пыток и руками моей садистки-подруги, с которой я стала общаться себе на горе.

Истомленная тоской, разлукой и болью, я все чаще вспоминала его вопрос, заданный мне когда-то в еще лучшие для нас времена. Изменила бы я лучшему из лучших с ним? Оставила бы лучшего из лучших ради него, испорченного и порочного психопата?.. Но разве ж то была бы измена? Каждый лучший из лучших для кого-то — целая Вселенная… Для кого-то, но не для меня.

А моя, быть может, худшая в мире Вселенная смежила веки своих черных глаз. Вчера мы оба подписали себе смертный приговор. И был лишь один выход — бежать, но где ты можешь скрыться от человека, даже нет, от дитя дракона, которое все обо всем и обо всех знает? Которое держит все и всех в этом мире под контролем…

Я еще и не догадывалась, как скоро ее смех сольется с его криками боли, а кожу его покроют ожоги от серебра пополам с запекшейся кровью. Везде, где была любовь, на этом теле, которое я целовала и лелеяла, храм мой опорочит боль и смерть своими гнилыми касаниями, да так, что останется лишь только кричать и молить о пощаде и снисхождении на коленях, в готовности продать свою душу, когда твоя лучшая подруга будет надменно, с презрительной ухмылкой смеяться тебе в лицо, заставляя чувствовать себя униженной и виноватой за преступление, которого не совершала. Будто бы желать, чтобы не издевались над телом любимого мужчины, низменно и убого. Будто бы хоть у кого-то есть право высмеивать чужую слабость. Покой снизошел ко мне на минуты лишь сейчас, когда я, плача, целую прядь волос, наблюдаю, как мягко сомкнуты веки под безупречно красивыми длинными ресницами, как дыхание приоткрывает мягкие губы, приподнимает грудь и плечи. Я ведь знаю, что когда он проснется, тогда-то и вскроется ад на земле. Но есть еще несколько коротких минут. Когда просишь у защитника своего остановить ненадолго время, чтобы продлить лицезрение того, как дремлет ангел с подбитым крылом. Мой спаситель и разрушитель. Любовь моя. Владислав…

Холодное, сырое и туманное утро обволокло меня своей влажностью, вползая под плащ, которым мы были укрыты. Его ресницы несколько раз дрогнули, и он открыл глаза, поворачиваясь ко мне. Впервые за долгое время я увидела улыбку на его лице. Улыбку на лице того, кто так отчаялся, что не хотел продолжать жить без меня.

— Сколько времени? — Тихо и полутомно спросил он, склонив голову к моей груди и целуя в шею.

— Почти пять часов утра. Дэнелла просыпается около шести, а в семь-тридцать у нас с ней начинаются тренировки. Выходные кончились. Мы тоже. Прости меня. Ты знаешь, что я не хочу уходить. Но твоя жизнь важнее моего желания остаться. Еще пятнадцать минут, и я уйду. Навсегда. Не будем судьбу искушать. Мы и без того прошлись по грани. Когда дело дойдет до передачи сил, я хоть их и приму, но чтобы впитать знания старинных книг и манускриптов было необходимо оставаться девственницей, потому что порочным умам они никогда не откроются. И как только Тефенсен поймет, почему я не могу стать Хранителем Архивов, она возьмется за нас активно. Лучше сразу сказать, что на меня напали разбойники и изнасиловали.

— А ты сможешь выглядеть убедительно, произнося ложь? Меня тебе еще ни разу не удалось обмануть. Тефенсен знает тебя, может быть, лишь на самую малость меньше.

— Знаешь ли, вместо Кулинарного Института, я хотела поступать в Драматический. Я всегда видела и чувствовала себя актрисой. Вот я ей и стала. Немного не так, как хотелось, но уже ничего не попишешь.

Я вылезла из-под плаща и села к нему спиной, застегивая на себе влажный от росы бюстгальтер, предварительно умывшись озерной ледяной водой, зачерпнув ее в ладони прямо из зарослей осоки.

Он коснулся моей спины рукой. — Зажили, как и не было. Неужели в ее поступках есть хоть намек на что-то хорошее?

— У меня почти что обновленное тело. Как ты сам и говорил — при пересечении границы с реальным миром я перестану быть вампиром и отменится все, что со мной было после обращения. Включая шрамы от ударов серебряного хлыста. Дэна только над моей внешностью поработала и над обретением фактора невинности. Остальное не ее заслуга, а моего родного мира. Так что, как видишь, ничего особенного хорошего она не сотворила. Слава Богам и Баваль, теперь у меня хотя бы черные волосы, хоть и фигура малолетки. Быть рыжей было отвратительно. Терпеть не могу рыжих. Дэвид Теннант вспоминается.

Мои плечи аж передернуло от омерзения. Надев нижнее белье, топ и завязав юбку узлами на бедрах, пригладив растрепанные волосы, я прилегла головой на его обнаженную грудь. Больше он не напоминал изможденный скелет, обтянутый кожей. Он был свеж, силен, источал запах невыветрившегося до сих пор парфюма с сандалом и запах утра. Моя кровь и погибшая в его руках невинность полностью его исцелили.

— До лучших времен. — Прошептала я, касаясь губами его шеи. — Обещаю тебе, я найду способ покончить с меткой и разорвать узы, принуждающие стать Хранителем Архивов и Хранителем Баланса Измерений. Я вернусь. Так трудно без любви твоей и без улыбки жить. Как много за ошибки приходится платить…

На прощание его губы коснулись моей макушки, и он также тихо ответил. — Я подожду, только ты возвращайся навсегда.

— Прощай, Владислав. — Последняя моя улыбка оказалась не в меру горькой, а последний взгляд в его глаза, чтобы запомнить их на тысячи лет и тысячи жизней вперед, и вовсе заставил меня пустить слезу. Уходила я уже, молча и не оборачиваясь. Я знала, что стоит мне только оглянуться, и сил на то, чтобы уйти уже не останется.

Я уже почти подошла к пещере, когда увидела сидевшего у входа на камне Аарона Виллипета. Юноша склонил голову на грудь в дремоте. Глаза его то и дело прикрывались, но он ожесточенно потирал их кулаком, зевая и из последних сил борясь со сном. Я осеклась и встала у входа, как вкопанная. Из его состояния можно было сделать вывод, что он не спал всю ночь. Да, Баваль обещала смастерить заклинание непрогляда на Дэнеллу Тефенсен, но она не могла учесть всех ее шпионов и правых рук. Аарон поднял на меня сонные глаза. Он был бледен. Так, словно вся кровь вышла из его тела. И взгляд его был мрачен и ожесточен. Я приготовилась к худшему и, как оказалось, не напрасно.

Одарив меня пространным, затуманенным дремотой взглядом, он горько вздохнул и тихо сказал.

— Госпожа Тефенсен еще спит, а я ждал тебя.

— И?.. — Не зная, что в таких ситуациях вообще спрашивают, я ограничилась несложным союзом в качестве ответа, превратив его в вопрос.

— Я был на празднике и всю ночь не спал. Я знаю, что ты была с Вороном, Корина.

Я тяжело выдохнула и сжала руки в кулаки так, что костяшки пальцев побелели. Опустив взгляд, я тихо и затравленно спросила. — И что ты собираешься делать с этим знанием?

— Хороший сын обязан пойти и доложить все госпоже Тефенсен. — Незамедлительно ответил он, и в этот момент я почувствовала, как злость начала подниматься внутри меня и закипать.

— Давай. Вали, стукачок. Ты ведь только ради шпионажа и живешь в пещере. Какой там из тебя Хранитель Архивов. Она даже не тренировала тебя ни разу. Оторвет Дэнелла Тефенсен мне башку, хоть окончатся мои мучения. А тебе покоя потом ни на небе, ни на земле не будет. Во-первых, потому что сказанное слово терзает до конца жизни, если оно сказано во зло. А, во-вторых, неужели ты думаешь, если она убьет Владислава, после этого твой отец будет в почете и избавлен от смерти? Дэнелла Тефенсен — чертов домоклов меч, Аарон. Для нее не имеет значения, сколько раз ты перед ней выслужишься и поцелуешь ей ножки. Она как ненавидела вампиров, так и будет. Как говорится, сгорим мы — вы сгорите вместе с нами. После того, как ты перестанешь быть нужен ей для выполнения грязной работы, после того, как она убьет моего мужа, голова Уиллоби Виллипета окажется следующей на частоколе. И, если мне удастся выжить, а Владиславу - нет, на это зрелище я приду посмотреть и буду ей рукоплескать.