Нетореными тропами. Часть 2 (СИ)

Сухих дров здесь было предостаточно. Пламя взметнулось до небес, пожирая завернутое в холстину тело. Микаш читал поминальную речь, а про себя обещал, что исполнит желание Орсо. Не будет больше мучиться виной за то, что не может исправить, выживет и дойдет до конца, поднимется на самый верх, если только хватит сил, и докажет напыщенным высокородным, что люди из низов могут не хуже их, богатых и благополучных. А может даже и лучше, потому что всего: и чинов, и ратной славы, и трофеев, и любви добиваться честно, своими силами.

Когда они уходили, Микаш оставил на пепелище свой командирский знак. Лорд Мнишек опять рапортом и отставкой грозиться будет, но плевать.

Вскоре они бодро маршировали к башне. Один день, второй, третий. Силуэт как будто не приближался, а они топтались на месте. Микаш не давал им спать больше четырех часов в сутки, поил собственный «бодробоем» и подгонял быстрее, не забывая напоминать о разнюнившихся бабах и бродящих в окрестностях демонах. Время выходило слишком быстро. Парни роптали, ныли, но противостоять в открытую не решались. Микаш все наращивал темп. Да пусть хоть сдохнут, хоть ползком ползут. Будут знать, как к нему в отряд напрашиваться!

Послаблений больше не будет. Попустительство равносильно смерти. Они должны научиться выживать даже в самых сложных условиях, как научился Микаш. По-другому никого спасти не выйдет.

Демоны изредка встречались им на пути. Все больше мелкие перекатуны, похожие на сухой комок стеблей, позарившиеся на еду из их мешков. Справиться с ними проблем не составляло, но они отнимали драгоценные силы.

На четвертый день, задыхаясь от усталости и пыли, отряд все-таки дошел. Огромная круглая башня уносилась ввысь, насколько можно было видеть. Стены сплошь были украшены терракотовыми горельефами, изображавшими Калтащ, ее мужа Дуэнтэ, их сыновей и дочерей с дарами для своих первородных детей. Людей. Скульптура почернела и частично облетела от времени, о некоторых сколотых фигурах оставалось только догадываться.

У входа задерживаться не стали. Успели впритык, к утру все должно быть готово. Маршал и все воинство на них рассчитывает. Микаш беспощадно гнал всех наверх, заставлял пробираться по полуразрушенным ступеням, когда ступеней не стало, взбираться по крутым, грозящим вот-вот обвалиться стенам пришлось на осадных кошках. К темноте весь отряд возносил благодарственные молитвы богам – они сумели добраться до верхней смотровой площадки. Огромный, в человеческий рост, прозрачный кристалл, слухи о котором сохранились в древних легендах, все еще был тут, целый, идеально гладкий. В темноте не видно, но по легендам он должен быть настолько прозрачным, что, кажется, смотришь прямо на воздух. Именно за ним, за этим волшебным кристаллом, они и тянулись в такую опасную даль.

Вшестером парни развернули его к западу, с противоположной стороны собрали из разбросанных осколков глины и камней чашу на высоком постаменте и вытряхнули туда все солнечные камни. Они горели ярче огня в ночной темноте. Должно быть видно издалека – это сигнал основным силам, что отряд добрался до места и все готово к битве.

Рассвета дожидались внизу, чтобы не лишиться зрения, когда все начнется. Зарево разгоралось медленно, словно не желала того, что должно было вот-вот случится. Полосами светлел горизонт, сумерки разжижались, серость затапливал яростно-рыжий свет. Солнце выкатывалось из-за горизонта, медленно вырисовывая очертания желтого диска. Его свет, наконец, добрался до смотровой площадки, затрещали солнечные камни, будто дрова в костре, стены нагрелись, как в печке. Ударил ослепительно яркий белый луч. Грохот оглушил. Сквозь свет с трудом удалось различить, как разлетаются на осколки камни, словно в них попала молния. Много раз ударяла в одно место, разрушая русло полноводной реки. Вода тонкими струями просачивалась в долину, русло забивалось все больше, поток хлестал все сильнее, набирал мощь, сметая все на своем пути. Затапливал долину: все целиком от пустого поля, до чернолесья и высохшего русла реки.

Стены башни дрожали под ударами волн. Свет угас. Валил пар. Повсюду раздавалось шипение и крики. Кто-то из парней указал на западный берег образовавшегося озера. Из-за кромки горизонта столбом поднималась пыль, сквозь нее нечеткими силуэтами проступали фигуры всадником с реющими над головами знаменами. Из воды к ним тянулись уцелевшие демоны: мэнквы, ананси, мангусы, куйату, даже одному ифриту удалось уйти от приливных волн. Он хлестал бичами, вздымал огненные вихри навстречу воинству Стражей. Пролился дождь из стрел. Следом, как и всегда, утренний всадник несся в авангарде. Несокрушимый. Ничто не могло его сломить.

Искрили, вспыхивали голубыми искрами воздушные щиты, телекинетические потоки загоняли огонь в воду, водой тушили огонь. Белый конь не боялся пламени. Скакал, не сбавляя темп, не пытаясь свернуть. Всадник выставил копье. Жеребец взвился на дыбы, подскочил вверх. Руки ифрита потянулись за копьем, чтобы сжечь, но пламя лишь скользнуло по сгустившемуся воздуху. Не пика ударила демона в грудь – телекинетический шар на острие оттеснил ифрита к кромке берега и опрокинул в воду. Столбом поднялся пар. А утренний всадник уже воздел руку, и натолкнулся на невидимую преграду нападавший на него куайту.

Кипела битва, лязг стали, хрипы и рык доносился до башни. Рыцари теснили демонов к воде. По реке, подхваченные течением, дрейфовали трупы, оставляя за собой разводы густой темной крови. Были потери и среди Стражей, но демоны проигрывали окончательно и бесповоротно. Бежавших беспощадно преследовали и отправляли за собратьями по реке. Только к вечеру все было кончено. Впервые за тысячу лет эта земля освободилась от демонов.

К башне прислали лодки: река разлилась так, что она оказалась посредине между двух берегов. Чудом устояла! Пришлось вначале спускать оружие и вещи, а следом спускаться самим. Микаш уходил последним. Заглянул на крышу: от солнечных камней остался лишь пепел, а кристалл стал непроницаемо черным и растрескался. Микаш отколол кусочек, завернул в тряпицу и спрятал за пазуху. Был уверен, уж эта диковинка точно придется принцесске по душе, гораздо больше, чем бусы и тряпки.

Воинство стало лагерем на берегу. Подмастерья целителей в лучах догорающего заката бродили вдоль воды и щедро сыпали туда обеззараживающий порошок. Тыловики тоже трудились, не покладая рук: доставали из воды тела, где получалось, и сжигали. Сами целители возились с ранеными, готовили к пышным похоронам павших. Только воины, проведшие в жарких боях весь день, отдыхали у костров, ведя разморенные разговоры, а то и вовсе молча поглядывая в ночное небо. Отряд Микаша хоть и не принимал участия в сражении, а все равно устал от марш-броска и напряжения последних дней. Развели огонь в установленном месте и завалились отсыпаться.

До самого обеда никто их не трогал, позволяя отдохнуть вдоволь. Только Микаш с утра готовил личный отчет для маршала и носился по поручениям. Правда, увидеть Гэвина не удалось. Он тоже был в делах по горло. Все еще наводили порядок в округе, решали, что делать с отвоеванными землями, какими путями отводить армию к Эскендерии, пересчитывали провиант. Воины, если кто уже был на ногах, сонными мухами слонялись по лагерю без дела. Ликования победы не чувствовалось совсем. Будничная суета и усталость.

В полдень все собрались у разложенных в ровную линию погребальных костров. Отдавали последние почести павшим воинам. Их было много. Кульминационный бой этого похода был жарким. Но учитывая, какую орду они победили, им несказанно повезло. У отряда Микаша был всего один символический костерок. За Орсо.

Поминальную речь читал сам Гэвин. Исполненный трагичной торжественности голос летел над полем, не оставляя безучастным никого. Говорил о подвиге во имя всего людского племени, о долге и чести, об отваге и тяжелых временах. Любого другого слушать бы не стали, а его вот терпели, молчали. Потому что одного тяжелого взгляда искрящихся синих глаза хватало, чтобы довести до нервной икоты любого смеющегося. Следом речь передали капитанам, которые обращались к своим ротам. И в самом конце позволили командиром назвать своих павших воинов поименно.