Нетореными тропами. Часть 2 (СИ)

— Ты пришел! — она радостно захлопала в ладоши. Микаш счастливо улыбнулся. Путь к ней был так далек, но она стоила каждого пройденного шага. Он снова протянул руки, чтобы обнять, прижать к себе потуже и поцеловать так крепко, чтобы потом еще долго ловить ртом воздух, пытаясь отдышаться. Но она оттолкнула его руки.

— Ты что, не понимаешь? Я выхожу замуж! — она указала на появившегося из темноты мужчину.

Сколько ни старался, разглядеть его не получалось: размытое пятно без определенных черт.

— Он замечательный. Красивый, умный, смелый: никогда не ноет и не ошибается. И главное, он мне ровня, он меня достоин.

Микаш сжался, как от отрезвляющей пощечины. Как же горели скулы, как пылало сердце, заходясь от боли.

— Но как же… — пробормотал он бездумно.

— Ну ты ведь не думал, что у нас все серьезно, глупый? — она звонко рассмеялась. — Это ведь только так… от скуки.

— Да, это правильно, — резко оборвал ее Микаш. Слушать дальше не было сил. — Ты очень красивая. Будь счастлива.

Он потянулся, чтобы в последний раз поцеловать ее лоб или ладонь, но она отпрянула.

— Уходи. Ты больше никому не нужен.

Он глубоко вдохнул, подавляя в себе все эмоции на корню.

— Прости. Прощай.

Микаш повернулся и поплелся прочь. Ждал, хотел услышать оклик, но понимал, что его не будет. Что он должен вернуться во тьму, забыть, забыть все до последнего взгляда, прикосновения. О, запредельное наслаждение, что дарила ему лишь она. Безумно жалкие, больные воспоминания. Освободиться от этой несчастной лучины, раствориться, стать сердцем тьмы.

— Стой! — окликнул странно знакомый голос, что умел повелевать так, что невозможно было ослушаться.

Микаш обернулся. Силуэт жениха Лайсве обрел четкие черты: сухощавая фигура, смольные кудри, стянутые в тугой пук на затылке, горящие сапфировым светом глаза, что пронзали взглядом душу насквозь. Микаш знал его когда-то давно, в другой жизни.

— Ты ведь знаешь, что это все нереально и существует только у тебя в голове?

Микаш перевел взгляд на Лайсве. Она улыбнулась и помахала ему рукой, а потом и вовсе истаяла.

— Реальность часто искажается в наших глазах. И то, что мы видим, на самом деле лишь искаженное кривым зеркалом отражение.

Знакомец вложил что-то в ладонь Микаша. Белый локон издавал приглушенный свет, который почему-то унимал боль в груди. Микаш провел по нему пальцами, приложил к лицу, вдохнул сладкий аромат. Ее.

— Я подвел вас. Самонадеянно нарушил приказ. Хотел быть героем, и… — словно прорвало гнойную рану и все тошнотворной жижей потекло наружу. — Знаете, какие слухи ходят про нас в лагере? Будто бы я ваш бастард и потому вы так обо мне печетесь. Смешно, да? Но на самом деле я втайне мечтал назвать вас отцом, потому что человека более достойного не встречал.

— Что ж, — Гэвин, Микаш вспомнил имя, смущенно закашлялся. — Это очень лестно. Я бы гордился таким сыном, но вправду, не стоит желать о несбыточном.

— Но эти мечты все, что у меня есть, — Микаш снова посмотрел на светлый локон. Былинка на ладони гиганта.

— Не стоит считать несбыточным то, что уже свершилось, — усмехнулся Гэвин. — Проблема не в том, что тебя никто не любит. Проблема в том, что ты сам себя не любишь. Прими себя таким, какой ты есть, и это перестанет грызть тебя изнутри. Стань другим, если хочешь, если тебе это действительно надо.

Гэвин протянул ему руку:

— Я пришел, чтобы вывести тебя отсюда, но ты должен сам этого захотеть. Перестать ныть и жалеть себя, оставить позади все, что тебя гнетет. Ошибки, которые ты совершал, учти на будущее, но перестань гнобить себя из-за них. Ты достоин всего, что у тебя есть. И жизни ты тоже достоин. Ну же, скажи, что хочешь, что поборешься еще — тогда я тебя вытащу. Но если нет, если тебе проще жалеть себя и ходить по замкнутому кругу, то я не стану тратить на тебя силы.

— Я… — каждое слово давалось с трудом. Слова призрачной Лайсве тянули назад, в глухое болото безнадежности, но светлый локон тлел на ладони огоньком надежды. Твердил: это все ложь, дай себе еще один последний шанс и увидишь. Уйти за грань — чего проще? Всегда успеется. — Хочу… — Микаш силой вырывал из памяти солнечные эскендерские денечки, бессонные томные ночи, сладкие, как гречишный мед, что нравились ему до одури. — Жить.

— Значит, будешь жить, — Гэвин широко улыбнулся и потянул его за собой.

Ноги оторвались от земли. Сзади что-то ярко полыхнуло. Микаш повернул голову. Над ним блеснула серебром извивающаяся лента реки, раскинувшаяся от горизонта до горизонта.

— Грань. Сумеречная река мертвых, что течет вдоль бессолнечных земель. Ты едва ее не переступил, и тогда пути назад бы уже не было, — ответил на незаданный вопрос Гэвин.

Светлело. Лиловый цвет сумерек медленно переходил в сиреневый. Серебристыми вихрями вспыхивали огоньки, ветвились, расползались тонкими нитками и затухали. Внизу волновалось сиреневое море, таинственными черными тенями в глубине мелькали исполинские рыбины. Хлопали гигантские крылья, гоняя потоки прохладного воздуха, но Микаш видел лишь безмятежное лицо Гэвина над собой.

— Где мы? — наконец, смог выдохнуть Микаш.

— Никогда не забирался так глубоко в человеческое сознание, а, телепат? — усмехнулся тот. — Мы в царстве снов. Под нами Океан мечтаний и грез, а дальше Серые пустоши памяти. Выход там, где они заканчиваются.

— Даже не слышал про такое никогда, — пораженно выдохнул Микаш. — Как вы?..

— Тайные техники, забытое ремесло. На заре времен Стражи были куда могущественней и ближе к богам, а сейчас обмельчали. Мало кто еще помнит, откуда мы пришли и что должны делать.

— И часто вы здесь… ну летаете?

— В первый раз меня самого тащили отсюда за шкирку, как я тебя сейчас. А потом приходилось еще пару раз наведываться, чтобы кое-что узнать и стать сильнее. Утомительно это слишком, можно надорваться и трудно потом резерв восстановить. А уж тащить на себе кого-то… так что ты давай, не подведи!

Микаш хотел было ответить, но море внизу неожиданно взрезалось в скалистый берег, распахнула хищный зев черная пещера. Хлопки крыльев эхом отражались от стен, множились сотнями. Что-то шевелилось, ползло со всех сторон, кричали, молили о помощи. Судорожное движение и пронзающая все тело боль.

— Успокойся. Это всего лишь отголоски воспоминаний, — пробился сквозь головокружение и темноту в глазах ровный голос Гэвина. Повел за собой. — Дальше — больше. Держись, если хочешь жить!

Они снова зависли в воздухе и камнем рухнули вниз, на поле брани. И как будто сверху со стороны Микаш видел, как замахивается минотавр когтистой лапой и как отлетает в сторону Келман с раскроенным черепом. И как его глупый товарищ бросается ему на помощь слишком поздно. Двигается неловко и скованно, слишком медленно. Зверюга гораздо сильнее, ясно же, что не победит, но дурак лезет напролом. И если бы скачущий следом всадник, как туча полыхающий нечеловеческой силой, от глупца бы и мокрого места не осталось.

Воспоминание сменилось. Теперь они стояли посреди лесной поляны. Пересмешница, точь-в-точь похожая на Лайсве, сражалась с тем другим, глупым Микашем, который был настолько слеп, что не мог заметить между ними разницы. Медлил, сомневался, пока она едва не прикончила его. А потом ныл, до бесконечности жалел себя и молил о смерти вместо того, чтобы признать ошибку и измениться.

Всплыло новое воспоминание. Блуждание в душном темном лабиринте, вымотанные до предела нервы и странный ни на что не похожий демон. Будь его воля, он бы все сделал по-другому, но не мог навязывать свою волю этим высокородным детям, с которыми так сильно хотелось подружиться. Убрал бы девчонку, но на самом деле шел только за ней, как завороженный больше ничего не видел. Когда демон напал, он даже опасности не почуял, не думал ни о чем, только бы спасти, только бы она жила… где-нибудь… без него уже… так и не узнав, почему он шел за ними.

Лабиринт исчез. Они приземлились посреди пустого села со знакомыми мазанками с камышовыми крышами. Прямо как из детства. Детства!