Нетореными тропами. Часть 2 (СИ)

— Ну и что ты наделала? Почему тебя даже на пару дней без присмотра нельзя оставить? — начал отчитывать он, как только за мной затворилась дверь. — Знаешь как тебя теперь в городе называют? Светлой госпожой черни.

Я виновато потупилась. Жерард выглядел еще более изможденным и осунувшимся, чем я. Видно, болезнь дочери вытянула из него все соки. А тут еще слух о происшествии в нижнем городе дошел.

— Я не придумала лучшего выхода. Простите, — с трудом выдавила я.

— Это ладно, но зачем ты наведывалась туда после?

Я подняла на него глаза. Он усиленно массировал виски, видно, мучаясь головной болью.

— Я попрошу Кнута и Кьела приготовить для вас отвар, — я попыталась ретироваться за дверь, но он схватил меня за руку.

— Нет, я сам справлюсь. Прошу, умоляю, не ходи туда больше. Не надо так рисковать.

Он до боли сжал мой локоть. Аж из глаз слезы брызнули. Останется синяк.

— Я постараюсь вести себя разумней. Пожалуйста, отпустите, вы делаете мне больно, — попыталась увещевать его я.

В этот момент дверь распахнулась, и на пороге показался Густаво.

— Вам письмо, — неуверенно пробормотал он, перебегая взглядом с меня на Жерарда и обратно.

Жерард разжал пальцы и забрал футляр с посланием.

— Это тебе, — пробормотал он, быстро пробежав записку глазами, и вложил ее в мою ладонь.

Слова расплылись у меня перед глазами, а смысл никак не хотел доходить. Все это казалось чьей-то злой шуткой.

— Густаво! Воды, скорее, — услышала я словно сквозь стену взволнованный крик Жерарда.

Почему-то стало темно, и пол под ногами будто просел. Чьи-то руки обхватили меня за талию. А в голове набатным боем отдавалось: Микаш ранен и лежит при смерти.

========== 10. ==========

Тускло чадила свеча, пуская тени хороводом по внутренностям маршальского шатра. Воск оплывал лужицей на приземистый походный столик, заваленный футлярами из-под посланий. Новая блажь Малого Совета — проверять всю переписку рыцарей. Волна предательств на юге. Нужно вычислить перебежчиков и вербовщиков чем раньше, тем лучше. Если бы они только послушали, когда их предупреждали… Одержимые — вся зараза от них. Правильно в Кодексе сказано: «Нет врага страшнее бывшего друга, чью душу захватил демон. Лишь у сильнейшего из сильных достанет мужества воспротивиться воле теней и выйти на свет после десятилетий блуждания во тьме. Только рождается он всего раз в столетие». И им точно не был ни Трюдо, ни Масферс, ни Рат. Предвестники конца. Да и вряд ли бы кто-то из них стал доверять сокровенное бумаге.

Нет, не нравилось Гэвину читать чужие письма по велению Совета. Как будто в щель спальни подглядываешь. Особенно когда письма такие. Из футляра выпал локон светлых волос, перевязанный красной нитью. Гэвин поднял их на свет: белые, почти бесцветные, очень мягкие. И это письмо… неприятно давило на совесть.

— Мастер Комри! — донесся словно из запределья звонкий голос юного оруженосца, которого еще не успел довести до седины строптивый Шаркиз. — Целители велели передать: он умирает.

Гэвин на мгновение зажмурил глаза. Головная боль, его верная спутница, затаившаяся было на время, принялась стучаться в двери с новой силой. Следовало этого ожидать.

— Я для всех отсутствую до утра, — сказал он устало.

Все равно бои уже закончились. Так близко к людским поселениям орды демонов никогда не подходят. Гэвин подхватил уже собранный мешок с вещами и, перекинув его через плечо, вышел из шатра.

Глаза быстро обвыклись к темноте, полная луна щедро заливала призрачным светом весь лагерь. Как нельзя кстати. Дорога к палатке целителей отыскалась легко несмотря на то, что реющий над ней красный флаг ночью выглядел таким же серым, как и все остальные. Гэвин отвернул полог и заглянул внутрь. Целитель и его молодой подмастерье сидели возле раненого. Его лицо было цвета восковой лужицы на столе, мокрое от испарины. Губы бледные, почти синие дрожат, шепчут тихо, но слышно очень хорошо: «Лайсве! Лайсве!»

— Он уже на грани? — ровным голосом спросил Гэвин.

— Угасает, — целитель повернул голову и вперил уставшие изможденные глаза в Гэвина. — И так продержался удивительно долго. Нужно было отнять руку. Тогда бы был шанс. Даже для сильного это слишком. К утру все будет кончено.

Гэвин вложил в мокрую ладонь раненого светлый локон и отвел взгляд. Глупый-глупый мальчишка, зачем полез на рожон? Ведь ясно слышал приказ к отступлению. поймешь, какой поход будет последним. А после годы без Стражей? Может, десятилетия? Кто знает, насколько эта заваруха затянется. Ведь надеялись, что уляжется все, а оно нарастает комом. Комом, который всех их, богатых и могущественных, сомнет и изничтожит. И некому будет больше демонов гонять. Тогда-то они и пожрут глупых людишек, как змей Йормунганд набросившихся на собственный хвост вместо того, чтобы воевать с врагами.

На грифонов еще рыцарей хватило, а когда линдормы полезли, стало ясно, что нужно отступать, чтобы не потерять половину бойцов. А там фермеры на помощь звать начали. Ну и кинулся еще один идиот им дорогу к бегству расчищать. Правильно целитель сказал, даже для сильного орда линдормов — это слишком. Фермеры спаслись, а мальчишку-таки кто-то цапнул за плечо, да так знатно, что товарищам пришлось его бессознательного на себе волочь. Не приходил он в себя после. Глупый рыцарь глупого маршала. А ведь мог бы подумать, что такое возможно — видел в спешке брошенные фермы. Мог подумать, что мальчишка слишком горяч и не стоит выпускать его на передовую, ан нет, дал слабину, позволил себя уговорить.

Впрочем, чего понапрасну сейчас виноватого искать? Сейчас нужно исправить, а после никогда не допускать таких ошибок. Рискует Гэвин, конечно. Учитель бы точно назвал его поступок самонадеянным, но мальчишка слишком ценен. Кто знает, когда еще подвернется такая удача: знать кто именно и держать его в собственных руках, лепить по собственному образу и подобию то, что никто другой, пришлый изменить уже не сможет, как бы не извращал его суть. Нет, нельзя его упустить по собственной глупости. Если когда и нужно рисковать, то только сейчас.

— Оставьте нас, — приказал Гэвин.

Подмастерье суетливо засобирался и выскочил вон, а вот целитель задержался, не испугавшись высокого чина и длинной родословной.

— То, что вы собираетесь делать, опасно и противоестественно. Его не спасти. Только следом пойдете туда, откуда нет возврата.

— Слышали, что на заре становления ордена Кодекса вычеркнули последнюю строчку, потому что Совету она показалась опасной и расхолаживающей?

Целитель удивленно вскинул бровь.

— Там было написано: «Смерти нет». Последнее, что оставил после себя Безликий.

Целитель пожал плечами и вышел, поняв, что отговаривать бесполезно.

***

Микаш не помнил, сколько бродил в этой кромешной тьме. Здесь не было стен, пол под ногами гладкий, без единой неровности, об которую можно запнуться. Ни аур, ни звуков, ни даже легкого шевеления воздуха. Пустота вокруг. Лишь она, ее светлый образ вспыхивал то и дело впереди, звал, манил за собой. Микаш бежал следом, протягивал руки, пытался поймать и все тщетно: она ускользала, едва он успевал притронуться к ней.

Нескончаемый бег по пустоши. Сколько часов прошло? Дней? Чувства притупились, пропали: усталость, жажда, голод. Даже память о последних событиях сохранялась лишь мутным пятном, которое со временем совсем истиралось. Только Лайсве, непонятная тяга, щемящая нужда в ней не давали остановиться.

Ее призрак впереди стал четче, свечение опало. Она стала почти реальной. Длинные светлые волосы струились по спине пышными волнами, большие глаза затягивали, манили чистотой, ласковая улыбка грела душу. Микаш не сразу понял, что на ней свадебное платье: прямое, белое, безо всяких украшений и даже пояса. В нем Лайсве нравилась ему даже больше, чем в том пышном наряде на помолвке в Ильзаре, когда он увидел ее впервые.