Летние дни в замке Оберн (ЛП)

сколько дававшем ощущение общения, раскрытия тайн и постижения всеобщей истины.

Под журчание и шорохи их песни ветра меня посетила мысль: «Да, теперь я знаю.

Конечно. И почему раньше не понимала?». Я была зачарована, восхищена, околдована.

Когда музыка внезапно прекратилась, я буквально ахнула – как и половина людей в

зале. Я чувствовала себя глупой и какой-то тяжелой, будто выбралась из лесного пруда, где

пронежилась весь день, легко держась на воде. Казалось, комната давит, стены чересчур

плотные, а в воздухе слишком густо пахнет людьми. Кто-то рядом со мной что-то сказал,

но я не смогла понять ни слова.

Не успела я испугаться или хотя бы удивиться, как музыка возобновилась. И снова я

плыла по ее успокаивающим всеведающим волнам. Мир казался огромным и полным

сияющего света; каждое существо, каждый предмет покачивался под свою собственную

мелодию. Все было на своем месте, все прекрасно сочеталось. Замок, поля вокруг,

провинции, простиравшиеся так далеко, что я и вообразить не могла, – все казалось

частью одного прекрасного целого, составляло чудесный единый рисунок. Я подняла руку,

будто пытаясь погладить нити вытканной музыкой картины. Даже то, что на самом-то деле

дотрагиваться было не до чего, не мешало моему пониманию разворачивавшегося холста.

Все виделось кристально ясным.

Музыка снова смолкла, и меня вновь охватили растерянность и чувство утраты. В этот

тоскливый перерыв мне хватило ясности ума подумать: «Если все чувствуют то же, что и

я, почему они вообще позволяют алиорам играть для людей?». Затем музыка

87

88

возобновилась, и стало неважно, что без нее я терялась и печалилась; мне лишь хотелось,

чтобы она не прекращалась всю ночь.

Не могу сказать, как долго это продолжалось. Казалось, мы провели целые дни,

завороженные алиорами, но, возможно, прошел лишь час-другой. И кто знает, сколько бы

они еще играли, если бы не внезапная помеха. Дверь сзади распахнулась, и громкий голос

заявил:

– Это представление может длиться всю ночь! Потому что я привел еще одного

музыканта в оркестр!

И музыка тут же смолкла, внезапно и болезненно. Люди же, казалось, разделились

поровну на протестующих и удивленных. Кто-то вскочил на ноги, указывая в сторону

двери. Вблизи послышался чей-то смех, а дальше – тихий, высокий звук, будто плакал

ребенок. Я медленно развернулась на стуле. Я знала, кто там.

Там, заполняя собой весь дверной проем, уперев руки в бока и улыбаясь в темную

бороду, стоял мой дядя Джексон. В запыленной, перепачканной за время странствий

одежде, словно он только что въехал в ворота замка. Рядом с ним на полу, едва прикрытая

тряпьем и стонущая от боли из-за золотых цепей на запястьях, скорчилась девушка-

алиора, по виду совсем ребенок. Она была такой маленькой, такой худой, что пряди

длинных густых волос казались толще ее рук и ног. Я могла бы поднять ее и прижать к

себе одной рукой, и у меня еще хватило бы места обнять Элисандру.

Дворяне вокруг меня негромко восторгались увиденным:

– Еще алиора! Джексон, ты обещал, что я смогу торговаться первым.

– Посмотрите, какая маленькая! Из нее выйдет чудесная нянька.

– Величайший охотник нашего поколения.

– Поздравляем, Джексон! Отлично сработано!

Я была не в силах их слушать, не в силах взглянуть на дядю. Не думая о том, как

выгляжу со стороны, я кое-как встала и поспешила мимо сцены к ближайшей двери для

слуг. Однако далеко уйти не удалось – я упала на колени, и меня вырвало прямо в

коридоре.

Глава 8

Конечно, позже именно Анжела рассказала мне все. Джексон тоже мог поведать свою

историю, только вот я бы ни за что не стала его спрашивать. Несколько дней с его приезда

я сомневалась, что вообще когда-либо заговорю с ним снова.

Уж не знаю, через какие замочные скважины подслушивала Анжела, собирая сплетни,

но я ей поверила – ведь рассказ ее совпадал с тем, что я уже знала. Но как же мне

хотелось, чтобы все оказалось неправдой!

По словам Анжелы, две недели охотился Джексон за алиорами в лесах около реки

Файлин. Он проявил чудеса терпения, лежа дни и ночи напролет, не шевелясь, в своем

едва заметном лагере. Птицы и иные дикие создания, живущие в той части леса, настолько

к нему привыкли, что уже совсем его не боялись. Они услаждали дядин слух своим

щебетом и вили в его бороде гнезда. Плющ, что оплел все могучие дубы в округе,

медленно обвился и вокруг дядиной щиколотки, а в складках одежды и карманах проросли

семена.

Джексон пробыл там так долго, что даже алиоры стали беспечными. По трое-четверо

они проходили мимо, весело щебеча, словно птички. И дядя не пытался никого из них

поймать, ведь у него была иная задумка – проследить за алиорами до их дома и увидеть

наконец воспетые в сказаниях улицы Алоры.

Через три дня ожидания мимо прошла группка из пяти алиор, и дядя решил, раз их так

много, то пойдут они не спеша и не прислушиваясь к звукам вокруг. И впрямь, среди

88

89

путников было двое молоденьких алиор – таких юных, что они едва передвигались на

своих длинных и тонких ножках. Взрослые вовсю веселились, пока карапузы, спотыкаясь,

ковыляли по тропинке.

Джексон потихоньку поднялся из своего укрытия и последовал за ними через лес.

Они отошли совсем недалеко, как вдруг исчезли.

Джексон судорожно завертел головой, гадая, уж не привиделось ли ему все это. В конце

концов, в последнюю неделю он почти ничего не ел, да и лес может вызвать миражи. Но

он ничуть не сомневался, что те создания шли впереди него, смеясь и размахивая руками.

Наверное, они прошли через какие-то невидимые границы, может быть, через потаенную

дверь.

И тогда дядя сделал глубокий вдох и продолжил путь в том же направлении, смело

ступая по следам алиор, пока не почувствовал легчайшее покалывание во всем теле – так

он попал в волшебную страну.

Это был уже не тот лес, который он столько раз обходил и в котором полмесяца

ночевал. Здесь все было иначе: мерцающий белый свет, бескрайнее голубое небо,

сказочные жилища, выкрашенные во все цвета радуги, и улицы, мощеные алебастром.

Дядя стоял на краю рая и не мог отвести глаз. Повсюду встречались алиоры: они

толпились в дверях, свешивались из причудливых окон и окликали друг друга на

белоснежных улицах. Их было не счесть.

Конца города тоже не наблюдалось.

Стоя там и разинув от изумления рот, Джексон вдруг заметил приглушенный,

непрерывный гул или жужжание, а может, постукивание. Пока дядя прислушивался,

тональность и высота звука изменились. Казалось, будто мимо пролетают пчелы, потом

птицы подхватывают мелодию и меняют ее на гармоничные трели, а потом вступают

сотни котят со своим нестройным и буйным мурчанием. Звуки вокруг казались

разговорами, хотя дядя едва ли назвал бы это языком.

Потом он узнал, что так звучат алиоры. Это был их единый голос – гармоничные

отголоски их подсознания, созвучные с каждым из алиор и отражающие общее

настроение.

Позже Джексон скажет, что простоял там целый час, рассматривая улицы Алоры, не в

силах ни ступить вперед, ни вернуться в знакомый изумрудный лес. Но, возможно,

времени прошло далеко не так много – как он позже понял, в Алоре время текло совсем

иначе и не поддавалось счету. Кто знает, может, он пробыл там всего пять минут, пока на

него не натолкнулся кое-кто совершенно неожиданный.

– Джексон Хальсинг! – воскликнул этот кое-кто, и через несколько секунд дядя

сообразил, что это человек, и знакомый ему человек. Джед Кортей, один из охотников на

алиор. – Глазам своим не верю!

Своим глазам не верил и Джексон, ибо прежде хорошо знал Джеда. Раньше