Орлиное гнездо (СИ)

И наконец князь заметил взгляды Николае и спросил отрока:

- Зачем, по-твоему, это сделано?

Он показал на кол широким жестом гостеприимца. Николае сделался бел, как мертвец; впрочем, это было неудивительно, если вспомнить, что ему только двенадцать лет. Однако Дракула допрашивал его, как взрослого.

И мальчик сказал, запинаясь:

- Должно быть, это сделано затем… чтобы почтить какого-нибудь очень знатного боярина, который не угодил господарю…

Князь кивнул; он широко улыбался, отчего сделался совершенно безобразен, глаза весело блестели.

- Ты угадал. Это я тебя хотел почтить – ты ведь очень знатный боярский сын! Как, по-твоему, довольно ли будет чести – или приказать кол повыше принести, да получше вызолотить?

Раду сам не знал, как смог сидеть на месте и молчать, - у него онемели все члены и отнялся язык; он мог только глядеть на свое бедное дитя. А Николае посмотрел зверю в глаза – его светло-карие глазки заволокла смертная тень. Он закусил дрожащую губку, потом вздохнул и ответил:

- Если… Если князь думает, что я виноват, то пусть казнит…

А Дракула вдруг выпучил глаза и расхохотался – громко, безобразно, непристойно; он похлопал мальчика по спине, отчего тот чуть не ткнулся носом в тарелку. Продолжая смеяться, господарь проговорил:

- Я пошутил… А ты молодец, боярский сын! Хорошо сказал!

Потом кивнул на кол:

- Так и будет, если ты мне не угодишь.

Еще раз хлопнул Николае Кришана по спине и вдруг прибавил, по-прежнему обращаясь только к мальчику - как будто, кроме них двоих, здесь никого больше не было:

- Я был еще моложе твоего, когда поганые турки принуждали меня отречься от христианской веры, угрожая смертью! Я не посрамил своего имени и рода… А ты, придет день, займешь место в моем войске!

Раду перевел дух; лоб его оросил холодный пот. Сердце стучало так, как не стучало бы от страха за самого себя. А князь посмотрел через стол на боярина.

- Твой храбрый сын еще слишком молод, чтобы служить мне, - и посему я забираю в свое войско твоего старшего! Он совсем зрелый муж – посмотрим, такой ли силы духа, как его брат!

Раду мог только подняться с места – и старшего, Петру, заставил подняться; они вместе низко поклонились господарю. А тот кивал с довольным видом.

- Вот лучшая наука для благородных мужей!

Боярин взглянул на Николае, опять усаживаясь за стол, - и, к величайшей своей досаде, увидел, что его Николае покраснел от удовольствия. Какой хитрый сатана! Теперь боярин видел, чем тот обольщает неокрепшие души – прежде, чем неопытные юноши научаются понимать в политике и настоящих нуждах своей страны!

Но делать было больше нечего – воля изречена, и теперь боярин будет жить в таком же положении, в каком жил отец князя Влада, некогда отправивший ко двору султана своего старшего сына.

Получив же свое, князь смягчился, и теперь имел добродушный и даже сердечный вид. Раду в жизни бы не поверил, что это лицо может принимать такие выражения, - но ведь именно сатана известен как отец лжи…

После трапезы их отпустили – а вечером того же самого дня Петру пригласили для ознакомления с его будущими обязанностями. Он больше не принадлежал своему отцу: и, в отличие от валашского заложника в Турции, Влада Дракулы, уже никогда не может быть вызволен из этого плена – кроме как смертью своего господина.

Обо всем этом Раду смог поведать своей жене, когда им наконец позволили встретиться. А та утешила его не больше, чем он ее, - боярыня рассказала, как ее долго и искусно увещевала княгиня Елизавета, поминая Писание и заповеди Божьи: Иоане долженствовало как можно скорее вернуться к своему мужу. Если боярская дочь задержится у родителей слишком надолго, Елизавета вынуждена будет пожаловаться своему супругу и повелителю…

- Кто сказал, что она уже этого не сделала? – заметил боярин, когда смолкли сетования. – Кто может сказать, какую игру ведут эти муж с женой?

Муж и жена пристально и мрачно посмотрели друг на друга.

А потом Катарина бросилась Раду на шею и всхлипнула.

- Боже всемилостивый, муж мой, за что нам такое наказание? Казалось бы, кого и карать – так это князя: а ему как будто сам дьявол помогает! Землю нашу разгромил, детей наших забрал, а потом и вовсе всему христианскому рыцарству ногу на шею поставит!

- Так и есть – дьявол ему помогает, - ответил боярин. – Если он не сам дьявол. Но не вечно сатане побеждать! Вот увидишь: скоро Дракулу низложат, и дети наши будут свободны!

- Тише! Здесь и стены имеют уши! – ахнула Катарина.

Боярин только отмахнулся.

- Он не может не знать, о чем мы сейчас с тобою говорим, - он ведь очень умен и знает, чем пленить человека! Но напрасно думает, что взял меня за горло…

Катарина промолчала, опустив темные ресницы, длинные, как у девушки, - она тоже думала, что Дракула взял ее мужа за горло. Но у нее хватило благоразумия не поминать это лишний раз.

Кришаны остались у князя на все дни до Рождества – и, несмотря на пост, заключение их было вовсе не так однообразно: Дракула еще несколько раз приглашал к себе своего вассала, для бесед, не только военных, но и ученых. Оказалось, что он очень образован, знает историю и отлично ведет схоластические споры; кроме того, Раду увидел библиотеку господаря, которая поразила его богатством. Не во всяком рыцарском замке можно было найти хотя бы одну книгу – хорошо, если отыщется Библия; а Раду был сам не только воином, а и ученым человеком, и ощутил невольное восхищение, найдя в ненавистном повелителе такие достоинства.

- Теперь еще книг в мире ничтожно мало, - говорил ему князь, - даже у самых великих людей! Потому, что они слишком трудоемки в изготовлении и распространении. Кто может сказать, сколько великих сочинений погибло потому, что существовало в единственном экземпляре?

Господарь усмехнулся.

- Ты слышал, господин Раду, что в Европе изобрели способ печатания книг? Движущиеся литеры, которые смачивают краской и оттискивают на бумаге. Скоро такой печатный стан появится и у нас в Валахии – и тогда можно будет быстро распространять и сохранять для потомства какие угодно сочинения… Мне рассказал об этой остроумной выдумке один саксонец.

Раду похолодел, осознав, что князь намекает на семиградских памфлетистов, которым он сам предлагал для распространения клеветнические сочинения о Дракуле. А Дракула глядел на него в упор и скалился в понимающей улыбке.

- В самом деле остроумно, государь, - согласился боярин, собравшись с духом.

Князь рассмеялся.

- А теперь не желаешь ли сразиться со мною в шахматы? Ведь ты, конечно, играешь в шахматы?

Раду подтвердил. А князь ободряюще прибавил:

- Сейчас, правда, постные дни - но это не великий пост, и я могу позволить себе развлечь гостя!

Раду низко поклонился.

- Почту за великую честь, государь.

К концу этого дня князь Влад дважды его обыграл.

Боярыня с дочерью тоже не скучали – им показали многие сокровища, собранные во дворце, добытые у разных народов; княгиня Елизавета, уверившаяся в их покорности, еще несколько раз уделяла им время и оказалась любезной проводницей и интересной собеседницей. В самом ли деле Елизавета была плохо осведомлена о том, что делалось в далеких областях Валахии и Трансильвании, осталось неизвестным; но немало могла поведать об обычаях других стран. О жизни турок княгиня рассказывала так, что даже Марина, давшая себе обет ненавидеть все в городе Колосажателя, слушала открыв рот. А под конец у нее вырвалось:

- Княгиня рассказывает так, точно она туркам не враг, а друг!

Марина до боли закусила губу, осознав, что говорит, – а мать чуть не умерла, услышав такие слова; но Елизавета только рассмеялась и сказала, коснувшись руки Марины:

- Врагов следует знать еще лучше, чем друзей!

Марина посмотрела в ее добрые карие глаза и подумала, какими страшными противниками могут быть слабые женщины.