Орлиное гнездо (СИ)

Теперь вдруг с ним поравнялась Катарина – старые Кришаны ехали позади детей; и Корнел с готовностью и всею учтивостью повернулся к высокородной госпоже. Катарина более, чем кто-либо другой в семье, напоминала ему Иоану: темные волосы светлее, чем у дочери, глаза карие, но с такою же прозеленью, а черты удивительно похожи. В молодости госпожа Кришан, несомненно, была такой же красавицей, да и сейчас еще оставалась красива; и такое же женственное очарование, покоряющая мягкость были в ее фигуре.

- Я хочу выразить тебе свою благодарность за спасение Марины, - прошептала Катарина, коснувшись его руки. – Ты самый храбрый юноша из всех, кого я знавала, - а я повидала немало храбрецов!

- Ты видела войны, госпожа? – спросил Корнел. Тут же поперхнулся от неловкости; Катарина рассмеялась, точно рассыпались жемчуга.

- Я повидала много битв, - ответила она. – Таков удел всех благородных женщин нашего времени – благословлять своих рыцарей на пролитие рек крови, хотя, видит Бог, женщинам отвратительно убийство!

- Рыцарство и есть убийство, - вырвалось у юноши. – Битвы с врагом без пощады!

Катарина глядела на него с материнской жалостью.

- В твоих словах большая ошибка, мой друг, - проговорила она. – Резня без пощады – это не рыцарство, а варварство. Бог благословил тебя прежде всего защищать и хранить то, что тебе вверено, - а не вырезать до последнего человека селения, в которых тебе не угодила кучка непокорных!

Корнел вспыхнул:

- Ты наговариваешь мне на князя? Я исполняю мой долг!

Катарина покачала головой.

- Не наговариваю, - ответила она. – Я лишь хочу напомнить тебе, что наместник Божий – это орудие любви, а не смерти… Ты тоже орудие своего повелителя, и так и должно быть; но ты не слепое орудие, не раб, ничтожный духом и любовью. Подумай об этом, пока у тебя есть время.

Корнел снова вскинулся – но тут же присмирел, опустив голову; а Катарина коснулась его плеча и уже больше не нарушала молчания, улыбаясь грустно, восхищенно… с сожалением, будто о несбыточном. Если бы у нее был такой сын, как Корнел, и она воспитала бы его как истинного сына своего рода!

А Корнел бросил взгляд на ее профиль – и вдруг вообразил себе прожившую жизнь Иоану: сожаления о несбыточном на ее челе… У Корнела был слишком пылкий и богатый ум для простого нерассуждающего рубаки. Да такого рубаку едва ли полюбил бы и мудрый князь.

Он снова начал думать об Иоане – сладко и горячо; ласкал ее мыслью с робостью, как потерянную и возвращенную драгоценность. “О, только не отвергни меня, - молил в душе Корнел. – Только останься для меня прежней!”

Когда Корнел и Иоана увидели друг друга вновь, они друг друга не узнали. Как будто каждый прожил жизнь, неведомую другому.

Корнел застал Иоану одну – она приветствовала его в большом зале, из которого ушли все, как будто ни одна душа в замке не хотела помешать встрече влюбленных.

Иоана писала Корнелу, что целует ему руки, - но вместо этого он сам благоговейно опустился на колени и прижался поцелуем к ее смуглой руке; потом поднялся и крепко обнял свою жену, припав своей прекрасной головой к ее груди. Она всхлипнула, наслаждаясь его забытой силой, - и Корнел встал во весь рост, оказавшись выше ее; он приник к ее губам.

Они долго не отрывались друг от друга. Потом Иоана прошептала, улыбаясь и плача на плече мужа:

- Твои поцелуи изменились… Ты возмужал, - и она с нежностью разгладила его молодые усы. Корнел рассмеялся, сам чуть не плача от радости:

- Рад, что приглянулся тебе, госпожа!

Иоана отстранилась и посмотрела в его лицо с бесконечным восхищением. Она никогда еще не видела таких прекрасных собой мужчин – да, должно быть, больше и не увидит…

Потом они опять обнялись, и Корнел принялся ласкать губами ее волосы, щеку, шею…

Иоана наконец, смеясь, оттолкнула его:

- Мы неприлично долго одни! Здесь ведь не только мы, дорогой, здесь вся моя семья!

Пока они занимались друг другом, ее родители, сестра с мужем и дядя отдыхали и приводили себя в порядок. Иоана вдруг спохватилась, что Корнел еще в грязном дорожном платье; и устал, конечно, и вымыться хотел бы, и поесть…

- Пойдем, господин мой, я о тебе позабочусь.

Она потянула его за руку наверх, а Корнел вдруг подумал, что там, наверху, должна быть ее спальня, и порозовел от любви и желания. Но ему придется ждать ночи… Он подождет! Корнел не знал, как дождется, - но должен потерпеть: ведь он мужчина…

Иоана была его жена, но он не позволил ей мыть себя, попросив позвать кого-нибудь из слуг; просто не знал, как тогда сможет удержаться… Иоана все поняла и выполнила его просьбу.

Потом они вместе ужинали в большом зале – как одна большая дружная семья; и Раду Кришан шутил, рассказывая забавные истории из своего боевого прошлого. Такие люди, как он, умели смеяться и над своими поражениями: воин никогда не должен падать духом!

А потом наконец Корнел смог пойти в спальню жены. Их снова оставили вдвоем – и в этот раз замок точно угрюмо притих, как будто враждебно рассматривал чужака, посягнувшего на боярскую дочь. Иоана вела мужа молча и торжественно: словно их любовь склонила голову перед древним гербом.

А потом они вошли в ее пустые холодные покои – холодные, несмотря на неугасающее пламя камина, - и легли на ее большую царственную кровать. И точно впервые начали отогревать замок жаром своих молодых сердец и тел – осыпая друг друга сокровищами, которые приберегали друг для друга в разлуке. Снова неопытные, нежные, как вешние голубки; но теперь Иоана уступала себя силе мужа, который не был более мальчиком, уступала и покорялась, а он ненасытно брал ее. Но он ее любил; и, отдавая все больше, Иоана обладала все большим. Любовь – единственная радость, отдавая, обретать рай…

Потом Корнел обнял ее за хрупкие плечи, не веря своему счастью, и прошептал, улыбаясь:

- Я так тосковал…

Он обвел глазами мрачную комнату – потом посмотрел на жену, которая, казалось, одна вдыхала жизнь в эти замшелые глухие стены. Луна, глядевшая в огромное окно, заливала белым светом их ложе, отнимая у него прекрасную жену, которую он только что любил всей душой и телом, превращая ее в чуждое и враждебное создание. Издали донесся заунывный звериный вой.

Улыбка Корнела потускнела.

- Ты родилась здесь?

- Да, - прошептала Иоана, склонив черную голову ему на плечо. – Я дочь волков. Но теперь давай уснем, любимый; у меня еще будет время посвятить тебя в семейную историю… Ведь ты наш на целую неделю…

Он уснул, так и не отняв у нее своей руки, плеча, волос; Иоана еще несколько минут нежно перебирала его темные кудри, любовалась его телом – Корнел был так же силен и строен, как раньше, и у него раздались и еще более окрепли плечи и спина. На груди у мужа остался шрам – после первой схватки с турками. Иоана склонилась и поцеловала эту отметину.

Потом легла Корнелу на грудь и уснула, чувствуя себя блаженно и спокойно. Как в материнской утробе - или в лоне этой суровой и чарующей земли, подарившей ей жизнь.

Утром они проснулись поздно – никто не входил к ним, не отнимал друг у друга; и при свете солнца Корнел воспрял духом. Он пробудился первым и немного помедлил, прежде чем поднять жену: она во сне была так хороша, настолько безмятежна и беззащитна, настолько… в его власти… Он мог бы взять ее на руки и унести отсюда далеко-далеко, если бы этот замок был зачарован, и все в нем спали так беспробудно, как она.

Когда-то отец рассказывал ему на ночь такие сказки.

Корнел погрустнел и, с нежностью склонившись над Иоаной, поцеловал ее. Она открыла глаза и улыбнулась.

- А я не спала, - вдруг дразняще прошептала жена. – Ждала, когда ты меня вот так разбудишь!

Они рассмеялись и притянули друг друга в объятия. Сейчас, утром, Корнел успел рассмотреть и подарить свою любовь всем сокровищам светлого и смуглого тела Иоаны: казалось, они и в самом деле в замке одни, и весь мир – только для них.