Узы (СИ)

Все дни Донкор был в покоях Менетнашта в замке, но… не было никакого интереса выходить и что-то смотреть. Даже тот маленький сад, оазис, что прилегал к одному из выходов из комнаты, не привлекал юношу. Апатия в самом начале, апатия после, даже внутренний стержень, который вернул его силу и уверенность, не подтолкнули его ни к чему. Он здесь чужой, сейчас везде чужой, никто не примет его. А Менетнашт… Донкор не сдерживает улыбку, которая неуверенно касается его губ. Все дни он проводил на одном месте и его не столь сильно терзали мысли, но ночью, когда вылезали все кошмары, юноша просыпался от собственных криков. И вновь мокрое лицо от слёз, вновь боль и темнота, что окутывала его. В такие моменты спасали сильные руки Менетнашта, который прижимал его к себе и успокаивал. Может, действительно нужен ему и не одинок в этом мире?

Жрец застал Донкора на кровати, завёрнутым в покрывало, который как и до этого смотрел пустым взглядом в стену. Но было отличие – больше не плакал и не было той опасной, знакомой темноты вокруг него, что впитывалась в юное тело. Менетнашт бесшумно подходит к кровати и садится на край, не сводя внимательного взгляда с юноши.

- Донкор, - никакой реакции не следует и мужчина кладёт руку на его плечо, сжимая сквозь лёгкое покрывало. – Донкор, - второй раз более продуктивный и более осмысленный взгляд переводится на Менетнашта, - мне нужно серьёзно поговорить с тобой.

Юноша опускает взгляд вниз на покрывало и поджимает губы. Вот и пришло время, когда ему нужно уйти и забыть Менетнашта. Действительно, смысл держать его при себе сейчас? Почти полностью сломлен, нет ничего у него из того, что было до. Юноша чувствовал, что его жизнь разделилась на две части: яркая и почти что детская, беззаботная – то, что было до; темная, наполнена болью – вторая часть, что длилась сейчас. Он кивает головой, давая понять, что слушает Менетнашта.

- Я понимаю, что сейчас ты поддавлен и сам не можешь понять, что хочешь и что тебе нужно, - ненавязчиво начал жрец. – И ты явно не сможешь продолжить свою… прежнюю жизнь. Я хотел сказать тебе ещё вчера, но ты не слышал меня, - Донкор от волнения и того, что его даже так отчитывают, нервно сжимает покрывало. – Я сегодня вечером уезжаю обратно в Кинополь и хочу забрать тебя с собой.

Уезжает… Да, это было очевидно и предсказуемо. Что же, он сможет отпустить Менетнашта, может, даже удастся позабыть его, но боль навсегда останется с ним. Донкор резко подымает голову вверх и с непониманием смотрит на мужчину. Забрать? Он хочет его забрать с собой? Ему не послышалось?

- Вы… В-вы что хотите? – впервые за всё это время произносит Донкор.

- Забрать тебя с собой, - жрец мягко улыбается юноше. – Просто, согласись, здесь тебя более ничего не держит, а будучи один, ты не протянешь долго. В Кинополе же у тебя начнётся новая жизнь, ты сможешь найти себя.

- Но я…

- Ты не хочешь? – в голосе слышно явное осуждение. – Сейчас всё зависит от тебя и тебе решать. Я лишь предложил.

- Нет, я хочу, просто… - Донкор закусывает губу. – Я не знаю. Моя жизнь так резко упёрлась в стену, а потом упала в яму…

- Поэтому я и хочу помочь тебе, чтобы ты поднялся и разбил эту стену.

- Но… зачем вам это? – юноша подымает голову вверх, устремляя взгляд на Менета. – У меня ничего не было, ничего не осталось. Я не могу ничего дать, а ваша обязанность здесь закончилась.

Зачем приехал Менетнашт? За тем, чтобы узнать, какие стали люди в вере, а его вера пошатнулась сейчас, поэтому… Нет смысла брать с собой. Донкор отталкивает от себя мысли, когда его берут за подбородок и приближают лицо к чужому. В голове образовалась звенящая пустота, время, словно, замедлило свой ход. Юноша вздрагивает, когда его губ касаются чужие, и прикрывает глаза, позволяя это Менетнашту. Настойчивый язык проводит между губ, чтобы их разомкнуть, и проникает дальше в рот. Мелкая дрожь, сладкое томление внизу живота и Донкор не сдерживает тихого стона, тут же стесняясь его и разрывая поцелуй.

- Тебе не нужно ничего забрать из дома? – выдох в его губы и Донкор отрицательно мотает головой. – Тогда отдыхай. Вечером мы покинем Гераклеополь.

***

Оставшееся время до отбытия прошло слишком быстро. Донкор кутался в покрывало, когда в покои заявились слуги и стали собирать вещи жреца. Косых взглядов, да и вообще никаких взглядов не было в его сторону, что напрягало сильнее. Юноша удивился, когда сообразил, что личных вещей у Менетнашта не так уж и много, как для человека, что преодолел такое расстояние с Кинополя, но не ему судить. Донкор опустил болезненный взгляд на браслет, что сделала ему мама, и поджал губы. Взгляд перебегает на другую руку, где на предплечье красовался анх. Не попрощался, не заявлялся уже столько дней… Но пришедший Менетнашт, который явился лишь перед самым отбытием, успокаивает его, говоря, что по приезду в Кинополь поможет пообщаться с Анубисом.

Чёрные одеяния, как у жреца, служанки заплетают волосы, чтобы после скрыть его голову и часть лица лёгкой тканью от ветра и песка. Донкор растерялся, когда женщины столь властно усадили его и принялись копошится вокруг. Впервые кто-то прям в таких мелочах помогал, вернее, делал за него. Когда Донкор увидел себя в зеркале, когда полупрозрачная чёрная ткань льнула ко всему телу, больше показывая, чем скрывая, когда одни глаза, что остались незакрытыми, стали более голубыми, то не поверил, что это действительно он.

Слова Менетнашта заставили смутится ещё сильнее. Менетнашт… Менет… После их второго поцелуя истома, внутреннее желание не схлынули, лишь взросла в разы, и Донкор боялся, этого. Менетнашт сделал это просто так или?.. Хотелось, чтобы было именно это «или», но юноша не рассчитывал на такой подарок судьбы, поэтому он был готов даже на «просто так». Мужчина сделал столь много для него, дал больше, ничего не прося взамен, и это настораживало, ведь не бывает ничего просто так.

Проверив всё, Менетнашт взял Донкора за руку и повёл его по лабиринту коридоров дворца небтауи, которые становились жёлтыми, почти алыми от огня факелов. У юноши всё внутри было неоднозначным. Покидать город, в котором родился и прожил восемнадцать лет, было для него чем-то ненормальным и не поддавалось пониманию.

Знакомые дома, родные проулки и даже пески, которые с порывами ветра столь болезненно впивались в лицо, люди, что в последнее время смотрели с осуждением и жалостью… Всё было настолько родным, было таким, без чего он совершенно не представлял себя, но сейчас, когда более столь острые лезвия песков ослабили свою хватку, когда более его здесь ничего не держит для Донкора картина стала бледной. Новые чувства вспыхнули, когда его подвели к верблюдам, возле которых уже крутились слуги и какой-то незнакомый парень, что смотрел вдаль. Тихий вздох и юноша жмётся к Менетнашту, стоит только мужчине сказать седлать животных. Донкор в своей короткой жизни видел этих верблюдов лишь несколько раз, а тут нужно дотронуться и сесть.

- Н-но я… никогда, - тихо и слишком смущённо шепчет юноша жрецу, когда тот с непониманием смотрит на него.

Усмешка, что затрагивает губы Менетнашта для него всегда тёплая, и Донкор кивает головой, с наигранной смелостью подходя к лежащему на песке животному. Низкое урчание верблюда заставляет вздрогнуть, но он не отступается, показывая мужчине, что ничего не боится. Когда чужие руки неожиданно подхватывают его, когда сажают на столь твёрдую спину животного и это животное тут же с новым каким-то недовольным рёвом подымается, Донкор не сдерживает вскрика, с силой сжимая руки на седле.

- Слишком слабый, - доносится откуда-то сбоку.

- Я не позволял тебе обращаться ко мне, - голос Менетнашта кажется слишком холодным, но одновременно с этим мужчина мягко кладёт руку на ногу юноши, сжимая в поддержке. – Не волнуйся и не будь столь напряжённым. Ты не упадёшь.