Узы (СИ)

- Война… - тихо шепчет Донкор, вспоминая слова Анубиса, которые были обронены совершенно случайно.

- Именно, - Менетнашт утвердительно кивает головой. – Боги скрылись не только потому, что в них перестали верить, нет. Просто, чтобы победить Апопа и вновь загнать его в клетку, нужно быть на шаг вперёд. А это лучше делается, когда лишь крупицы выносятся на поверхность.

Непонятный страх, которые овладел им, когда имя Змея произнеслось вслух. Не может же это быть правдой, ведь… они бы все уже были мертвы. Или заклеймены рабством. Донкор отводит взгляд, опускает голову вниз и поджимает губы, шевеля пальцами под водой. Они уже и так рабы.

- С каждым годом становится хуже, люди более не слушают слов, увещаний, даже доказательства никакие не помогают. Лишь в последние пять лет ситуация, словно, остановилась. Но, знаешь, это лишь затишье перед бурей, не более.

Донкор вытаскивает руку из воды и подымает её вверх, растопыривая пальцы. Тяжёлые капли медленно стекали на мизинец, срывались вниз и разбивались о тихую, тёмную гладь, пуская небольшие волны. Затишье перед бурей… Война – неизбежность. Юноша, раньше не задумывающийся об этом, сейчас остро понимает, что выйдет только один победитель в грядущей схватке и Змей, явно, сейчас куда сильнее, чем как говорится в рассказах. Донкор лишь надеялся на то, что боги – не дураки, о Ра, да простят его за такие мысли, и смогут найти какой-то выход, спасение для всего мира.

Задумчивый, отрешённый взгляд перебегает на Менетнашта, который уже встал и протягивал ему свою руку. А откуда он знает? Вряд ли жреца просвещали бы сами боги в такие тонкости. Юноша отгоняет от себя эти мысли, понимая, что он, ничего не понимая, не может ничего судить. Донкор тяжело вздыхает и вкладывает свою руку в чужую с потаённой надеждой, что ему всё же не соврали.

Комментарий к Глава 12. Новый мир

Группа: https://caanput.blogspot.com/

========== Глава 13. Одурманенный ==========

alt-J - Deadcrush

Пир… Вроде бы столь простое слово, но даже звучит интересно. И пугающе. Донкор вовсе забыл об этом пире, бродя по дворцу Менетнашта. Юноша до сих пор не мог поверить, что всё это происходит с ним. Смерть и радость, боль и новая жизнь – ленты сплелись друг с другом так тесно, что он не мог отделить хоть кусочек. Не мог поверить и в то, что у жреца свой дворец, ведь в Гераклеополе… Нет, не стоит сравнивать тот ном, с этим, где всё совершенно по-другому.

Медленно ходя по коридорам, заглядывая в разные комнаты, где были открыты двери, Донкор удивлялся тому, насколько же много разных заклинаний, если это они, было прорисовано на стенах и на потолке. Редкие слуги, тишина и покой, который закрадывается в само сердце. Ему казалось, что знает этот дворец, как свой собственный дом, даже ни разу не заблудился. Трапезная удивила его тем, что на столах, по словам слуги, постоянно стояла еда, ведь «жрец Менетнашт не единственный, кто здесь пребывает». И Донкору впервые стало интересно познакомится самому с другими жрецами, чтобы и они ему что-то рассказали.

По дороге обратно Донкор продолжал рассматривать рисунки и вчитываться в каждое слово, запоминая и не обращая ни на что внимания. Жизнь, Нун, Осирис… И когда стена сворачивает в другой коридор, заканчивается, Донкор не успевает остановится, чтобы не врезаться в женщину. Довольно ощутимый толчок в плечо, из-за чего юноша практически падает на пол, но успевает чудом сохранить равновесие. Но… они даже не столкнулись. Удивлённо Донкор рассматривает женщину, от которой веяло яростью. Тёмные глаза, где не было ни капли добра, алые губы, которые некрасиво искривились в насмешке, длинная шея, словно перед ним чудесная птица, и грудь, что почти не скрывалась белой тканью… Он поспешно подымает взгляд вверх обратно на лицо женщины, которая, фыркнув, развернулась и продолжила свой путь. Странная, но Донкор всё равно смотрит ей вслед, как она сворачивает в очередной коридор и белый шлейф летит за ней. Не могла же эта женщина толкнуть его, расстояние было довольно большое, да и руку не подымала…

Покои встречают его тишиной. Донкор, когда они шли обратно во дворец, поинтересовался у Менетнашта, почему в столь большом дворце, где явно не одна спальня, они вынуждены сосуществовать вдвоём в одной. О, видели бы боги, как он смущался, произнося такое, но жрец, не пряча усмешки, ответил, что все другие покои просто заняты. Слабо верилось, конечно.

А потом в эти покои ворвалась служанка довольно немолодых лет и плотной комплекции. У Донкора не повернулся бы язык назвать кого-то жирным, но здесь… Хекет, как представилась женщина, положила на кровать слишком большую стопку ткани и стремительно, не смотря на свой возраст, проворно подошла к юноше, пытаясь его раздеть. Первые несколько секунд прошли в замешательстве, но когда стали развязывать схенти, то Донкор с невнятными выкриками отпрыгнул назад, держа руками ткань, которая упорно съезжала вниз. Чтобы его… так… Безобразие! Он всё Менету расскажет и…

- О вразумительный Тот, - Хекет мотает головой и указывает пальцем на самую крайнюю ткань. – Это первым надень, - с причитаниями о том, чего она там не видела, женщина поворачивается к Донкору спиной, чтобы не смущать и без того перепуганного ребёнка.

Ненормально же так лезть и раздевать. Или у знати так принято? Юноша берёт указанную ткань и не сдерживает удивлённого и чересчур громкого выдоха. Никогда он ещё не держал в руках что-то столь мягкое. Неужто ткань бывает такой? Завязав белоснежное схенти на бёдрах, Донкор недовольно поджимает губы – слишком короткое даже для него.

- Я уж думала, что ты заснул, - беззаботно бросает Хекет, без разрешения поворачиваясь лицом к юноше. – Да кто же так завязывает узел? Всё же выпирает и портит столь идеальную фигуру.

Сквозь смуглость кожи проступил румянец и Донкор смущённо отвёл взгляд в сторону. Почему слуга позволяет себе вести себя так с кем-то? Нет, не то, чтобы он против, просто уж слишком развязное поведение. За мыслями юноша не замечает, как ему перевязали схенти, как поверх замотали ещё одно, более светлое, если белый может быть каким-то другим, на котором, если присмотреться, видны перья из бежевого бисера. Сверху ложится ещё одно – прозрачное, которое доходит до самого пола и оттеняет эти перья, делая их словно настоящими. Мягкие сандалии дают такое чувство, словно он вовсе босиком.

Донкор не понимает, с чего это всё – одежда, служанка, которая сейчас заплетала мелкие косички, закрепляя их такими же белыми шнурками, как и схенти. Он же простой человек, которого просто забрали из Гераклеополя по его же согласию, почти по его инициативе. Почему же он такой недалёкий?

Попытка выйти в коридор не увенчалась успехом. Донкор только открыл дверь, как стражник стал пред ним, предъявляя, что жрец запретил выпускать его до прихода мужчины. Было странно. Нет, не так. Было чересчур странно, ведь он же не пленник и ничего не происходит в городе, чтобы его держать под замком. Юноша не понимал! Не понимал совершенно ничего. Ни в отношениях между ним и Менетнаштом, ни в том, что от него потребуют потом, ни в чём не было понимания.

Донкор ходил из угла в угол, звеня браслетами на щиколотке и предплечьях. Надо выяснить у Менета, что происходит, надо подавить своё смущение и задать вопрос в лоб, потому что… потому что это было всё слишком ненормально. Прозрачная ткань верхнего схенти развивалась от каждого порывистого движения, косички перестукивались бисеринками, которые вились за шнурками. Это всё было не по нему. Донкор привык к простой одежде, к единственному украшению – браслету, который сделал мама, привык к твёрдой кровати и прохладе ночи, привык к одиночеству, а не горячим поцелуям, которые тревожат странные мысли.