Золото и медь. Корона солнечных эльфов (СИ)

и счастливым. Кравой тихо вздохнул. Баловство… Хорошо Иштану

рассуждать! А что, скажите на милость, делать, когда среди ночи у тебя на

пороге появляется маленькое существо, заплаканное и несчастное, и

умоляющим голосом говорит, что ему страшно спать одному?!

Он тихо лег рядом с эльфиной, и, подперев голову рукой, стал

рассматривать ее, и взгляд его теплел по мере того, как он на нее смотрел.

Девочка сладко потянулась во сне и перевернулась на другой бок. Кравой

вздохнул и тихо лег рядом. Моав, Моав — как же тебя не хватает твоей

дочери! Как не хватает тебя всем нам…

При воспоминании о Моав его мысли привычно налились тяжестью. Он

снова вздохнул. Все эти годы он часто думал о маленькой эллари —

особенно часто его мысли возвращались к моменту ее смерти. Она пытался

представить себе, что она чувствовала в момент гибели, в этот короткий, самый последний миг между светом и темнотой, когда клинок хэура уже

вонзился в ее горло… О чем она думала тогда?.. Или же уже ни о чем, а

лишь цеплялась за жизнь, как любое живое существо? Кравой пытался

представить себя на месте Моав, но каждый раз что-то словно

выбрасывало его из этой страшной сцены. Он знал, что это произошло у

Серебристого леса на границе владений хэуров, среди высокой травы с

первым снегом — Кравой неоднократно собирался туда, но никак не мог

решиться: само это место будто не пускало его! Каждый раз, стоило ему

непосредственно задуматься о подготовке к поездке, как его охватывало

такое смятение, что он понимал, что он не готов ехать. Даже заезжая в эти

края по делам, он всегда точно нарочно обходил его стороной, словно не

смея приблизиться к страшному, отмеченному кровью месту.

Лежа в постели, Кравой снова подумал было, что нужно будет обязательно

съездить в Серебристый лес, но в этот же миг Аламнэй опять

пошевелилась, отпихивая во сне одеяло, и он отвлекся от этой мысли.

Глава 5

Три дня солнечный эльф провел в ожидании. Он и сам не знал, чего

именно ждет от приезда своего друга Гердерика. Если так подумать, то

командующий войсками Инкра, столицы озерных эльфов, вероятно, был

наименее подходящей кандидатурой для обсуждения магических вопросов

— особенно, если учесть полное безразличие эльфов-ирилай к магии

вообще. Куда больше их интересовало военное дело — находясь на

северу, под самыми горами, их земли напрямую граничили с территорией

хэуров, и обстановка там всегда была напряженной. И, тем не менее,

кандидатура Гердерика виделась Кравою единственно возможной: в

отличие от Коттравоя, тот был явно не заинтересован в возвращении

янтарной короны, а, стало быть, мог рассуждать трезво и беспристрастно;

Иштан же казался еще слишком юным для таких вопросов — к тому же

Кравой все еще чувствовал за собой некоторую вину после резкой беседы

с молодым эллари. Конечно, можно было и вовсе не говорить ни с кем, но

Кравой был настолько взбудоражен историей с зубцом, что просто не мог

переживать ее в одиночку. Так что оставался только Гердерик…

Едва ли солнечный эльф рассчитывал услышать от него сложные

рассуждения о природе проклятия Кайлала или о возможности его

разрушения — скорее всего, присутствие старого друга было призвано

помочь ему самому собраться с мыслями, а разговор с ним —

сформулировать собственное отношение к тому, что произошло. Так уж

повелось — принятие решений всегда давалось ему проще в компании, чем

наедине с собой, и Гердерик Маграну — простой, как северный пейзаж,

надежный, как гранитная скала, — был, вероятно, лучшей кандидатурой

для такого разговора. Он никогда не говорил лишнего, а если уж и

говорил, то напрямик и без обиняков, и этот бесхитростный, честный ход

мыслей ирилай был симпатичен Кравою, ибо имел способность

распутывать его собственные, порой далеко не столь простые мысли.

Отвоевав в Великой битве в составе знаменитой инкрийской фаланги,

Гердерик, серьезно раненый, но живой, вернулся в озерный город и с тех

пор жил там как молодой, но уже уважаемый глава своего клана. Он свято

хранил традиции рода Маграну, любил сына, верил в единственную

любовь на всю жизнь и готов был растерзать каждого, кто посмел бы

глянуть в сторону его кейнары, красавицы Эйзили, любившей его таким,

каков он есть, и снисходительно принимавшей его вспышки как ярости, так

и любви. Таким он был, и таким его знал и любил Кравой.

Но еще кое-что связывало их — Гердерик был там, когда погибла Моав…

Более того, именно его она закрыла своим телом во время стычки между

своим кейнаром, хэуром Сигартом и отрядом озерных эльфов, которым

руководил Гердерик. Так что по-своему он был в долгу перед Рас-

Сильваном, да и перед самим Кравоем, косвенной причиной чьих

страданий явился.

Они особенно сблизились после окончания Битвы, когда старший жрец

солнца призвал ирилай в лунный город — безотказный Гердерик тогда

провел почти год в Рас-Сильване, лишь на день в неделю вырываясь к

кейнаре и сыну. Когда же необходимость его присутствия отпала, вернулся

в Инкр, напоследок взяв с Кравоя обещание сразу же написать, если

только он ему снова понадобится. И вот теперь солнечный эльф, недолго

помучившись угрызениями совести из-за того, что заставляет почтенного

отца семейства скакать чуть не через полриана, решил воспользоваться

этим неосмотрительным обещанием.

Он был дома, когда вечером третьего дня до слуха внезапно донеслись

странные звуки. Сидевший за столом Кравой — в последние дни он много

времени проводил за книгами, пытаясь узнать все, что только возможно, о

венце Кайлала, — отложил очередной свиток и прислушался. Шум

доносился из коридора, с нижних этажей: похоже, кто-то настойчиво

пытался проникнуть в замок, а стража не менее настойчиво этому

препятствовала. Слышались голоса, их перемежал звон оружия — пока

еще незлой, но уже настораживающий. Голоса постепенно повышались,

становясь все более нетерпеливыми. Один из них звучал особенно

возмущенно — в нем слышался сильный акцент с ударением на первый

слог:

— М

Л ухоморы!

Л Арфисты!..

Лицо старшего жреца расплылось в улыбке. Быстро сунув свиток за

пазуху, он вышел из комнаты и поспешил туда, где назревала ссора. Он

явился как раз вовремя: еще пару минут — и конфликт перешел бы в

драку. Трое одетых в светлое стражников-эллари сгрудились вокруг

широкоплечего воина в длинном плаще с пышным меховым воротником,

пытаясь не пропустить в замок, над всем этим, взявшись невесть откуда

внутри здания, злобно метался ветер. Кравой быстро протиснулся между

спорящими.

— Гердерик! Как я рад тебя видеть! — воскликнул он, подходя к другу. —

Ты, как всегда, вносишь разнообразие в нашу скучную жизнь…

Лицо озерного эльфа пылало возмущением, мохнатая шапка из чернобурки

с висячим хвостом съехала набекрень, торчащие из-под нее растрепанные

волосы цвета воронова крыла придавали ему особенно воинственный вид,

голубые глаза сверкали, меча молнии. Порыв холодного ветра ударил в

лицо Кравою.

— Эти Лпоганки хотели отобрать у меня меч! — вскричал ирилай, похожий

на грозно нахохлившегося петуха. — Мол, с оружием в замок нельзя! А я

им сказал, что для этого им придется сначала меня

Л убить!

— Ну, не сердись… — улыбнулся Кравой, становясь между Гердериком и

все еще недовольными эллари. — Они ведь только исполняли приказ.

Пойдем лучше выпьем вина — тебе надо отдохнуть с дороги…

Он примирительно взял друга за плечи. Один из стражников со злостью

вложил вытащенный было кинжал в ножны.

— Приказ один для всех, — процедил он, зло поджимая бледные губы на