Золото и медь. Корона солнечных эльфов (СИ)

горизонтом лучей солнца. На бордюре фонтана уже никого не было…

Отвлекшись от рассвета, Кравой снова вернулся к своим мыслям — они

уже не клокотали в нем, а словно давили на душу, оставляя ощущение

тяжести. Много странного было в истории, рассказанной Коттравоем —

хотя Кравой и не сказал этого, в описании раненого он тут же узнал

магона. Значит, легенды правы, и потомки древних бунтарей до сих пор

живы… Но что делал магон в окрестностях города?! И откуда у него могла

оказаться часть солнечного венца?! И кто вынул янтарь из золотой

оправы? Если он, то куда спрятал? А что, если камень попал в руки

магонов?! — Последняя мысль особенно волновала Кравоя: даже эльфины-

краантль знали, какая великая солнечная сила сокрыта в камнях,

вставленных Кайлалом в венец: каждый из них вмещал в себе силу солнца

в одном из положений на небосклоне в течение дня и в одной из лун

солнечного года; всего же камней было двенадцать — и один из них мог

находиться в руках врага.

Не меньше этого тревожили Кравоя и слова о смертельных ранах на теле

несчастного, так подозрительно похожих на след от когтей огромной

кошки. Конечно, это мог быть лесной зверь, но Кравою почему-то

казалось, что здесь не обошлось без хэуров — воинов-оборотней,

способных принимать облик гигантских рысей. Они обитали далеко на

севере в городе-крепости, именуемой Сиэлл-Ахэль — Серая цитадель — а

их отношение к эльфам было далеко от симпатии. Все дело было в том, что

у каждого хэура имелся эльфийский «двойник», так называемый авлахар

— их души от рождения были связаны между собой. Убив авлахара, можно

присвоить его магическую силу, так что хэуры, даже не имея к эльфам

иных претензий, частенько охотились на своих «близнецов», желая стать

сильнее. Именно так погибла некогда Моав — убитая своим рысьим

двойником и одновременно кейнаром. Приняв ее силу, позже он стал

Избранным и сразил Моррога в решающий момент Великой битвы, а

жертва лунной княжны стала легендой…

Правил Серой цитаделью Князь рысей, и случилось так, что он также имел

непосредственное отношение — на этот раз к самому Кравою: нынешний

предводитель хэуров — Гастар — был его авлахаром… Со времен Великой

битвы он ни разу не заявил о себе, и это несколько удивляло старшего

жреца солнца. Он понимал — Князь рысей не из тех, кто станет

отказываться от добычи, и уж тем более не из тех, кто способен струсить.

Во время Битвы Кравой лишь мельком видел Гастара, однако было

непохоже, чтобы тот узнал его — увидеть, кто именно твой авлахар, можно

лишь взглянув в волшебное озеро Мертвых. Но с того времени прошел не

один год — теперь, скорее всего, князь Сиэлл-Ахэль уже побывал на Озере

и знал своего авлахара, и то, что он не явился за его душой, было крайне

странно. Эта неспешность настораживала Кравоя: едва ли было что-то, что

мешало хэуру заявиться к лунному городу, — найденный магон и его раны

были тому лучшим свидетельством — однако отчего-то Гастар до сих пор

не спешил разделаться со своим авлахаром… В общем, столько вопросов

обрушилось на бедного краантль за эту ночь — а вот ответов не было ни

одного…

Он прислонился лбом к оконной раме; лежащий в кармане зубец точно жег

через одежду — так сильно и остро, что Кравой не мог думать ни о чем

другом. Ощущение огромной значимости случившегося наполняло его: он

чувствовал — сегодняшний день навсегда изменит его жизнь, а может, и не

его одного, и от этого чувства было и страшно и волнительно. Глядя

сосредоточенным взглядом перед собой, он пытался объять это ощущение,

запомнить, сохранить, и чувствовал, как сердце отзывается на это чувство,

точно чуткий слух на едва различимую знакомую песнь. И по мере того,

как это ощущение крепло, волнение Кравоя становилось все сильнее и

сильнее: тяжесть наполнявших чувств была так невыносима, что казалось

невозможным дальше находиться одному здесь в комнате! Он ощущал

почти физическую потребность излить свои эмоции и мысли — кому

угодно, только теперь же! — пока они не разорвали его на части.

Послышавшийся стук в дверь показался Кравою голосом милостивой

судьбы. В момент, когда он обернулся, из-за приоткрытой двери

показалась голова Иштана; на его лице витала робкая улыбка. Увидев

веллара, жрец солнца удивленно нахмурил брови — эллари?! В такую

рань? — Но уже в следующий же миг заулыбался — ему показалось, он

еще никогда не был так рад приходу друга!

— Можно войти? — спросил эллари.

— Ты уже вошел.

— Действительно… — смутился Иштан.

Покраснев, он сделал шаг в комнату и аккуратно прикрыл за собой дверь.

В его лице было непривычное волнение, синий взгляд перебегал, точно не

в силах остановиться на чем-то одном. С некоторым чувством досады

Кравой понял, что его ожидает долгий, скорее всего, задушевный

разговор: последующие слова Иштана подтвердили опасения.

— Кравой, мне надо с тобой проговорить…

— Ну, говори, — бросил солнечный эльф, отходя к столу и принимаясь

нервно перебирать бумаги — настроение его резко упало. Он понимал, что

это очень некрасиво по отношению к Иштану, но ничего не мог с собой

поделать: ему казалось кощунственным и неуместным говорить теперь о

чем-либо, кроме судьбы краантль!

Видимо, почувствовав его недовольство, эллари заколебался.

— Мне нужен твой совет…

— Если ты насчет той саврасой кобылы, то я уже сказал — я думаю, тебе

стоить взять лошадь посмирнее. Она еще молодая — с ней еще работать и

работать.

Иштан смутился еще больше.

— Нет, — ответил он так тихо, что Кравою пришлось напрячь слух, чтобы

уловить слова. — Я не по поводу кобылы. Я просто хотел спросить у тебя…

— Ну спрашивай! Спрашивай уже! — нетерпеливо вырвалось у краантль,

но веллар вдруг отвернулся.

— Да нет, ничего…

— Ну вот и хорошо, — оживился Кравой. — Потому что у меня как раз есть, что сказать тебе!

Он начал еще активнее рыться в книгах, пытаясь докопаться до найденной

им иллюстрации короны и не обращая внимания на молчание Иштана.

— А вот скажи… — безо всякой связи с предыдущим разговором, начал

вдруг эллари. — У тебя бывало когда-нибудь, что ты смотришь на кого-то,

и тебе кажется, будто ты понимаешь все его мысли, а он — твои?

Жрец солнца так и застыл над столом; оживленное выражение вмиг

слетело с его лица. Не замечая перемены, Иштан тем временем продолжал:

— И ты говоришь с ним, а сам как будто говоришь сам с собой! Ну будто со

своим вторым Я! Бывало?!

Кравой медленно развернулся и так же медленно сел на край стола.

— Бывало, — глухо ответил он.

— И что?..

Темные глаза краантль сверкнули странным блеском.

— А то, — сказал он еще глуше после некоторого молчания, — что я бы

тебе советовал, не теряя ни мгновения, бежать к этому второму Я и делать

все возможное и невозможное, чтобы у вас не только Я, но и сердце стало

одно на двоих.

Его слова, судя по всему, озадачили Иштана — тот явно не ожидал столь

категоричных советов.

— Но ведь это ж… ну как же!.. — начал было он, но жрец солнца с

неожиданной резкостью перебил:

— Я сказал тебе то, что думаю по этому поводу, хотя едва ли мой опыт в

таких делах можно считать удачным. Тебе нужно еще что-нибудь?

— Н-нет…

— Тогда оставь меня, пожалуйста — у меня очень много дел.

Пораженный столь странным поворотом, веллар попятился к двери.

— Извини… я тогда позже зайду. Завтра…

Не ответив ни слова, Кравой, нахмурившись, с недовольной складкой

между бровями проследил, как лунный эльф покинул комнату; после этого

он несколько секунд стоял в раздумье, затем, словно придя к какому-то