Good Again (СИ)

Моя голова свесилась, поддерживаемая лишь ослабевшими руками, коса болталась где-то сбоку. Настроение у меня было самое мрачное, а живот крутило уже от самого настоящего страха, такого острого, что он даже простреливал спину. Вот куда могут завести воспоминания. Вот что нам не дано забыть. Я думала о Джоанне — яростной и непокорной — и о том, в какой ужас ее приводила теперь вода — какая-то вода. Неужто подобные церемонии позволят ей снова полюбить воду? Разве могут они вернуть к жизни Прим? Какой в них смысл кроме того, что мы снова будем переживать боль наших ран и утрат? Может, в этом и заключается человеческое существование — переживать сильные чувства, чтобы чувствовать себя живым. Чтобы забыть что все мы на самом деле ходячие мертвецы.

Все еще стоя у перил, я повернулась к Питу. Он тоже придавался своим мыслям, отстраненно глядя в темноту. Слова, казалось, были нам и не нужны, парящие над нами призраки погибших трибутов не давали таким банальным звукам как человеческая речь звучать сейчас в вечернем воздухе. Когда же окончательно стемнело, я молча потянула его за руку, безмолвно умоляя последовать за мной в дом. Он с трудом поднялся со своего места и пошел со мной в свою комнату.

Лёжа рядом с ним, я чувствовала себя страшно далекой от всего на свете. Несмотря на то, что позади был трудный день, я гнала от себя сон, заставляя себя открыть глаза каждый раз, когда готова была уплыть в пучину беспамятства, зная, что там, во сне, меня поджидает притаившееся зло. Пит тоже долго не мог заснуть, над ним витал дух ожидания. Возможно, ему хотелось поговорить. Но я была полностью опустошена. И мой мозг был слишком перегружен, чтобы выдать нечто связное. Когда его дыхание выровнялось, я осторожно выскользнула из постели и спустилась вниз. В этом доме мне не суждено было сейчас успокоиться, поэтому я открыла входную дверь, и прямо как была, босиком, вышла на свежий воздух.

И здесь я позволила себе погрузиться в свои мысли. Мне пришло в голову, что и моя Прим была трибутом — пусть даже только на короткий миг. Я думала о том дне, когда вызвалась добровольцем вместо нее, будучи полностью уверена что спасу ее ценой саморазрушения. До чего же я была наивна. На самом деле я сама и подписала ей смертный приговор, и лишь отсрочила момент его исполнения. Лишь на мгновение выхватив её из рук Сноу, я тут же отдала ее на кровавую расправу аккуратистке Койн. Тщета всей моей жизни загнала мое сознание вглубь растущей во мне темной дыры. У меня никогда не было реального выбора, истинной свободы, а все мои надежды оборачивались в итоге смертью.

Такие мысли одолевали меня всю ночь. Несмотря на все мои попытки не заснуть, я в конце концов прикорнула в кресле на крыльце. И стоило мне задремать, как меня тут же настигли кошмары. Я находилась в центре города, стоя позади толпы жителей нашего Двенадцатого. Во сне я проталкивалась через нее, пока не обнаруживала, что именно привлекло всеобщее внимание. Это была скульптура девочки. И стоило мне подойти поближе, становилось ясно, что это статуя Прим, стоящая на каменном постаменте. Однако сама она была отнюдь не из камня, хотя лицо и фигура ее были совершенно застывшими. Я кожей чувствовала близкую опасность, хотя и не могла ее пока увидеть — во всех моих снах, где присутствовала Прим, это всегда было неизменно. Продираясь сквозь неумолимую толпу, я чувствовала, как чужие тела заслоняют мне дорогу. Меня охватило отчаяние, я снова и снова выкрикивала ее имя. Услыхав мой голос, статуя повернула ко мне голову. И в этот момент мою сестру охватили языки пламени, и ее кожа и одежда на глазах стали обугливаться. Я принялась еще отчаяннее брыкаться и толкаться, чтобы добраться до нее, потушить пожирающее ее заживо пламя. Она же медленно подняла руку и указала на меня. И хотя губы ее оставались недвижимы, ее голос звучал у меня в голове: «Ты сделала это со мной». Мне оставалось лишь беспомощно наблюдать, как она сгорает, и все это было еще ужаснее из-за её неподвижности, только глаза ее оставались живыми и смотрели на меня обличающе. Беспомощность сводила меня с ума. Лишь когда пламя добралось до ее волос, я нашла в себе силы отвернуться.

Я все еще была в ловушке и смотрела на то, как заживо сгорает моя сестра, когда услышала, как меня по имени зовет чей-то знакомый голос, и ощутила, как чьи-то знакомые руки трясут меня за плечи. Где-то на полпути между видением в котором полыхало тело Прим и реальным, вещным миром, мне показалось, что это Пит уже пытается разбудить меня — наверняка, уже довольно долго. Теперь я была уже не в кресле, а на полу, видимо, свалившись в разгар кошмара. И, все еще терзаемая своим видением, я его оттолкнула, попыталась на карачках отползти от него подальше, чтобы найти какой-нибудь укромный уголок и отдать там концы.

И я громко заплакала, точнее, завыла, как какое-нибудь умирающее животное в темном глухом лесу. Потом возле меня послышалось шарканье, и я смутно начала осознавать, что рядом со мной на крыльце не Пит, а Хеймитч, опустившийся на колени. Но бросить выть я не могла, так и каталась по полу, пытаясь избавиться от поселившихся с моем мозгу кошмаров, крепко зажав голову в ладонях, всхлипывая и выкрикивая ее имя. Даже на закрытых веках я видела очертания ее пылающего тела — в точности, как в Капитолии. Она вновь и вновь умирала в моих снах, и мне было от этого не скрыться. В конце концов я скорее услышала, чем почувствовала звонкую пощечину, которая окончательно вырвала меня из лап затяжного ужаса. Щеку ужалила боль, а секунду спустя я могла наблюдать, как к нам подбежал Пит и принялся на чем свет стоит в голос честить Хеймитча. Я и не подозревала, что Пит способен произносить вслух подобные слова.

Стоило мне открыть глаза, как моему взгляду предстал стоящий на корточках Хеймитч, который пытался заслониться от готового его побить Пита. Я затрясла головой и поспешила остановить неизбежную атаку на нашего ментора.

— Не надо, Пит, все хорошо. Хорошо.

Пит обернулся и посмотрел на меня: его расширившиеся зрачки почти задавили голубую радужку, глаза ярко сверкали от гнева даже в темноте.

— Он просто пытался помочь, — прошептала я, и потянула Пита вниз, к себе.

— Изящно выражаешься, — ухмыльнулся Хеймитч, осматривая чуть было не сломанную руку, и одновременно пытаясь отряхнуться. — Кто бы мог подумать, что ты так умеешь, — Пит ответил ему убийственным взглядом, и мне пришлось прижать его поближе. — Знаешь, малыш, это вообще-то называется «страшный сон». И от него нельзя избавить одними только разговорами — как и тебя никто не может словами отвлечь во время приступа, — он настороженно посмотрел на кулак Пита, прежде чем обратить свое внимание на меня. — А ты-то чего валялась тут, на крыльце?

Я просто замотала головой, пытаясь вернуть себе ясность мысли, а заодно избавиться от ноющей боли в щеке, и от эха кошмаров.

— Мне не хотелось будить Пита. И я не думала, что засну, — мне было стыдно за свою слабость, горло саднило от криков, а лицо так и не просохло от слез.

— Вот ты и решила перебудить всех остальных по соседству? Везет мне.

— Прости, — всхлипнула я.

— Не извиняйся. Он, скорее всего, и не спал, — прошептал Пит, прижимая меня к себе покрепче.

Хеймитч посмотрел на меня сверху вниз, оценивая мое состояние. Пита между тем все еще потряхивало от гнева.

— Тебе лучше приложить к щеке что-нибудь холодное.

— Все нормально, со мной случалось кое-что похуже, — ответила я и посмотрела на Пита многозначительно, надеясь, что он хотя бы извинится перед Хеймитчем.

- Ага, спасибо, — пробормотал Пит. Хеймитч же повернулся, чтобы уйти прочь, вниз по ступенькам, неопределенно мазнув рукой в воздухе.

Пит же, подумав, окликнул его:

— Кстати, если ты еще раз поднимешь на нее руку, я тебе не только руку, но и голову оторву.

Хеймитч лишь усмехнулся.

— Ну так давай ей пощечины сам. Вам обоим это явно доставит удовольствие, — сказав это, он пошлепал по траве на лужайке к себе домой.