Good Again (СИ)

Пит вручил мне посылку, присланную Доктором Аврелием. Могу поспорить, ему было любопытно, что в ней, ведь я прежде не заказывала ничего из Капитолия. Меня сильно огорчала перспектива рассказать ему о содержимом коробки, и я приоткрыла ему правду о присланных мне тетрадях для будущих записей и — бросила я вскользь — кое-каких прописанных мне доктором чисто женских штучках. Хоть это и была полуправда, но все-таки не ложь. И это его вроде бы удовлетворило.

Я поспешила в спальню, чтобы распаковать посылку. Внутри оказалась большая, роскошная, переплетенная в кожу книга для записей — переплет был не таким, как у моего семейного справочника растений, а более изысканным и прочным — темно-коричневым, мягким, лоснящимся, — такому наверняка сносу не будет почти что вечно. Поднеся фолиант к самому носу я вдохнула исходивший от него густой природный аромат земли — он тут же напомнил мне о лесе. Так я и сидела с ним на коленях, не в силах оторваться от него, настолько непривычна была я к такой роскоши. На переплетной крышке были и узенькие ремешки, один из которых оканчивался застежкой — её можно было запереть, когда книгой не пользовались. Внутри была и прикреплена также причудливо сплетенная из красных ниток полоска ткани, которая могла служить закладкой. Внутри же книги страницы с одной стороны были разлинованы, с другой — просто чистые листы. Заметила я и замысловатое потайное устройство, которое позволяло раскрыть книжный переплет и даже добавить дополнительные листы. Меня поразили сложность этого механизма, который позволял сделать книгу чуть не вдвое толще. В посылке были и эти самые «лишние» листы и записка от Доктора Аврелия, которая гласила:

Дней запыленных череда наполнит наши сны,

Мы забываем обо всем, коль забывать должны.

И снова учимся дышать, и сил уж не щадим,

Мы забываем обо всем, пусть даже не хотим.

— M.A.*

Поразмышляв на смыслом стихотворения, я засунула его внутрь своей тетради для записей. В моей жизни было такое, что я не смогла бы забыть, даже если бы хотела.

Отложив книгу, я достала из посылки маленькую коробочку. Внутри оказалась прямоугольная упаковка с розовыми пилюлями, запечатанными в прочный пластик. Еще там была инструкция, которая предписывала пить по одной такой пилюле в неделю. Всего их было 53 — на первый раз нужна была двойная доза. Инструкцию я отложила и стала исследовать другие принадлежности в коробке. На дне лежало десять сделанных из серебряной фольги и скрепленных друг с другом пакетиков. С одной стороны пакетики блестели, с другой были прозрачными. А внутри них было нечто свернутое в кольца и запечатанное вместе с какой-то жидкостью. Я покраснела, затрясла головой и застеснялась даже читать дальше инструкцию.

Надевать на что?

Пакетики упали на кровать, как будто я о них обожглась. Кто это всё вообще придумал? Помотав головой, я снова вернулась к инструкции к пилюлям. Они срабатывали не сразу — нужны было их пить 14 дней, прежде чем можно было считать, что женщина защищена. Видимо то, что было в пакетиках, должно было защищать от беременности на эти самые две недели.

Уставившись в потолок, я сделала глубокий вдох. При прежней власти контрацепция была строжайшим образом запрещена. Капитолию было невыгодно сокращение количества потенциальных трибутов из-за отказа каких-то упрямых женщин иметь детей, чтобы не обрекать тех на голод и ежегодную Жатву — я и сама однозначно была бы в числе таких вот женщин. Мне частенько доводилось слышать, как моя мать шушукается с посетительницами насчет отваров трав и мазей, которые не позволяли забеременеть. Но большинство семей следовало принципу «главное вовремя вытащить», который явно себя не оправдывал, судя по тому, сколько каждый год рождалось детей. Я подтянула к себе колени и уперлась в них подбородком. И думала о том, какого количества страданий можно возможно было избежать, не доставляй их Капитолий Дистриктам умышленно. Безмерный садизм прежнего режима был поистине невероятен.

Я повертела в руках пакетики еще пару минут. Если я приму таблетки, чем это для меня обернется? Будет ли это означать, что я приняла для себя возможность того, что мы с Питом со временем будем, ну, вместе таким вот образом? Думая о том, что я испытываю от его поцелуев, я вспоминала о том, что со мной творится в такие моменты: всплеск восторга, опасения, томление. О том, что у моего тела явно имеются на такой случай собственные намерения. О том, как оно двигается рядом с Питом, открываясь ему помимо моей воли, как будто я сама всего лишь сторонняя наблюдательница. Даже сейчас, вспоминая, как его руки касались моих бедер у озера, как он не просто целовал мне шею, а ласкал ее языком, я невольно вздрагивала. Реакция тела были мне неподконтрольны, и я не могла с точностью сказать, что чувствую в этой связи.

Вновь пристально посмотрев на коробку, я безо всякой задней мысли вскрыла упаковку с первыми двумя пилюлями, и, вновь глянув в инструкцию, пошла в ванную за стаканом воды.

***

На следующее утро я собиралась на охоту: лук и стрелы уже были закинуты за плечо, а в сумке лежала тетрадь для записей. Телефонная сессия с Доктором Аврелием на этот раз была весьма продуктивной: он счел наш поход с Питом на озеро заметным прогрессом и посоветовал ввести подобные совместные прогулки в привычку: «Красота должна быть стержнем вашей жизни, а не чем-то второстепенным». Это звучало как цитата. Я даже задалась вопросом: он специально что ли заучивает такие фразочки, чтобы потом ими со мной делиться, но тут же пресекла такую мысль как второстепенную — в сравнении с тем важным, что в заключалось в его словах. Мне, кстати, сделали выволочку за то, что я на самом деле пока еще не сходила на охоту и не выполнила домашнего задания, так что я теперь была намерена это исправить. Пита я оставила в саду, и поцеловав его в щеку, ступила на тропинку, которая вела в лес.

Всё утро я была в приподнятом настроении, на ярком солнце новый день сиял всеми красками лета. От зноя меня обещала спасти прохладная тень лесистых холмов. И стоило мне углубится под сень деревьев, как кровь быстрее побежала у меня по жилам. Прежнюю Китнисс лес успокаивал, но я сегодня утром вовсе не была спокойной. Мне хотелось перемещаться и чувствовать движения своего тела. Я бежала по тропинке, которую помнила с детства, чувствуя хлещущие по лицу ветви и пытающиеся подставить мне подножку камни, но я была слишком проворной, чтобы им поддаваться. Ведь прежде я бегала по лесу на Играх ради спасения собственной жизни, жизни Руты и Пита. Но теперь все было по-другому. Теперь меня гнал вперед отнюдь не страх. Я больше ни от кого не убегала, не пыталась кого-то отыскать. Неслась вперед по лесу лишь для того, чтобы почувствовать как горят огнем мышцы, как напряженно стучит сердце. Чтобы ощутить, что я жива, и что на данный момент никто не желает лишить меня жизни.

Начав уставать, я замедлила свой бег, пытаясь восстановить дыхание. Я знала, что если от резкой остановки может неприятно закружиться голова, так что я двигалась трусцой, пока не убедилась, что я снова в порядке. В моей растрепанной косе запутались ошметки листьев, и я остановилась, чтобы переплести косу по новой. Оглядевшись, я поняла, что углубилась в лес сильнее, чем намеревалась. И медленно пошла обратно в сторону дома.

Добравшись до своей лесной чащи, я вновь почувствовала накатившую печаль. И чтобы отдохнуть после пробежки, я выбрала одно из крепких деревьев и уселась на его высокой ветке, озирая лесные дали. И увидела, наконец, все окружавшее меня в деталях: зеленую листву, уже просохшую от утренней росы, ярко-зеленый земной покров. Но я не была той же девушкой, что и раньше, находившей убежище среди этой природной красоты, теперь я ощущала себя чужой в родимом доме. И я ненавидела это ощущение. Доктор Аврелий велел мне делать то, что покажется правильным, и я осторожно спустилась с дерева и пошла дальше, вверх по холму. И в итоге оказалась на большой скале, где мы проводили с Гейлом столько времени, когда бывали в этих лесах вдвоем. Теперь же она напоминала мне о погребальном костре, в котором сгорело мое прошлое, и здесь я ощущала себя посторонней.