Good Again (СИ)

— Китнисс, если я сейчас же не остановлюсь…

Было видно, что попытка взять себя в руки далась ему чрезвычайно тяжело. Когда он пытался совладать со сбившимся дыханием, по его телу пробежала сильная дрожь. Меня убивал вопрос: отчего он вообще решил остановиться? Сама я тоже не могла ровно дышать, а все тело вопило от разочарования. Он резко перекатился на спину, а я теперь лежала рядом на боку, и ощущала, как же мне больно, в тысячу раз больнее, чем прежде, из-за того, что мы друг друга не касаемся. А еще меня мучил стыд за то, как я сейчас себя вела: стонала, извивалась под ним, чуть ли не умоляла… Я и не могла понять — и вместе с тем уже понимала в чем тут дело. Конечно, это не могло у меня с ним произойти вот так. Он никогда не воспринимал это как нечто второстепенное, побочное, что можно совершить как будто между делом, под действием нечаянного импульса. Все дело было в том, что он был человеком исключительных душевных качеств, и это его стремление всё, особенно важное, всегда делать как следует, взбесило меня до крайности, так что мне даже захотелось влепить ему пощечину. Я знала ответ еще до того, как задала вопрос, но все-таки спросила — видимо, из присущего мне мазохизма, и для того, чтобы еще раз в этом убедиться:

— Почему? — прошептала я.

Пит вздохнул, и долго молчал, закинув руку за голову. Когда же он ответил, то прошептал:

— Потому что это должно быть по-настоящему. А не так, как будто мы делаем это от одиночества или в поисках утешения; Особенно после той Жатвы и всего остального. Я все равно уже человек пропащий*, но если все обернется таким вот образом…

И я поняла. Дело было во мне. Ему нужна была уверенность, что я сделаю это ради него, а не под влиянием одного только низменного инстинкта, минутного порыва, который мог мной овладеть. Не для того, чтобы отогнать кошмары. Чтобы забыться. Он не хотел оказаться лишь слепым орудием, не был готов пойти на это, не будучи уверенным, что мною движет. Его сомнения вызвали во мне досаду, но я как никто другой могла представить себе глубину его переживаний. Гордость моя была уязвлена, но нынче ночью я была не в силах сражаться еще и с его сомнениями. И я смирилась с тем, что на сегодня мне придется оставить всё как есть, хоть на душе от этого и было ужасно муторно и пусто. Я так и осталась лежать на боку, даже когда он потянулся, чтобы накрыть меня одеялом. Не отреагировала, когда он меня приобнял за талию, как делал это каждую ночь. Не стала ни прижиматься к нему, ни отстраняться. Я просто лежала неподвижно, напряженная, чувствуя как эхо его прикосновений пульсирует во мне, не суля ни капли облегчения. Во мне закипал бездумный гнев, рожденный прежде всего смущением, — он приходил на смену более тонким и трепетным чувствам, которые так и остались невысказанными, лежащими под спудом. Я чувствовала, как он приблизился, поцеловал меня в плечо, и от этого мою сейчас особенно чувствительную кожу как будто закололи сотни тонких иголок.

— Не надо, Китнисс. Пожалуйста, расслабься.

— Китнисс, поцелуй меня, Китнисс, мне нужно остановиться, Китнисс, пожалуйста, расслабься. Китнисс, Китнисс, Китнисс. Знаешь что, пойду-ка я ночевать к себе домой! — бросила я ему, пытаясь выпростаться из-под одеяла и встать с постели. Мне было больно, досадно, меня терзала неудовлетворенность, так что я была не в настроении деликатничать, как того, верно, требовал момент.

Но его рука, державшая меня, не сдвинулась с места. А я ведь обычно и не думала о том, какой он сильный.

— Я не собираюсь тебя отпускать. Тебе не удастся так запросто меня отшить, — сказал он, удерживая меня твердой рукой.

Возможно, потому что легче было быть упрямой, чем мудрой, я принялась бороться с его захватом — безрезультатно. Потом я начала бороться уже с ним самим. Пара-тройка моих ударов и пощечин даже застала его врасплох — я молотила по нему и в расстроенных чувствах вопила. Весь накопившийся за день стресс вышел наружу: я вела себя как бешеная кошка, билась и царапалась, и слезы бессильной ярости текли у меня по щекам. Пит умудрился уклониться от большинства моих ударов, но его рукам и лицу все равно здорово досталось.

Но он меня так и не выпустил, и даже смог заломить мне руки. Я попыталась лягаться, но даже без одной ноги Пит показал такую гибкость, что умудрился полностью меня подмять, удерживая руки над головой в стальных тисках ладоней. Не будь я так рассержена, мне бы наверняка очень понравилось такое его доминирование. Я и сейчас, выгнув спину, елозила бедрами, и эти движения вновь напомнили о нашем жарком соприкосновении каких-то несколько минут назад.

— Отпусти! — кричала я, извиваясь под ним.

— Не могу, — ответил он просто.

И я подумала о другом моменте нашей жизни, раздавленной ядовитой таблетке морника, убитых президентах. Подкошенная этими его словами, я обессилено откинула голову на матрас и разом бросила брыкаться.

Он наклонился к моему уху, горячо дыша мне в шею.

— Я хочу тебя все время, порой так сильно, что у меня заходит ум за разум, — он помолчал, будто старался вобрать в себя мой запах без остатка. Во мне снова все запульсировало, и я возненавидела себя за эту слабость. — Но я хочу, чтобы и ты меня хотела, а не просто нуждалась из-за того, что я помогаю тебе с чем-то справляться. Я не хочу быть при тебе заместо костыля, без которого ты просто уже не можешь обойтись. За этими вещами не ко мне. Не тот я парень, — и он посмотрел на меня.

— Чего ты от меня-то хочешь? — зашипела я на него.

Его глаза заметно потемнели.

— Всего.

Я чувствовала, что желание с ним бороться полностью меня покинуло, руки и ноги стали ватными. Забавно, он мог сейчас же получить то, чего хотел. Так просто было бы сказать ему, что я его люблю, и дать все остальное, чего он жаждал, но я была не в состоянии это сделать. Слова будто застряли у меня в горле, а от гнева и разочарования сказать это было только сложнее. Такие слова накладывали обязательства, и он был прав: сейчас было не время. Пока я не могла при ярком свете дня повторить то, что шептала ему под покровом ночи во время приступов — трусиха.

— Можешь меня отпустить. Я никуда не собираюсь, — прошептала я.

Он освободил мои руки, скатился с меня и лег рядом на бок. Я вообразила насколько некомфортно ему наверняка было лежать на мне, опираясь на свою культю, и вместе с ним испытала в итоге облегчение. Одернув свою смятую ночнушку, которая все еще была закручена на талии, я повернулась к нему спиной — теперь уже не настолько скованная напряжением, как раньше, но и не успокоенная - я пыталась его коснуться. Пит потянулся и потушил лампу. Расплел мою измятую косу, расчесывал мне волосы нежными пальцами, пока не разобрал все спутанные пряди. Мне очень хотелось, чтобы он больше меня не трогал, чтобы просто дал заснуть, но я была не в силах заставить себя снова с ним заговорить. Я была так вымотана, да и не знала, как успокоить все еще болью отзывающееся на его касания тело и растревоженные мысли. Когда мои веки наконец сомкнулись, мне стали сниться сплетенные тела и жаркие лобзания, которые заканчивались тем удовлетворением, которого я была лишена.

________

*В оригинале — «I’m already a goner». Фраза, отсылающая к классическому диалогу эверларк в «Голодных играх». В пещере Пит на самом деле сказал Китнисс: «И я понял, что, как и твоя мать, я — пропащая душа», в классическом же переводе: «что буду любить тебя всегда».

Комментарий к Глава 10: Столкновение

Комментарий автора: Эта глава должна была быть о Дне Поминовения, но вышла совсем другой. Я посмотрела фильм “Голодные игры” (от переводчика - представляете, как давно написано :) и мне очень захотелось изобразить напористого Пита.

========== Глава 11: День Поминовения ==========

После той ночи я обнаружила, что мне трудно смотреть на Пита без откровенного смущения. Как бы мне ни хотелось вернуться к былой простоте в наших отношениях, но все мои попытки сделать это провалились. После завтрака, во время которого Пит изо всех сил пытался быть приветливым и вести себя как ни в чем не бывало, я схватила свой лук и решила пойти поохотиться. Хоть Пит и просил меня полагаться на него, но мне нужно остаться наедине с собой. Раз он не мог мне дать того, в чем я нуждалась, я решила поискать утешения в своем родном лесу.