Уличный целитель Якоб, или Твой выбор (СИ)

========== 13. Романтичное утро ==========

Что может быть романтичного в засовывании члена в жопу, созданную природой совсем для других целей? Я ещё понимаю, если это твой член и у тебя от наслаждения даже затылку щекотно. Что такого притягательного в этом возвратно-поступательном движении, в набухшей, как алая слива, головке, показывающейся на волю и вновь ныряющей во тьму животного удовольствия, что подсматривающий взгляд так на этом сосредоточен? Особенно на начале погружения, когда упругие края растягиваются и «слива» проскальзывает внутрь. И совсем не понимаю, как можно что-то чувствовать, читая описание того, как потные тела, горячо дыша, шлёпаются друг об друга, заходятся в сладостной дрожи и выстреливают противной соплистой жижей. А читающий меня взгляд бежал по строчкам ощущений в теле, и мне было всё равно, что он подумает, потому что никакого меня не осталось. Весь я исчез, растворившись в исчерпывающем суть бытия блаженстве.

— Мне было приятно, — сообщил Вель, видимо, для того, чтобы меня не мучила совесть. Нет, не сейчас, сейчас ей мучить было некогда — безжалостно пинаемая ногами жестокого хозяина, она забилась в самый дальний угол души и не вякала, — но когда-нибудь, когда хозяин подобреет, развалится в удовольствии и смилостивится её послушать, ну, хотя бы ради потехи, а она и тогда промолчит, потому что маленькому паршивцу, оказывается, было приятно.

Я сгрёб его в охапку и крепко прижал к себе, ещё такого горячего и влажного, откинул со лба вспотевшие волосы, заглянул в разноцветные глаза, затуманенные негой удовлетворённого инстинкта, нежно прижался своими губами к его и отпустил, чтобы он мог свернуться клубочком у меня на груди и сопеть, согревая тёплым тихим дыханием моё сердце.

«Лучше не высовывайся, — сказал я совести, — и не рассказывай, что нельзя трахать ищущих утешения, потому что как раз это с ними и надо делать, чтоб не ныли понапрасну».

«Не о том я хотела сказать тебе, господин мой…»

«А о чём?» — недовольный тем, что ей всё-таки удалось втянуть меня в диалог, поинтересовался я.

«Ты забыл про повязку, а парши… а Вель забыл, что глаза надо держать закрытыми».

«Проклятье! Я совсем забыл о проклятии! А ты куда смотрел, глазастый чтец моей невинной души?» — обратился я к промолчавшему в ответ внутреннему наблюдателю. Хотя, куда он смотрел, я и так знал.

— Вель, ты что делаешь? — спросил я так беззаботно, как только мог.

— Глажу, — ответил он, а я почувствовал, как от его дурацких поглаживаний у меня вновь встаёт, а он уже не гладил, а елозил туда-сюда мою утомлённую, но явно жаждущую новых романтических приключений плоть.

— Ты на него смотришь, — объяснил я, и волна ласкового тепла, как летний солнечный ветер, прокатилась сквозь тело, задев тонкие струны неизвестно чего, от вибрации которых внутри всё затрепетало, выворачиваясь наизнанку.

Со стоном я подтянул и развёл в стороны колени, будто приглашая кого-то невидимого и желанного войти в меня. Но вошёл Ник, вернее, как всегда, ворвался и замер посреди комнаты, как-то ненатурально хихикнул и радостно сообщил:

— А у Якоба пиписька торчит.

Я был захвачен врасплох и не успевал реагировать на абсурдность происходящего, разве что ноги опустил. Но это не отменило факта «торчания», а, скорее, только подчеркнуло его.

— А можно мне тоже потрогать? — продолжая хихикать, спросил Ник и потянул ко мне руку.

И единственный ответ, который пришёл мне в голову:

— У себя трогай.

В процессе его озвучивания в комнату впорхнула разгорячённая Ари: видимо, услышала Ника и решила поторопиться, чтобы тоже успеть на представление.

— Якоб! Вель! Никки! — назвала она присутствующих, перед тем как отвернуться, отсвечивая порозовевшими ушами, но тут же быстро оглянулась и, прежде чем прикрыться одеялом, я поймал её жаждущий взгляд.

«Ну и семейка!»

Чтобы хоть как-то снять неловкое напряжение, я сказал:

— Ник, я и не знал, что ты такой… проказник.

Почему-то легче не стало. Но если кому-то и было неловко, то только не Нику. Он, смеясь, прыгнул на кровать и затеял возню с Велем.

— Вставай, — призывал он, — пойдём чай пить!

— Да, — подтвердила, поворачиваясь к нам, бордовая Ари. Её губы чуть приоткрылись, и она облизала их кончиком языка, — мы пришли позвать вас на чай.

— Хорошо, — сказал я, — нам бы только одеться.

— Ох, извините, — хихикнула Ари, прикрывая ладошкой рот, и, то и дело оглядываясь, отошла к двери.

— Никки! — позвала она от порога, но у Ника был самый разгар боя под одеялом с Велем; были слышны приглушённый визг, ржач, местами переходящий в плач, и прочие непонятные звуки.

Ари наконец-то вышла и закрыла дверь, но не до конца, и теперь мне казалось, что за мной подсматривают не только изнутри, но и снаружи. Но деваться некуда, надо вставать, пока война по соседству не затянула под одеяло и меня.

«Так не бывает или бывает?» — спрашивал я, вспоминая, как выпил полбутылки живой воды. Видимо, она до сих пор циркулировала с кровью в венах и нейтрализовала воздействие проклятия чёрных колдунов. Или просто очистила меня от скверны, в которой проклятие обычно застревало? Учитывая недавние события, я склонялся к первому варианту. Так, глядишь, и уверую в Детское Божество — Дарующего Жизнь…

Мы напились чаю, и я, поблагодарив Мари за угощение, встал из-за стола.

— Якоб, будь добр, пройдём в мой кабинет. Мне надо с тобой поговорить. — Пропустив меня вперёд, следователь закрыл дверь. — Якоб, у меня три срочных нераскрытых дела. Совет и голова Коргоса просто с ума сходят и не слезут с меня живого, пока я их не раскрою. Возьми на себя хотя бы одно.

— Конечно, Генри, рассказывай.

— Спасибо, Якоб. Итак, первое дело. Дух впавшей в кому почтальонши появляется ночью и, двигаясь привычным маршрутом, стучит людям в окна. Те не могут спокойно спать и жалуются в управу. Второе дело. Окаменевший и вросший в мостовую посреди одной из главных дорог города гном. Мы хотели его убрать, чтобы не мешал движению, но его оцепили сородичи и никого не подпускают, говоря, что его ещё можно оживить. Силой мы их разогнать не можем, так как это перерастёт в политический скандал. И третье. Маг-висельник. Каждый день его вынимают из петли, хоронят, сжигают, да что с ним только не делали за последние дни, но на следующее утро он вновь висит в петле. И не где-нибудь, а на раскидистом дубе, прямо напротив городской управы. За что готов взяться, Якоб?

========== 14. Маг ==========

Светало. Утренняя прохлада, щебет и препирательства воробьёв в кроне дуба, брань уличных торговцев на нерадивых мальчишек, подносящих товар, неистребимая вонь конского, коровьего и человеческого дерьма, смешанная с дымом печей и ароматом свежей выпечки — просыпающийся Коргос.

Вель что-то пробормотал во сне и почмокал губами. Он прикорнул, привалившись к могучему стволу древнего дуба, опоясанного гирляндами разноцветных флажков с заклинаниями и увешанного лентами с просьбами обывателей. Мы пришли пораньше, чтобы не пропустить материализацию повешенного мага, открытая урна с пеплом которого стояла у моих ног. Пока же ветка была пуста. Двое стражей, что должны были снять тело, курили, сидя на гранитных ступенях, ведущих в здание городского совета. Лица у них были помятые и опухшие. Минутная стрелка на башенных часах сдвинулась на одно деление, придя в вертикальное положение, и над площадью разнеслись пять мерных ударов колокола. Будто только того и дожидаясь, лучи солнца позолотили шпиль часовой башни, и я легонько пнул Веля, которого даже бой колокола не разбудил.