Уличный целитель Якоб, или Твой выбор (СИ)

— Да, повелитель! — вскинулся он, а со ступеней раздалось хриплое ржание стражей; Вель тут же судорожно поправил свою ромашковую повязку.

«Интересно, что за повелители ему снятся?» — подумал я, вручая урну с пеплом.

— Мне, конечно, льстит быть твоим повелителем, но не отвлекайся. Если пепел начнёт исчезать, тут же сообщи.

Сам я полностью сосредоточился на ветке дуба. Макушка кроны озарилась солнечным светом.

— Исчез! — выкрикнул Вель, а я смотрел на раскачивающийся труп мага.

В том, что он труп, сомнений не было никаких: высунутый распухший язык свисал из раззявленного рта, но почему никто меня не предупредил, что это будет голый труп, да ещё и в таком интересном положении?

Пальцы левой руки были засунуты в задницу, а правой он сжимал у основания свой посиневший эрегированный детородный орган и указывал им на вход в здание. Я даже оглянулся, в надежде увидеть… сам не знаю кого. Теперь я начинал понимать, почему так возмущался голова города и члены совета. Надо будет уточнить у Генри, в каком виде по ночам бегает почтальонша, и сходить посмотреть на могучего гнома. Вдруг у этих дел и правда есть что-то общее. Хотя что там у этого гнома можно увидеть, если из одежды они носят только украшения и оружие, а для прикрытия срама им служит борода до колен. Поэтому, пока борода не отрастёт, никаких похабных мыслей на людях (или на гномах?), иначе позора не оберёшься. Это всё равно что у людей открыто ковыряться в носу и есть козюли в приличном обществе — так-то, конечно, можно, но кто ж признается. И хорошо, если «позор» будет внушительным, а если так себе? Одеваться, даже в людских городах, гномы отказывались, считая одежду признаком слабости и неприспособленности к жизни. Отсюда их пренебрежительное отношение к людям, которых они считали выродками и деградантами. Но так как почти все месторождения полезных ископаемых были под их контролем, людям приходилось мириться с их традициями и обычаями. Ростом они были до полутора метров, но гораздо крепче и выносливее людей, ну и волосатее, конечно, особенно самцы.

— Эй, молодцы, — позвал я стражей. Те нехотя поднялись, отряхивая штаны и оправляясь.

— Снимать? — спросил тот, что выглядел чуть старше и собраннее.

— Нет. Он всегда за этим интимным действием появляется?

— Так точно, — лениво ответствовал старший.

Это были те самые стражи, что лихо заламывали мне руки и блевали на патологоанатома. Так что с такими помощниками в успехе дела я почти не сомневался.

Надо имена спросить, а то о них даже думать неудобно.

— И всегда раскачивается? — Труп, скрипя верёвкой, всё ещё покачивался туда-сюда, усиливая этим бесстыдство своего положения, хотя куда уж дальше?

К нам подбежали и стали крутиться вокруг уличные мальчишки. И откуда столько ранних пташек налетело?

— Кач-кач, — повторял один из них, — кач-кач.

Но было ощущение, что их больше привлекает Вель, нежели маг. Озираясь, парень жался ко мне, то и дело поправлял повязку, а круги скачущих оборванцев сужались, и это начинало нервировать.

— Кач-кач, кач-кач…

— Ну-ка брысь! — гаркнул я, отчего стражи вытянулись по стойке смирно, а пацанва разлетелась во все стороны, уносимая ветром.

Тишина. Даже труп с воробьями замерли.

— Так как, всегда он раскачивается при появлении? — повторил я вопрос.

— Так точно, — ответил стражник, чуть замявшись, вспоминая, — раскачивается.

— Вот стыдоба-то, — прошамкала, подковыляв, сгорбленная старушенция и остановилась, потирая поясницу и пялясь на труп мага.

— А почему решили, что это труп мага? — спросил я.

— Ну дык является же…

— Ложка есть?

— Никак нет!

— У меня есть, — обрадовался молодой страж, видимо, тому, что может хоть чем-то быть полезен.

Нырнул за голенище и достал деревянную ложку с резной ручкой — сам, небось, вырезал, — любовно протёр и протянул мне. Я развернулся к трупу. С самого начала была у меня мысль, что руку он в жопу не просто так засунул.

— Тебя как звать? — спросил я подателя ложки.

— Вацлав, господин Якоб.

— А меня Джозеф, — сказал второй.

Уж лучше б я вас безымянными оставил.

— Один — держи, чтобы не качался, другой — вынимай руку.

Джозеф толкнул Вацлава ко мне, а сам ухватил покойника за ноги. Брезгливо кривясь, молодой потянул так называемого мага за левую руку. Та с хлюпом и звуком вылетающей из бутылки с игристым вином пробки извлеклась. Самая беспардонная трель зловонных газов огласила округу.

— Что ж вы делаете, ироды окаянные! — подняла клюку старуха, а я плюнул на ложку и, пока её хозяина не хватил удар, нырнул ею в открывшиеся магические недра.

— А-а-а! — простонал над ухом Вацлав, будто решив озвучить переживания покойника.

Держа ложку уже за самый кончик, я что-то нащупал, подцепил и потянул.

«Если это опять будет мизинец, — подумал я, — повешусь рядом с магом».

К счастью, это оказался не мизинец.

— Что там? — спросил, заглядывая через плечо, Вель.

— Про «глаз на жопу натяну» я слышал, — сказал Джозеф, — но чтобы «в» — никогда.

Рядом что-то упало и затарахтело по мостовой.

— Помоги бабушке, — велел я Вацлаву, а сам разглядывал выколупанный из задницы глаз.

Тот был изумрудно-зелёный. Я оглянулся на Веля. Парень смотрел на меня, приоткрыв рот.

Нет, его глаз, я думаю, на месте, прячется под безобидными ромашками. Чей же этот тогда? Повинуясь интуитивному импульсу, я вышел из тени дерева. Солнечные лучи упали на глаз в ложке, и его зрачок сузился. Каких волевых усилий и скольких лет жизни мне стоило не заорать и не отбросить ложку с живым глазом, знает только Детское Божество. Аккуратно положив его на ступеньку, я сделал шаг назад и выдохнул. Вдохнул и ещё раз выдохнул. Ну почему мне так везёт на чёрное колдовство? Ничем другим происходящее объяснить было никак нельзя. Я вновь склонился над глазом.

— Можно я? — спросил Вель.

Со стыдным облегчением я пропустил его вперёд и уже через секунду пожалел об этом. Мазнув глазом о рукав новой рубахи, он кинул его себе в рот и, катая под языком, уставился на плывущие в вышине облака, как какой-нибудь дегустатор изысканных вин. Ох, не скоро я теперь смогу с тобой целоваться, Вель, не скоро.

— Флю, фля, фли, — эмоционально жестикулируя, начал он, не вынимая глаза.

Недоумение на моём лице и восторженные взгляды стражей были ему ответом. Тогда Вель выплюнул глаз на ладонь и сказал:

— Проклинающий глаз паршивца, бывшего в употреблении, лет семнадцати от роду.

— Во даёт! — восхитился Вацлав.

Я кое-что начинал понимать. Какой-нибудь извращенец в отместку за проклятие мог вырезать паршивцу глаз или вообще убить его.