Узы (СИ)

Засмотревшись, Донкор не замечает, как из-за угла выходит какой-то знатный человек, а позади него, на шаг отставая, шли двое слуг, и, наверно, если бы не чужая рука на его плече, которая резко дёрнула в сторону, врезался в вельможу.

- Какие люди и без охраны, - раздаётся слишком противный голос.

Донкору даже не нужно было задирать голову, чтобы рассмотреть этого мужчину. Маленькие, поросячьи глазки, настолько велико брюхо, которого он никогда не видел ни у одного человека, и слишком много золота в одеянии и украшениях.

- К чему пустые слова, если знаешь, что мне охрана не нужна и я всегда без неё? – слишком высокомерно, из-за чего Донкор даже сжимается, отвечает Менетнашт. – Иди куда шёл, Ишак.

- Не дерзи мне, - это подобие на мужчину подходит ближе и юноша, не понимая, что делает, заводит руку назад и сжимает в пальцах ткань накидки Менета. – Здесь ты на птичьих правах. Как приехал, так и уедешь обратно в свой Кинополь без ничего.

До юноши доходит, кто же этот Ишак, ведь… соседи и рабочие на плантации отзывались об этом мужчине только как о хряке, который только и знает, как тратить их хеджи и сношаться со всем, что двигается. Советник небтауи, которого не выбирал народ и был против, но кровные узы всё же решают многое, а не глас людей. Ложь везде, даже в защите, которую обещают дать.

- Серьёзно? – Менетнашт засмеялся и закатил глаза. – Небтауи сейчас прислушивается ко мне, а не к своему верному советнику, который так и пашет в поте лица, чтобы вывести народ к золотым берегам Нила и оставить их там навсегда. Поэтому, будь любезен, уйди с дороги, иначе точно станешь ослом.

А можно он уйдёт? Донкор чувствовал себя лишним, ещё и пристальные, изучающие взгляды двух слуг, которые продолжали всё так же стоять позади советника. Юноша не должен был слышать этого разговора, но он просто боялся сейчас сделать хоть шаг.

- Я погляжу, наш беспристрастный жрец нашёл того, кто смог разогреть его либо, - гадко ухмыляется Ишак и переводит взгляд на Донкора, делая шаг к нему. – Неужели все подарки нашего небтауи настолько плохи, что ты, Менетнашт, полез на такого задохлика? Ещё и лицом явно не вышел.

- На своё отражение в зеркале сначала посмотри, - губы жреца растягиваются в улыбке, что больше напоминает оскал и его рука ложится на живот Донкора, прижимая теснее к себе, из-за чего юноша тихо ойкнул. – И моя жизнь не касается всякого отребья, вроде тебя, Ишак.

Донкор весь сжался, когда мужчина аж побагровел от ярости. Ишак, бросив, что он поплатится за свои слова, стремительно уходит прочь, ругая своих слуг, что они такие медленные. Зря, не нужно было такое говорить… Да, оскорбление, но не Менетнашта же оскорбили, а его.

- Не воспринимай слова Ишака. Не всем боги дают разум и чувство меры.

Рука исчезает с его живота, из-за чего Донкор чуть разочарованно не застонал. Что это с ним? Он же уже всё решил для себя, решил, что не будет подаваться чувствам, которые точно не нужны никому. Менетнашт хлопает юношу по плечу в поддержке и идёт вперёд к выходу из дворца. Да, не думать, ему не нужно думать.

Более им никто не попался на пути, только слуги, которые лишь косились или вовсе не смотрели на них. Донкору было интересно, много ли Менетнашту… дарили молодых девушек и, наверно, парней. Неужели от всех он отказывался? Боялся чего-то или просто действительно не хотел? Нет, не его это дело. Но червячок внутри не переставал грызть его, желая узнать правду, ведь мужчина же тогда его поцеловал. Или он был первым, кто потянулся? Хватит! Донкор же не малое дитя, которое не может контролировать свои мысли и желание. Хоть последнее даже взрослые не могли до конца подчинить себе, но он сможет, чтобы не было хуже потом.

Колесница перед входом во дворец уже стояла и дожидалась их, а лошадь недовольно била копытом по земле, потарапливая. Слуга, совсем мальчик, перекинул поводья в колесницу и погладил животное по шее, успокаивая. И снова Донкора ставят вперёд, прижимая к себе спиной. Должен был сказать что-то против или, хотя бы, не столь близко стоять, но юноша ничего не говорит, просто… Да! Да, он наслаждается даже такими мелкими и незначительными прикосновениями, ведь рано или поздно Менетнашт уедет к себе в город и вернётся лишь тогда, когда он постареет. Если вернётся вообще.

Хлёсткий звук поводьев и Донкор еле успевает схватиться руками за края колесницы, чтобы не упасть. Лошадь, словно обезумевшее от жажды скорости, сорвалась с места и понеслась вперёд, прочь от злосчастного дворца в не менее ужасный город с грязными улицами и такими же прогнившими людьми. Донкор даже не стал укорять себя за такие мысли, ведь если один посмел такое сделать с ним, то и второй, не факт, что остановится перед своим деянием. Юноша тяжело вздыхает и опускает взгляд вниз, радуясь, что Менет не повёз его по людным улицам, а по объездной дороге, которыми часто пользуются караваны, что не хотят показываться людям.

Пески и палящие лучи солнца, блеклые стены домов, как и люди, что живут здесь. Окраина Гераклеополя, окраина великого города, в котором восседали сам Ра и Осирис… И всё, что было ранее в золоте, сейчас погребено под жадностью правителей и плевательским отношением людей к своей жизни. Донкор сожалел, что родился не в то время, что не мог почувствовать на себе дух той эпохи, которая так стремительно катится вниз. По сути, упадок начался тогда, когда боги разуверились в своих созданиях и более не появлялись людям. А если они вернуться, то… Да! Люди поверят вновь, вновь будет порядок и империя вознесётся к самим небесам.

Колесница останавливается неподалёку от его дома и Донкор с разочарованием отмечает, как Менетнашт отстраняется от него. Но вот мужчина подаёт ему руку, от которой он не может отказаться, и Донкор спускается с колесницы. Не хочется отпускать, не хочется, чтобы этот момент обрывался… Юноша ловит себя на мысли, что желает, дабы эти руки притянули его к крепкой груди, обняли и даже зарылись в волосы, чтобы растрепать их.

Короткий путь домой, за который они не произнесли ни единого слова. Но в этой тишине, что была между ними, находилось что-то такое неуловимо прекрасное, которое заставляло тянуться за собой. Донкор чувствовал и видел на себе косые завистливые, жадные взгляды, которые после отдавали отвращением. Почему? Ведь он же ничего не сделал постыдного, а то, что Менетнашт… Донкор останавливает свои мысли, ведь это слишком очевидно – каждый думал, что он получает с этого тесного знакомства со жрецом. Тем более никто не дурак и прекрасно знает, что Кинополь – закрытое государство в таком же закрытом царстве, и ничего, ни одна весточка или сплетня не вылетает за ворота этого города. А тут сам верховный жрец, который трётся в их сером поселении, а не прибывает постоянно в центре Гералкеополя во дворце несу-бити в окружении прекрасных дев с водопадами еды. Банальная зависть, которая сильнее делает его отшельником и безумцем.

- Донкор! – радостно воскликнула Амизи, заметив своего сына.

Юноша не успел ничего сказать, даже отчитать свою маму за то, что он при своём здоровье так бегает, как женщина уже налетела на своего сына, прижимая к себе.

- Я так волновалась. А потом пришли люди жреца, и я подумала, что тебя в чём-то обвиняют, - со слезами в голосе говорила женщина, целуя сына в щёки. – Но мне сказали, что ты в безопасности, просто утомился с прогулки, а вы были близко ко дворцу…

- Амизи, ваш сын абсолютно цел и повидал дворец небтауи изнутри, как и познакомился с Ишаком, - мягко перебивает женщину Менетнашт, чтобы истерика не стала набирать обороты. – Вы зря волновались.