Good Again (СИ)

Руки так и ходили ходуном. И ничего с этим было не поделать. Джоанна, с которой я разговаривала по телефону накануне, велела мне надеть на вокзал платье и… больше ничего, после чего я от смеха суть не скатилась на пол. Она была в своем репертуаре: сначала секс, а все остальное приложится. Надо ли говорить, что я не стала следовать ее совету явиться на перрон без нижнего белья, но платье по такому случаю надела. Я достала из закромов и тщательно отгладила сарафан, в котором он изобразил меня когда-то, несколько месяцев назад — желтый с маленькими зелеными бабочками. Теперь он сидело на мне в облипку, намекая, что за последние месяцы я все-таки чуть-чуть поправилась. Утром, расправляя ткань на теле, я ощутила все дополнительные килограммы, которые осели за это время на бедрах и кое-где еще. Окинула себя взыскательным взглядом в зеркале и в кои то веки осталась довольна увиденным — теперь я более, чем когда-либо прежде, напоминала женщину. Даже мои груди стали полнее, и теперь слегка выглядывали из v-образного декольте.

Это же относилось и к моими волосами, которые сегодня я решила оставить распущенными и не завивать. На ресницы я нанесла совсем чуточку туши, а на запястья — капельку подаренного Эффи парфюма. Даже достала из шкафа сандалии, те самые, с тонкими ремешками, на маленьком каблучке, в которых я смотрелась как школьница.

С этим внутренним ощущением, редко меня посещающим — что я, возможно, все-таки красива — я стояла на перроне и напряженно ждала, когда же издалека наконец послышится металлический грохот, а потом из темных зарослей, окружающих мой любимый Дистрикт, покажется поезд. Когда это и впрямь случилось, сердце забилось в груди, и колотилось все сильнее, пока состав прорывался сквозь завесу деревьев и, замедляясь, катил к вокзалу и, наконец, как послушная собака замер у моих ног.

В юности мне доводилось смотреть капитолийские фильмы о любви, истекающие приторной романтикой, в которых нереально красивые герои кружились в танце, соблазняя друг друга, и было полно горящих свеч, откинутых пологов, а музыки, которая, казалось, вот-вот выплеснется через край, стоило влюбленным появиться на экране. От всего этого я воротила нос. Любовь же, которую я постигла с Питом, была могучим, но застенчивым созданием, которое подкралось к нам в сопровождении разве что шепота и плеска воды. Это чувство было более примитивным и гораздо менее банальным, чем-то, что показывали в кино, и я была теперь убеждена, что те, кто все это снимал, понятия не имели, что же такое настоящая любовь.

То, что рвануло у меня в груди в миг, когда он ступил на платформу, не было изысканным, оно было голодным, диким. У меня подгибались колени, когда я пошла, в потом побежала туда, где он стоял, оглядываясь в поисках меня. Когда его взгляд упал на меня, я так и застыла на месте, скованная внезапным, иррациональным страхом. Что если его чувства изменились? Что, если он понял, что мы больше не можем быть вместе? Что, если огонь, который пылал между нами до его отъезда, угас под гнетом терапии, современных методов лечения и коварного расстояния.

Но я опять обманулась, как уже много раз прежде, потому что пока я вязла во всех этих сомнениях, он уже преодолел разделявшее нас расстояние, обхватил меня и покрыл мои влажные теперь щеки дождем из поцелуев. Я схватилась за него, а он, нимало не смущаясь тем, что мы были сейчас у всех на виду, нашел мои губы и растворился в них. Поцелуй этот я ощутила как продолжение того, порывистого и резкого, который он оставил мне на прощание, как будто нас с ним прервали буквально только что, а сейчас он вернулся к своему прежнему занятию, от которого все мое тело плавилось и становилось ватным. Он был горячее солнца, висевшего в безоблачном небе над головами, и прочнее, чем Хеймитч, который, ухмыляясь, стоял позади него и терпеливо ждал, пока на него обратят внимание.

Когда Пит открыл глаза, они как всегда поразили меня невероятной сияющей синевой. НА несколько мгновений я потерялась, жадно пожирая его глазами: волосы, коротко стриженные за ушами и удлинившиеся на макушке, мускулы на шее и на руках, которые стали теперь не так заметны, видимо после больничной кормежки и тамошних не сильно укрепляющих тело занятий. Хорошо хоть теперь его не держали прикованным к постели. Мои пальцы пробежались по его груди, молча принимая контуры его тела, такого сразу и знакомого, и нового.

Медленно до меня снова стало доходить, где мы находимся, и моя рука легла повыше его запястья, и в этом жесте были разом благоговенье и смущение. Тишину в конце концов нарушил сам Пит, и его голос был хриплым от переполнявших его чувств:

— Китнисс, забери меня домой.

__________________

*Любимый (My Love) Селин Дион — перевод (исходный) Маргарита из Санкт-Петербурга. Полный текст доступен на: http://www.amalgama-lab.com/songs/c/celine_dion/my_love.html

Комментарий к Глава 42. И так я выстояла. Часть 2

Комментарий переводчика: И снова спасибо огромное Pinkdolphin за ее вклад в этот перевод, невероятно ценный.

Кстати, сцену именно из этой главы американские читатели признали самой трогательной во всем фанфике - и вот к ней иллюстрация. Надо будет поискать.

А если будут вопросы автору - кидайте мне. Мы на связи. Или пишите прямо ей http://titania522.tumblr.com/

========== Глава 43: Начало начал ==========

Тихо, детка, не надо плакать,

Я осушу твои слезы, выполню все сокровенные желания

Давай попробуем еще раз,

На сей раз осторожнее,

Хотя нарушенные обещания пока и не спешат забыться.

Я сдамся тебе весь без остатка, сердца так легко разбиваются —

Я знаю, поверь мне, о, я пытался…

Но теперь я могу тебя обнять, утешить тебя поцелуем,

Сегодня я приду и буду любить тебя.

И я люблю, люблю, люблю.

Любовь порой приносит боль, и это неспроста.

Ты любишь, любишь, любишь.

И хоть ты и сгорела, но все же вернулась.

Из песни «I Love, You Love»

(Я люблю, ты любишь) Джона Ледженда**

Я не могла отвести от Пита глаз, грудь трепетала от терзавшего меня желания и переживаний. Мне не было дела до того, что я стою, обхватив его, на железнодорожной платформе Дистрикта Двенадцать, в самом многолюдном месте из всех здесь возможных. Очевидно, Питу тоже это было до лампочки, он сжимал меня в ответ так же отчаянно, и отпустили мы друг друга с огромной неохотой. Повернувшись к Хеймитчу, я смогла наконец поприветствовать его как подобает.

— Привет, солнышко, — пророкотал он.

— Хеймитч, — я задыхалась, обуреваемая такой пропастью эмоций, что просто терялась — какой из них поддаться в первую очередь. Наконец, я просто обвила его руками за шею и прошептала. — Спасибо тебе!

Хеймитч явно был обескуражен столько несвойственным для меня поведением и неловко обнял меня в ответ.

— Ну-ну, — пробормотал он и потрепал меня по спине, словно малышку, которая нуждается в том, чтобы ее утешили — возможно, именно ею я и была.

Носильщик притащил багаж, и мы разделили его на троих. Молча мы пошагали в Деревню Победителей. Пит не сказал мне ни слова, но руки моей так и не выпустил. Многие и тех, кто повстречался нам на улице завидев его, принимались приветственно махать или даже останавливались, чтобы поздравлять с возвращением домой. Пит приязненно отвечал всем, но напряжение в его руке выдавало его горячее желание поскорее с этим всем покончить. Примечательно, что в Дистрикте почти никто не знал истинную причину его отсутствия: уж Эффи постаралась навести тень на плетень и убедить всех, что он отправился в Капитолий по делам. Так что этим встречным-поперечным было невдомек, что же творится у меня в душе теперь, когда он вернулся, и отчего я так кривлюсь всякий раз, когда кто-нибудь нас останавливает, чтобы поболтать.

Когда мы наконец дошли до Деревни Победителей, Хеймитч махнул нам и потопал в сторону своего дома, но я его окликнула:

— Ты не останешься? Я приготовила нам троим поесть.

Хеймитч оглянулся, его взъерошенные волосы топорщились на ветру. Он ухмыльнулся самым краешком губ, и казалось, уже готов был отпустить какую-нибудь колкость, но передумал, лишь покачал головой, и лицо его вдруг смягчилось.