Good Again (СИ)

Мой взгляд упал на телефон, который я вчера водрузила поверх подушки. Стоило поднести трубку к уху, и я услышала многозначительную, «беременную» тишину, в которой тихонько Пит тихо посапывал во сне. Перед моим мысленным вздором предстала красочная картина, как он развалил на кровати, со спутанными со сна волосами, расслабленным лицом. Я аккуратно положила телефон обратно, словно мое резкое движение могло перенестись по телефонным проводам и разбудить его. И хоть в этом и не было смысла, но я старалась не шуметь, когда надевала халат и выходила из комнаты.

Мой путь лежал в его мастерскую. Я не любила часто здесь бывать: это было его укромное местечко, убежище, хотя он всячески старался, чтобы я чувствовала здесь себя в нем желанной гостьей. Пит раскрывался передо мной весь, без остатка, без колебаний звал меня в свой мир, и это порой вызывало у меня чувство вины, ведь сама я была совсем не склонна к подобной откровенности. По иронии судьбы, его отсутствие заставило меня больше перед ним раскрыться, и оказалось, что для этого физическая близость не является непременным условием, как и возможность быть все время рядом. Оставались лишь слова, и хотя они никогда не были моим сильным местом – все, что только могла сказать, я изливала ему в наших телефонных беседах.

Бродя по его студии, я разглядывала его картины. Он предусмотрительно накрыл холстом те, на которых была изображена арена, и отложил подальше. Тут и думать было нечего — с их помощью он пытался очистить сознание от того, что зачастую наполняло его кошмары. Пит говорил, что однажды он сожжет их, но пока он еще к этому не готов. И я его понимала: на этих картинах было изображено то, без чего я охотно бы обошлась, но пока не была готова убрать в дальний, пыльный чулан памяти.

И как по волшебству, я отыскала именно ту картину, ради которой сюда явилась. Пит спрятал и ее тоже, поскольку знал: я могу быть не готова её увидеть, но она уже попадалась мне на глаза во время одной из моих предыдущих вылазок в мастерскую. Когда я впервые ее заметила, шок был настолько сильным, что едва не грохнулась оземь. Но после нескольких визитов сюда я смогла совладать со чувствами, которые вызывала эта картина. Так что сейчас я присела, чтобы подробно её рассмотреть.

Он изобразил Прим, какой она была когда-то. когда мы жили здесь, в Дистрикте Двенадцать. Причем такой, какой она была еще до нашего с ним Тура Победителей. На щеках ее играл румянец — здоровый вид ей придало долгожданное обилие еды. Одета она была в желтое платье с изящным лифом и ажурными рукавчиками. Вырез платья украшал желтый бант. Светлые волосы сияли, как будто в косу был вплетен солнечный лучик. На руках у нее удобно устроилась коза Леди — и тут я поняла, насколько юной она выглядит на этой картине. Усевшись перед полотном по-турецки, я прикоснулась к чуть выступающим мазкам. Словно то самое небо из моего сна картина вблизи оказалась сочетанием линий и кругов, каждый и которых по отдельности ничего не значил, но вместе сливались в портрет человека, которого я любила когда-то больше всего в мире. И любовь эта никуда не делась. Прим ушла, но не забрала мою любовь с собой. Это чувство чуть не убило меня, и продолжало доставлять мне муки каждый день, ведь я не могла заставить себя смириться с этой потерей, хотя прошло уже больше года.

Я снова плакала перед рвущем мне душу полотном, как делала это и раньше, но теперь не убежала прочь. Усилием воли заставила себя остаться с ней, пока ночное небо не начало светлеть. В любой другой день в этот час я уже трудилась бы в пекарне. На самом деле, пекарня работала сейчас и без меня: Астер уже наверняка отправил хлеб в печь. Айрис должна была вот-вот открыть двери булочной. Я же была не готова немедленно заниматься выпечкой или общаться с покупателями. Дождусь, решила я, пока темнота за окном поблекнет, и отправлюсь встречать рассвет в лесу — с луком наперевес и невыносимой болью в сердце.

Кинув последний взгляд на лицо сестры, я аккуратно накрыла полотно, как будто оно могла пострадать от моей неловкости, и пошла одеваться и прощаться с Питом. Лишь в тишине леса я смогла побороть это болезненное чувство, прежде чем лицом к лицу встретить новый день.

***

— Айрис, спасибо тебе, что задержалась, — сказала я, когда мы убирались на кухне перед тем как закрыть пекарню. Я дважды проверила печи, потушены ли. Хотя знала: их снова предстоит раскочегарить всего через каких-то восемь часов, когда Астер и новый помощник пекаря, Нед, придут и заложат в них первую за день партию хлеба. Но я так часто слышала от Пита, как важно проверять перед уходом печь —, а лучше дважды или трижды — что всегда была начеку. Подхватив пакет с хлебом и булочками, я следом за Айрис вышла и заперла входную дверь.

— Увидимся завтра! — попрощалась она, когда мы дошли до ее дома.

— Верно. До завтра, — откликнулась я, глядя на небо и подставляя лицо теплому летнему ветру. Невероятно, но уже была середина июня. В этом году лето было не таким жарким, как обычно, и больше походило на весну. А я ведь так любила весеннюю погоду. Два месяца трудясь не покладая рук в нашей пекарне, я так напиталась жаром горячей печей, что и зимой бы не замерзла. И я шагнула навстречу теплому вечеру, а ласковый ветерок нежно сжимал меня в своих душистых объятиях.

Подойдя к памятнику с языками пламени в центе города я как всегда обошла его по кругу — как всегда обошла его по кругу — это был мой личный, почти ежедневный ритуал — я опустилась к прозрачному стеклянному основания, символу жизни, сотканному из очищающего пламени революции. И вновь стала читать имена, которые были высечены на основании светильника, похожего на слезу. Само же основание напоминало юркую металлическую змейку, танцующую в опасной близости к огню. Внимательнее приглядевшись, я разобрала надписи на самом верху, дороже которых у меня не было.

Примроуз Эвердин (доб.) Китнисс Эвердин, Пит Мелларк

Китнисс Эвердин, Хеймитч Эбернати (доб.) Пит Мелларк

Я провела пальцами по имени сестры и произнесла вслух как заклинание: «Примроуз Эвердин. Прим. Утенок». В последнее время я больше не избегала произносить ее имя — не то, что в предыдущие полтора года, которые миновали с тех пор, как ее у меня отняли. Каждый раз, когда оно срывалось с моих уст, у меня сжималось горло, но я заставляла себя делать это снова, снова и снова, пока не подходил к концу мой повседневный запас мужества. Медленно отступив от памятника, как будто бы он мог на меня накинуться, и повернулась, чтобы без промедления продолжить свой путь через площадь.

Сбавила шаг я лишь в конце улицы, когда остановилась перед массивной деревянной дверью с медным молоточком — дверь эта явно видала лучшие дни.

Невольно разволновавшись, я быстро поднялась по лестнице, скача через две ступеньки, и сперва постучала в дверь, прежде чем просунуть в неё голову.

— Ровена? — окликнула я.

— Китнисс? Проходи. Я как раз заканчиваю заполнять последнюю карту, — из кабинета послышался голос Доктора Агулар.

— Вроде всего горстка людей живет в Двенадцатом, а бумажной волокиты завались. Почище чем у мэра Гринфилда, — ворчала я, шагая дальше по коридору.

Доктор Агулар подняла голову, когда я вошла, ее глаза недобро сверкнули.

— Здесь живет все-таки побольше, чем просто «горстка», и у меня, в отличие от мэра, нет Эффи Бряк, чтобы сражаться с, эм… бумажной волокитой. Иначе я бы уже все закончила.

Я невольно усмехнулась — как будто пузырек воздуха поднялся со дна озера и лопнул. Припав к подоконнику, я скрестила руки на груди, поверх клетчатой рубашки, и только тут заметила что на руках у меня после целого дня в пекарне все еще оставалась следы работы в пекарне, хотя я их и помыла. Я с нетерпением ждала, когда же мы отправимся туда, куда собирались, и Ровена не могла не заметить что я дергаюсь.

Кстати, мои руки все еще и пахли мукой и специями — два месяца назад этот запах спасал меня из омута отчаяния, когда мне особенно остро не хватало Пита. Однако теперь, хотя мое сердце все так же по нему томилось, запах больше не сражал меня наповал. В пекарне он был повсюду, и упорно лип к моей коже, как свежее тесто. Хотя я все еще бессознательно жадно его выискивала и от его присутствия мне было как-то спокойнее, ибо казалось, что Пит все-таки рядом.