Good Again (СИ)

Комментарий к Глава 43: Начало начал

Комментарий автора:

Знаю, эта глава чересчур коротка, но мне казалось, что Китнисс и Пит уже столько всего перенесли, что одну главу можно отдать под абсолютный флафф. И ведь мы уже так близки к окончанию этого фика все-таки.

И оставляйте комментарии! Я люблю обсуждения :).

Комментарий переводчика: Спасибо pinkdolphin за помощь в переводе главы. Мы уже на финишной прямой.

Голосование среди англоязычных читателей показало, что самой сильной сценой фика они считают воссоединение Пита и Китнисс в 42 главе (Reunion). По итогам голосования была создана иллюстрация к этой сцене. И хотя размещенная автором в оригинальном тексте ссылка теперь не работает, у нас с вами есть возможность все-таки увидеть иллюстрацию, сделанную Loving-mellark. titania522 лично прислала мне рабочую ссылку. Прошу http://i610.photobucket.com/albums/tt187/titania522/Fanfiction%20Fanart/Chapter%2042%20Reunion%20Scene%20Good%20AGain_zpsupxf5n6f.jpg Кстати, она написала также, что, помучив google translator, прочитала ваши отзывы здесь. И очень благодарна и впечатлена. Она очень дотошная, как вы могли заметить :)

И для тех, кто просил о переводе “Пять слов, которые Пит говорит только ночью”. Вот он, свеженький, в исполнении моего экс-сопереводчика https://ficbook.net/readfic/3798041

========== Глава 44: Молчать с твоею тишиной (POV Пит) ==========

Люблю твоё молчанье, когда ты так далёка

Что голос твой дрожит, словно бабочки крыло.

Так далеко отсюда, что мой потерян голос

В молчанье твоих улиц: что было, то прошло.

Позволь и мне доверить тебе своё молчанье,

Пусть ярким светом лампы, простое, как кольцо,

Оно расскажет тайну галактик и созвездий,

Где звёзды молчаливо хранят твоё лицо.

Из стихотворения «Люблю твое молчанье» Пабло Неруды (пер.Артура Кальмеера) *

Когда я снова открыл глаза, было еще темно. Обычно по воскресеньям я спал подольше, вымотанный после рабочей недели в пекарне. Однако сегодня еще до рассвета я понял, что больше мне не заснуть, и вскоре уже был на ногах. Китнисс все еще спала, и я терпеть не мог ее будить в такие редкие ночи, не омраченные кошмарами, так что почел за лучшее тихонько выбраться из постели и ретироваться из спальни.

Помедлил только чтобы взглянуть в окно. Прижавшись лбом к оконной раме, я оглядел наш разросшийся сад и вдохнул свежего воздуха нового дня.

Он совсем не был похож на атмосферу внутри нашего дома — это был густой влажный аромат леса на рассвете, который всегда сопровождал гомон просыпающихся в листве птиц, мешался с иногда благоуханным, а порой и резким запахом огородных растений в разных стадиях своего жизненного цикла. Китнисс всегда благоухала лесом. Вот почему я всегда оставлял на ночь окно открытым — потому что лесной дух напоминал мне о ней. Это было одной из тысячи вещей, по которым я тосковал, пока был в Капитолии. Чтобы быть в мире с самим собой мне нужно было дышать этим воздухом, питаться этим запахом, который означал для меня то, что я там, где должен быть — с Китнисс.

Тихонько обернувшись, чтобы взглянуть на нее, как я полагал, все еще спящую, я был удивлен, поймав на себе взгляд двух ее блестящих, как драгоценные камни, глаз.

— Я не хотел тебя будить, — сказал я, и, вернувшись к кровати, присел возле неё, все еще окутанной дремотной пеленой.

— Ты и не разбудил. Был даже тише, чем обычно, — принялась она меня подкалывать. И протянула руку, чтобы призвать к порядку своевольный локон, упавший мне на лоб.

— Это оттого, что я не двигался, — ответил я, упиваясь прикосновением ее теплых пальцев.

— Возможно, — сказав это, она села на постели, и одеяло соскользнуло с ее плеч, приоткрывая ее четко очерченные руки, голые плечи, и упругие, округлые груди. И я не мог удержаться, чтобы не поглазеть на них, не в силах отвести взгляд, в то время как пружина неуемного желания сама собой сжималась внизу моего живота. Я был не в силах оставаться рядом с ней и не испытывать к ней страстного влечения. Все в этом смысле стало только хуже после моего возвращения, являясь очевидным следствием нашей долгой разлуки. Но я все еще колебался — и как я мог этого не делать?

Ведь я мог причинить ей боль, или даже сделать кое-что похуже, намного хуже, и никогда теперь об этом не забывал. И воспоминаний о ней, жалко забившейся в угол после того, как я её ударил, от которых я неизменно вздрагивал, было достаточно, чтобы в зародыше убить любую инициативу с моей стороны.

Однако Китнисс по-прежнему была упряма как осел, и если уж на что решалась, то не отступала. И в этот миг она уже приняла решение. Это читалось во взгляде её полуприкрытых глаз, и в том, как ее пальцы, перебравшись уже с моей ключицы вниз, на живот, скользнули под резинку моих трусов. Я сидел совершенно неподвижно, внутренне раздираемый боязнью, рождающей желание отпрянуть, и невыносимой потребностью раствориться в ней.

Китнисс сама притянула меня к себе — я не устоял, позволив её губам прижаться к моим. Она откинула одеяло, и передо мной предстало все ее поджарое, смуглое тело. Шрамы украшали ее оливковую кожу как прожилки шершавую кору лесных деревьев. Ее кожа сияла, когда она притянула меня к себе поближе и оседлала мои бедра. Я еще не успел одеться, и тут же ощутил ее теплую влагу у себя на животе, когда она об меня потерлась, прилаживаясь к моим бедрам. И все барьеры, что я нагородил между нами, рухнули, когда она придержав рукой за мой член, тут же плавно на него опустилась, как туман на воду.

Она неспешно, томно целовала меня, ее язык осторожно, изучающе, вторгался в мой рот, и я почувствовал, что меня уносит разбуженный ею селевой поток, когда мои бедра едвали не сами собой дернулись, и я резко вошел в неё. Она глотнула воздуха от неожиданности и протяжно застонала от удовольствия, и мне этого оказалось достаточно, чтобы схватив ее за бедра, еще больше в неё углубиться. Китнисс тут же подхватила мой ритм, мы соударялись в такт, вместе, и оба сейчас вели в этом танце. Я мог бы двигаться так целую вечность, наблюдая за тем, как подъемы и спуски её бедер перетекают в колыхание ее спины, плеч и завершаются нежным покачиванием головы.

Мои руки пробежались по её груди: соски были твердыми в моих ладонях. Она одобрительно промычала что-то не открывая рта и положила свою руку поверх моей, а потом засунула себе в рот кончики моих пальцев, каждый по очереди, так же вздымаясь надо мной и опадая. Я запрокинул голову от невероятного ощущения, которое меня захватило. Она же, приподняв свои груди руками, поощрила меня на то, чтобы я их покрепче сжал, и направила мои теперь влажные пальцы так, чтобы набухшие соски были зажаты между большим и указательным. И я принялся их нежно пощипывать, играть с ними.

Её ладонь скользнула вниз по телу, и она стала себя ласкать. Я ощущал, как волна жара поднимается из моего живота до кончиков ушей от взгляда на ее разметавшиеся волосы, блестящую от пота кожу и налитые, заострившиеся груди. И я болезненно напрягся, сдерживаясь, чтобы она успела меня догнать, чтобы сперва ее наслаждение достигло пика. И я был вознагражден, когда она откинула голову, купаясь в своем оргазме, и ее мышцы судорожно стиснули меня. И я с силой толкнулся вверх, в нее, тоже кончая, полностью теряясь в невероятных ощущениях. Когда она рухнула на меня, то едва могла дышать и дрожала от того, как это было интенсивно.

Я чувствовал как ее сердечко, стучавшее рядом с моим, забилось медленнее по мере того, как она приходила в себя. Хотя я лишь недавно стряхнул с себя сон, сейчас я снова был готов уплыть по его тягучим волнам, лишь бы все так и оставалось — ее теплое гибкое тело прижато к моему, а на наших телах и на постели еще не остыли влажные следы нашей близости. Чуть шевельнувшись, Китнисс заговорила, и ее слова эхом отдавались у меня в груди.

— Тебе не нужно ждать моего разрешения, чтобы меня коснуться. Я знаю, когда ты меня хочешь.

Я посмотрел на нее сверху-вниз, наблюдая за тем как блики занимающегося рассвета играют и переливаются в её темных волосах.