Good Again (СИ)

Вайолет наклонила головку, соглашаясь с ней. А я почувствовала, как в сердце у меня что-то зашевелилось, как будто по глади озера пробежала легкая рябь. Может быть, дело было в блаженном летнем дне или неугомонном радостном детском гомоне, но я вдруг совершенно искренне обронила:

— Думаю, нам всем здесь очень повезло.

***

— А потом Эффи оказалась по локоть в компосте, и я, честное слово, не знала, что делать: обнять ее и успокоить, или все-таки засмеяться! — я едва смогла закончить мой рассказ, так заразительно на том конце провода уже хохотал Пит, безусловно разделяя мое веселье.

— Думаешь, прежде ей доводилось иметь с ним дело? — он уже едва дышал от смеха.

— Сомневаюсь, что папочка ее подпускал к этому делу ближе чем на пушечный выстрел, если у них там вообще бывает компост. Капитолийцы вроде бы не были склонны экономить и отправлять что-то в переработку, — я все еще улыбалась, вспоминая как Эффи быстренько засеменила домой, чтобы отмыться от пахучего перегноя. — Бедная Эффи, — добавила я уже более серьезно. — Ведь ей все это время пришлось мириться с моими закидонами.

— Не думаю, что она тоже так это воспринимает, — ответил Пит, в его голосе все еще проскакивали смешинки.

- Нет, Пит, я ведь и правда не фунт изюму, — проворчала я почти стыдливо.

— А потом Эффи оказалась по локоть в компосте, и я, честное слово, не знала, что делать: обнять ее и успокоить, или все-таки засмеяться! — я едва смогла закончить мой рассказ, так заразительно на том конце провода уже хохотал Пит, безусловно разделяя мое веселье.

— Думаешь, прежде ей доводилось иметь с ним дело? — он уже едва дышал от смеха.

— Сомневаюсь, что папочка ее подпускал к этому делу ближе чем на пушечный выстрел, если у них там вообще бывает компост. Капитолийцы вроде бы не были склонны экономить и отправлять что-то в переработку, — я все еще улыбалась, вспоминая как Эффи стремительно засеменила домой, чтобы отмыться от пахучего перегноя. — Бедная Эффи, — добавила я уже более серьезно. — Ведь ей все это время пришлось мириться с моими закидонами.

— Не думаю, что она тоже так это воспринимает, — ответил Пит и в его голосе все еще проскакивали смешинки.

— Нет, Пит, я ведь и правда не фунт изюма, — проворчала я почти стыдливо.

— Ах, а я-то и не в курсе вовсе, — принялся он меня подкалывать.

— Ну, хватит уже, — пробурчала я с напускной сердитостью. На самом деле, проблема была в том, что хотя разговаривать с ним мне стало теперь так же легко, как дышать, я все же тосковала по его прикосновениям, и старалась поменьше думать о том, что его нет рядом, потому что это вновь заставляло меня ужасно грустить. – То, что я по тебе скучаю, не улучшает мой характер.

Пит усмехнулся, а потом затих, прежде чем сказать уже совсем другом тоном:

— Китнисс, можно я тебя кое о чем спрошу? — вопрос заставил меня внутренне собраться.

— Ты же знаешь, что можешь спросить меня о чем угодно.

— Почему ты не была так уж… обеспокоена тем… что я причинил тебе боль? То есть, я имею ввиду, что я пребывал в большем ужасе от всего произошедшего, чем ты сама

Сделав глубокий вдох, я пыталась собраться с мыслями. Подобны разговор несколько недель назад у меня уже состоялся с Доктором Аврелием, но так как он был очень напряженным и интимным, вспоминать о нем мне вовсе не хотелось.

— Я и была в ужасе, поначалу. Но, думаю… думаю, я хотела, чтобы ты сделал мне больно. Где-то глубоко внутри я хотела, чтобы ты меня наказал.

— Но почему? — я слышала в его голосе, что он ошеломлен. — Почему ты хотела чего-то подобного?

Я онемела. Правда встала у меня поперек горла. Доктору Аврелию удалось выковырять ее из меня своими терапевтическими методами, но лишь потому, что я не пребывала в ужасе от перспективы потерять его. Я не боялась, что он меня раскроет, потому что я могла бы без него прожить. Но жить без Пита я бы не смогла.

— Китнисс? Скажи, отчего ты думаешь, что заслуживаешь наказания?

— Пит, не заставляй меня это говорить. Ты же знаешь…

— Китнисс, я здесь усвоил для себя один урок: что нужно произносить такие вещи вслух. Даже если это больно, ты должен вытащить их из себя. То, что причиняет боль, обязательно нужно проговаривать, потому что тогда это теряет надо тобой власть и больше не доставляет столько боли, если вообще не отступает, — он снова завозился, возможно, перекатываясь на постели, как будто мог от этого оказаться ближе ко мне. — Ты должна говорить: много раз, повторять это, пока не вырвешь все это из своей души. Это может произойти быстро, а порой потребуется целая жизнь, но каждый раз когда ты это говоришь, ты отбираешь у этого власть над собой, пока однажды, если поведет, не сможешь это пережить. Ты понимаешь?

— Но ты уже и так знаешь!

— И ты знаешь, что мне от этого ужасно больно! — мягко проговорил он. — Но если нам и нужно проговаривать такие вещи перед кем-то, по прежде всего друг перед другом. Кто еще сможет нас понять?

Хотя он меня и не видел, но я кивнула — самой себе.

— Мне кажется, что я этого заслуживаю и из-за Прим, и из-за твоей ноги, а еще из-за твоей семьи, охмора, Дистрикта Двенадцать. Мне кажется, что я виновата перед каждым, кто погиб… Я убила тебя, и тебя, и тебя…

— Я не сбрасываю со счетов то, что ты чувствуешь. И понимаю, почему ты это чувствуешь. Но и ты должна понять, что ты ошибаешься, — очень спокойно втолковывал мне Пит. — В каждой ситуации ты делала все от тебя зависящее, все, что только могла. Ты меньше всех заслуживаешь наказания, — он сделал паузу, давая мне время все обдумать. — И как тогда насчет меня? Я пытался убить тебя. Убил Митчелла. Мне пришлось убивать на арене. Разве я не заслужил наказания?

— Знаешь, это вообще нельзя сравнивать! — сказала я с ужасом. — С тобой уже случилось много чего ужасного, чего ты совершенно не заслужил.

— Потому что… — мой голос упал, и подбородок уже трясся так сильно, что я сомневалась сможет ли он разобрать то, что я говорю — Я никогда, ни при каких обстоятельствах не могла бы сбежать от тебя с Гейлом, или даже питать к нему романтические чувства, — Пит попытался вмешаться, но я не дала сбить себя с мысли.

– Нет, я не преувеличиваю. — я закрыла глаза. Что бы там ни говорил Пит о том, что, мол, зло постепенно теряет свою власть над тобой, когда ты о нем говоришь, на самом деле она все равно мало-помалу продолжает тебя калечить, и ты все так же бьешься в агонии от боли, которую оно несет.

— Гейл убил Прим, — произнесла я тихо, и слова прозвучали гораздо отчетливее, чем я ожидала.

Тишина, которая повисла на линии, казалось, длилась бесконечно.

— Китнисс, я… Я был там. Бомбы взорвались на площади, правда или ложь?

— Правда, — прошептала я еле слышно, не желая снова воскрешать в памяти события того дня.

— Гейла там не было. Как…?

— Он создал эти бомбы, на пару с Битти. И я видела как они обсуждали механизм их действия задолго до того, как собрались на эту площадь. Они специально их так задумали, со вторым отложенным взрывом, чтобы причинить максимальный человеческий ущерб, — Максимальный человеческий ущерб. – Ну, и это сработало, потому что смерть Прим была тем самым максимальным ущербом, который кто-либо мог бы мне причинить.

Оттого, что я произнесла всё это вслух, сердце бешено забилось, и мне ничего не оставалось, как подпереть голову обеими руками, чтобы обрести хоть какую-то опору.

— Так вот из-за чего ты это сделала, — тихо сказал Пит больше самому себе.

Я кивнула, хотя знала, что он меня не видит.

— Невозможно было узнать это точно. Большинство прототипов Бити были сделаны на основе капитолийских образцов. Это могла сделать любая из сторон, — я злобно дернула за торчащую из покрывала нитку, расширив маленькую дырочку на стыке двух полотнищ. — Но сомнения было для меня достаточно.

И снова эта тишина. Я ждала того, как он отреагирует. Не знаю почему, но я была посрамлена – тем, что у меня погибла сестра, и мой лучший друг оказался все равно что ее убийцей — как будто все это определяло каким-то образом меня саму. Это было частью невероятно тяжкого бремени вины, которое я несла. Что же я за человек, если подобное могло со мной случиться?