Две войны (СИ)

- Алекс не даст им себя запутать. Они ничего ему не сделают.

- Не сделают. – Неопределенно промолвил тот, склонив голову, будто бы под бременем тяжелых мыслей. - Он говорил, что они могли бы быть намного хуже, и мы должны удивляться тому, что они еще сохранили какую-то человечность.

- Человечность? - фыркнул, сжав губы Джастин, - Какая, блядь, человечность, если они хотят засадить его за решетку?

- В тюрьму? - ответил взволнованному парню улыбкой, поднятыми бровями и многозначительным взглядом Роберт. - Александра Эллингтона? Для него все не так просто, это для тебя возможен такой исход, если с головой на плечах останешься. А его ожидает другая участь, уготованная любящим отцом, которому самому уже впору подать в отставку.

На лице собеседника показалась тонкая, скользкая улыбочка, не без хитрости в своем роде, но он ничего не добавил, и слишком ясно было, что промолчал он, исключительно, из чувства собственного достоинства, и чтобы не высказать лишнего.

- Не понял? – Для Джастина, который мысленно готовился к любому повороту событий, оказалось в новинку услышать о чем-то, к чему он был не подготовлен в силу неосведомленности, и странные нотки в голосе Роберта его насторожили: он вопросительно впился в него взглядом.

- Как тебя там зовут, лейтенант? – Вздохнул Роберт и, чувствуя, что надо высказаться определеннее, добавил: - Джек? Джеймс?

- Джастин. - Наконец, в паузе между приступом сердцебиения и попытками собраться с мыслями, ему пришла в голову обыденная идея — представиться, хотя он и был, немного удивлен тем, что капитан рассказал друзьям о том, кто он и о природе их отношений, по-видимому, тоже.

Калверли испытал приступ необъяснимого раздражения, на мгновение ему захотелось расплющить наглую тварь кулаком, но он разжал пальцы и чтобы занять чем-то руки, взял с подноса у рядом стоящего официанта бокал и с омерзением понял, что это - ненавистный ему ром.

- Так вот, Джастин, даже если бы мне было разрешено сказать тебе об этом, я бы все равно промолчал, так что давай без истерик и диких выходок. – Этот, надменный тип, уже изрядно достал его своим присутствием.

У Джастина возникло нестерпимое желание схватить позолоченное кресло, стоящее позади него, и разбить о голову этого заморыша, однако он сдержался и даже принял довольно высокомерный вид, у него не было иного выбора, поскольку, поневоле, приходилось соблюдать правила хорошего тона, раз уж он играл роль первого помощника капитана. - Вы, южные аристократишки, только и годны воду разводить. Я не нанимался тебе сопли вытирать.

- Я ни черта не понимаю! Что… - не договорив и совсем сконфузившись, Калверли хотел было уже выйти из комнаты, но его грубо прервал Роберт, с трудом сдерживая резко овладевшую им ярость.

- Тебе и не надо. Просто жди себе тихо и не лезь. Александр редкий дурак, если решил завязать всю эту историю, а мы теперь рискуем из-за этого жизнью! Если у Эллингтона сегодня ничего не выйдет, то я голыми руками придушу тебя, понятно? Так что, в твоих интересах, убраться с моих глаз, пока я тебя не позову сам. И ты явишься по первому приказу, понял?

- Да что б вас всех!.. Вы тут все с ума сошли, что ли?! – Упрямо сжал губы Калверли, но Роберт, уже мгновение спустя, обольстительно улыбаясь, направился к дамам, стоящим неподалеку от стола с напитками, однако не было заметно в нем ни рвения, ни жизнерадостности.

Джастину не хотелось подливать масла в огонь и разводить блондина на очередную перебранку, так как они и без того привлекли к себе излишнее внимание.

Калверли вышел из комнаты, под взрыв радостных оваций встречающих веселую фугу Баха. Ноги отказывались нести, наполненное злостью и непониманием, тело дальше по коридору, и он устало остановился, прислонившись спиной к стене и проглотив нечто вроде всхлипа.

Где-то раздался знакомый голос генерала Алана Эллингтона и не менее громкий, ответный выпад Алекса и конфедерат, открыв тяжелые веки, поднял голову, найдя их глазами и наблюдая, как они спускаются по лестнице в холл, понял, что все чертовски плохо.

14. Les Troquers - “менуэт легкомысленных изменников” - развитая современная форма менуэта, при которой крайне часто происходит смена партнеров в танце.

*

Джастин ворвался в холл, где разразилась не шуточная драма. Алекс, ни в коей мере, не пытался умерить свою горячность; все его мастерство светского маневрирования, отточенное за многие годы, проведенные в обществе этих гиен, не могло сгладить его ярости. Ему, так и не удалось одурманить себя алкоголем, дикий смех отдавался в каждом углу зала, резкий и злобный, похожий на горячечный бред и Калверли почувствовал, что нервы Алекса со скрипом встали, как старые заезженные шестеренки, - он сломался. Джастин понял, куда направлялся капитан, но у выхода стояли двое солдат, еще несколько появились за спиной Алана, когда тот перегородил сыну дорогу к выходу.

- Остановись, иначе мне придется принять меры! – Заявил генерал, когда Алекс презрительно вскинул брови, словно бы не осознавая, почему ему вдруг мешают пройти. - Ты никуда не выйдешь отсюда.

- Мне все это осточертело, господин генерал. – Алекс говорил слишком громко, порывисто, как муссонный ветер, язык нетрезво заплетался, хотя на ногах мужчина держался твердо, в отличие от Джастина, который, застыв в арочном проеме, просто оторопел, слушая его. - Я так и не получил ответа, почему меня вытащили из гарнизона, а мой кабинет сейчас перерывают ваши псы? Я разве давал свое разрешение на обыск имущества или я уже не офицер, и спрашивать меня не надо? – брови Алекса насуплены, губы напряженно поджаты, однако держался он почти безупречно, для человека, оказавшегося запертым на сорок замков. - Что вы пытаетесь нарыть на меня?

- Приказ Президента Линкольна и ты не смеешь перечить ему.

Отец вызывал у него всегда такую ненависть и досаду, что он не сдерживал себя в выражениях, даже независимо оттого, что это было необходимостью продиктованной субординацией. Он ненавидел его просто так, инстинктивно, по привычке, потому что всегда боялся его, потому что в этом невозмутимом и справедливом человеке он чуял подавляющую силу, перед которой бессильна была вся мощь его коварства, а Александр Эллингтон не терпел подавления своего непоколебимого «я», как ненавидел и себя самого.

- Я и не собираюсь – все равно не смогу, раз уж меня взяли под конвой. – Демонстративно приблизившись к столу с напитками и закусками, пожав плечами, сказал Эллингтон младший, взяв бокал с вином; нервные пальцы прошлись по спинке рядом стоящего стула, напряженно сжали гладкое дерево, когда он сделал несколько глотков. - Черт с вами, твари. Только знайте, генерал Эллингтон – вы ничего там не найдете.

Людей, вокруг спорящих офицеров, все прибавлялось: они выползали из комнат для отдыха, как полуслепые крысы из нор, чтобы поглядеть на замысловатое представление, которое обещалось, оказаться повеселее банальной, будничной беседы. Дамы, тихо переговариваясь, толпились у стен, не решаясь подойти ближе к разъяренным мужчинам, деловито наблюдая, издалека за столкновением двух блестящих офицеров, а остальные, уже предприняли несколько, мало-весомых, попыток остановить словесную дуэль отца и сына, однако ни один из них не был услышан, и вскоре попытки угасли, уступив место истасканному любопытству. Джастин стоял в стороне, как и положено подчиненным; нелепица и беспорядок в его голове не давали сдвинуться с места, даже, при всем его желании кинуться, сейчас к Алексу. Ему было отлично видно сияние эполет, блеск алмазных и жемчужных ожерелий, золотые искорки на мундирном шитье северян и весь этот блеск ослеплял его, бесил. Алекс, не переставая пить, вызывающе смотрел на своих соотечественников, и в своем простом штатском костюме, он выглядел, чуть ли не беззащитно, по сравнению с обвешанными кусками металла людьми, чья храбрость, вдруг, где-то затерялась, при столкновении с зелеными глазами.

Рука его, опирающаяся на спинку стула, конвульсивно дрожала, и от этого дрожал стул. Его вытянувшаяся шея напряглась и одеревенела от ужасного волнения, блуждающие глаза метали пламя и молнии в людей, столпившихся рядом; на нем, уже начинало сказываться сильное опьянение, и Джастин понял, что в игровой комнате тот, как следует, надрался, а вдогонку к этому, снова пил и это заставило его тихо застонать от досады. Люди называли его циником, но они заблуждались. Чтобы быть циником, надо уметь ненавидеть - ненавидеть страстно и неистово, а у Алекса, этих чувств совсем не осталось. Слишком сильную власть над человеческим духом обретала ненависть, чтобы так расточительно исчерпывать себя на этих безродных скотов, фальшиво отблескивающих жадным желанием нового боя.