Две войны (СИ)

- Вот, блядь малолетняя, куда он там делся? – Отцепившись от Эллингтона, который, подавив улыбку, поприветствовал остальных, более сдержанных и относительно трезвых - их светловолосый друг, кинулся обратно в бар, искать таинственного мальчишку.

- Почему ты так долго? – спросил высокий худощавый темноволосый незнакомец, на вид самый младший из этой компании, с приятной внешностью, однако не вполне добрым взглядом серых глаз. – У нас какие-то проблемы?

- Нет. Просто не горю желанием идти туда. – Честность, с которой ответил этим людям Эллингтон, внушала Джастину какое-то спокойствие и доверие к ним, по-видимому, скрепленным узами прочной, но не самой горячей дружбы.

- Брось херней страдать, - сказал другой, темноволосый и коренастый мужчина, с грубым голосом, который скрипел, как ржавые петли и Джастин, по незнанию, не сразу различил в его словах присутствие немецкого акцента, - выкрутишься и из этой передряги, как обычно. Мы прикроем, Эллингтон, не скули; можешь на нас рассчитывать, все сделаем, как договаривались.

Если приглядеться, можно было заметить у него следы тропических язвочек, словно бы этот человек долгое время жил на экваториальных островах Индийского или Тихого океанов, жесткий и отчужденный взгляд, глубокие морщины на смуглой коже. Он выглядел удивительно старым, хотя на самом деле, Калверли был уверен, что этот человек не намного старше Александра, - ему можно было дать как около тридцати пяти лет, так и шестьдесят с лишним.

- Марк, Джозеф, я ваш должник. – Сказал капитан друзьям. - Я жду вас через четверть часа, найдите этого болвана Роберта, а то без штанов останется. – Эллингтон слегка подтолкнул Джастина в сторону аллеи, по которой они пришли к бару, и махнул рукой приятелям, вновь скрывшимся за дверями «Блага», разыскивая сумасбродного Роберта.

- Что у тебя за план? – метнулся к нему Джастин, когда они, остановились, отойдя от пьяной, потешающийся в городском парке толпы. - Скажи мне, Алекс, что ты задумал? - хриплый звук вырывался из его стесненной, от вновь накатившего страха, груди, и внезапно, смертельная бледность выступила на лице и он, чувствуя, как дрожит рука, прикасаясь к этому неподвижному существу, дрогнул.

- Я не буду это обсуждать, Джей! – Воскликнул Эллингтон, снова шагая по улице, напрямик, сквозь толпу шумящих, нарядных девиц и парней, взрывающих в воздухе разноцветные хлопушки и повязывая на шею каждому встречному розовые и зеленые шелковые ленточки, - признак весны и символ праздника. Джастин раздраженно сорвал с шеи маленькую зеленую ленточку и швырнул ее под ноги, устремившись за капитаном. - Хватит, не разводи панику, раньше времени. – Сказал ему Алекс, когда почувствовал, что он вновь собрался допытываться у него что к чему.

- Что значит «раньше времени», блядь? – нервно парировал Калверли, ровняя шаг рядом с ним. – Ты что издеваешься надо мной? Кто эта троица и что вы задумали?

Алекс свернул с центральной шумной улицы, пестрящей разноцветным народом, и Калверли почувствовал магнетическую тяжесть зеленого взгляда, устремившегося на него, когда он по немому приказу остановился напротив.

- Среди офицеров есть те, кому я могу доверять и сегодня ночью я намерен узнать, когда отец пришлет за мной конвой. Я не знаю, чем все это закончится, но в случае какой-нибудь херни, парни придут на помощь. Марк мой кузен, а Роберт и Джозеф – пожалуй, единственные, с кем меня связывает не только постель.

- Даже дружба для тебя характеризуется сексом. – Ясно, твердо, не мигая, смотрел на него Джастин, ощущая, как злость и досада, заставлявшие биться его бесхитростное сердце быстрее, овладели им, и он едва разжал кулак, произнеся: - Неудивительно, что свой досуг ты проводишь в таких барах, где легко подцепить все что угодно и не только парней.

Его усталая голова отяжелела и он, не поднимая глаз, слушал холодный ответ:

- В офицерском казино все те же лица и те же разговоры, в офицерских клубах все те же карты и тот же бильярд, в офицерских домах те же женщины и те же шутки. Мне надоедает быть офицером в их унылом свете, так что да, я лучше выстрелю себе в шею, чем опять вернусь в ту жизнь. – Алекс умолк и поежился; дождь, падающий с неба, уже не освежает, а изнуряет, терзает его и капитану не нравится погода, которая плачет холодными каплями в его юбилей. - Пресыщение - эта болезнь тоже неизлечима, как и моя; лучше стать мертвецом, чем быть живым человеком, уставшим от жизни.

Джастин уже и забыл, что когда-то, в первую их встречу, увидел перед собой такого одинокого, изголодавшегося, злого, отрезанного от всего мира полузверя, который растерзал его в клочья и оставил на цепях в подвале, как паук в своем коконе – муху, висеть на паутине, чтобы довершить свое дело потом и высосать последний сок из его тела. Он был ему необходим, как энергия жизни, как стимул к дальнейшему существованию, и вряд ли Калверли мог представить себе, что его мучитель отравится им, словно ядом, который медленно действовал, четыре месяца растекаясь по его телу. И вот сейчас, вспомнив, каким капитан предстал перед ним, он понял, что отравил внутри него зверя, необузданного монстра, закрыв издыхать за семью замками, но взамен, отдав время, уготованное им. Алекс был подавлен, ущемлен пониманием того, что едва ему удалось умчаться из той жизни, которая породила в нем чудовище, как единственный человек, ставший его опорой и стеной, бесследно исчезал в дождливой темноте переулка. Он гнал, опрокидывая свой разум, и неожиданно схватил Калверли за руку, прошептав:

- Я должен это сделать, иначе я лишусь тебя навсегда.

Взглянув, на этот плотно сжатый рот, не желающий признаваться в собственных мыслях, отравленный обнаженными чувствами и словами, которые не мог проронить, скрывая убийственное биение тоскливого сердца, на этот надменный лоб, не желающий склониться. Джастин почувствовал, как им самим вдруг овладела какая- то неконтролируемая жажда, почти на грани насилия, словно молнией опалило нервы. Должно быть, и Эллингтон это почувствовал, потому что высоко поднял брови, в безмолвном вопросе, тихом вызове. Джастин не проронил ни одной слезы, ни одно рыдание не вырвалось из его груди, хотя к глазам подступала едкая влага, горло было судорожно сжато, а губы, словно скованные страстью, превозмогающей злость на Алекса. Скованными, рваными движениями он расстегнул маленькие пуговицы на его жилете, вырвав несколько в неуправляемой спешке, запустив холодные ладони под рубашку, поглаживая лопатки, а губы – такие же мокрые от падающей с черного неба воды, такие же холодные, прикусили ключицу под расстегнутым воротом.

- Центр города, Джастин… - выдохнул тот, откидывая голову назад, подставляя шею мокрым поцелуям, а лицо крупным, частым каплям, короткого весеннего дождя.

- Вас, северян, таким не удивить. – Сказал, отрываясь от своего занятия Джастин, посмотрев на посветлевшее лицо Алекса, в обрамлении мокрых золотых волос, слипшихся на лбу и впалых щеках.

- Нам уже давно пора быть на приеме… - сделал последнюю попытку вразумить его, в полном противоречии со своими словами, положив руки ему на плечи и привлекая к себе.

- Заткнись, Эллингтон. – Джастин прижал его к каменной стене какого-то дома, накрыв губами ухмыльнувшийся рот, одной рукой шаря под рубашкой, пробегая пальцами по упругому торсу. Алекс поймал его руку, нежно поцеловал тыльную сторону ладони, лизнул костяшки пальцев, после чего опустил на свой член, возбужденно выпирающий сквозь ткань тесных штанов. Джастин ослабил пояс и расстегнул пуговицы, запустив пальцы под распущенную шнуровку, задел ладонью набухшую головку члена. Влажная ладонь, поглаживая, кружила по завиткам волос на лобке, а губы собирали капли дождя с его подбородка, ловили прерывистое дыхание Алекса, смешанное с тихими умоляющими стонами. Джастин провел рукой по всей длине затвердевшего гладкого органа, задержавшись на головке, легко нажав на ее выпуклый край, почувствовав живую отдачу вскрикнувшего Алекса. Тот просунул свою ладонь в штаны и накрыл его пальцы, сгибая их вдоль наливающегося, прямо под рукой ствола, и стал медленно задавать темп, при котором он успевал вдохнуть влажный воздух. Член и яички Джастина, как будто заполнило быстро твердеющим горячим металлом, он возбудился до болезненной истомы в паху, натягивающей внизу живота вязкую судорогу. Эллингтон, почувствовав предел, толкнулся ему в руку и, застонав, облокотился о стену, выплескивая всю глубину своего желания мощным потоком семени. Пальцы Калверли сжимали ткань рубашки на его плечах, когда он резкими короткими движениями прошелся по собственному, колом стоящему члену и кончил, стиснув подставленное плечо, едва удерживаясь на ногах.