Две войны (СИ)

- На Вэст-Кэпитол-стрит всегда такое столпотворение, это нормально. – Поспешил успокоить Джастина капитан, даже не выглядывая из окна, а только поплотнее задернув шторку, словно боясь, что его заметят раньше времени, страшась шума, скрытого за стенами его элегантного экипажа, - Там дальше развилка к трем центральным улицам города, «Долгий перекресток», как горожане его называют.

Джастин глядел на вереницу экипажей, опираясь рукой на низкую дверцу кареты и медленно отрываясь от грустных мыслей, в которые был погружен тридцать минут, полулежа на диване салона, точно смертельно больной, на софе.

Действительно, задержавшись, не более чем на пять минут, они вновь тронулись по городу, и Калверли едва не выпал из окошка, с разинутым ртом изучая каждый дюйм открывающегося перед ним вида вечернего Вашингтона. Заплясали перед глазами тысячи огней не спящего еще города, - было чувство, что солнце потерялось в переулках и улицах гигантской столицы, загнанное в ловушку из сотен стекол и фонарей, отблескивающих огненными красками, оживляющих каждый угол Вашингтона, такого великого и живого, насыщенного жизнью, что у Джастина защемило в груди от тоски. Его родной Остин, был в две сотни раз меньше и в тысячу раз тише, однако, увидев величие города-янки, такого же распущенного и богатого, как и те, кто нашел в нем свой дом, он вспоминал свой родной городок, который был для него самым изящным и блистательным. В сравнении с Вашингтоном, блеск любимого Остина, напоминал перезвон детских колокольчиков, рядом с колоколом Эммануэля в Соборе Парижской Богоматери.

- Джастин, - Эллингтон положил руку ему на плечо и слегка потряс, отрывая от созерцания города. - Идем, пройдемся немного.

Калверли не стал возражать, хотя ему и было весьма неуютно, идти по длинной широкой улице, казалось, словно выставленным на обозрение. Разряженная, веселящаяся толпа, обтекала их, здесь можно было встретить представителей всех классов и слоев населения Вашингтона - от сгорбленных бедняков, до богатых граждан гордо разгуливающих по тротуару. Джастин настолько отвык от шума города, от многочисленных сборищ людей, что отступал в сторону, уступая дорогу каждому встречному, как затравленный зверь, шарахающийся от вида палки, которой его лупили. Громкие голоса и восторженный смех горожанок, разгуливающих вдоль витрин магазинов, в сопровождении своих кавалеров, врывались в сознание, воспоминаниями о громких приказах северных надзирателей в Вайдеронге, крики которых переходили в стрельбу или избиение. Встречающиеся в толпе, девушки-янки были весьма раскованными, одетыми по последней моде, но в столь откровенные платья, которые в Конфедерации носили только проститутки, причем самые низкопробные, не те к услугам которых, прибегали джентльмены вроде Джастина, Стива или Криса. Калверли опустил взгляд и покраснел, почувствовав настоящие смущение и стыд, от вида оголенных женских ног, глубоких декольте, из которых выпирали упругие груди женщин, бесстыдно вешающихся на своих спутников, вытирающих ярко-алую помаду со щек. Вашингтон был дик и необуздан, развратен и порочен, как Содом и Гоморра. Джастину, хотелось схватить Алекса, убежать с ним в тихий Остин, показать, что это, совершенно не та жизнь, которая должна быть у него. Доказать, что он, в отличие от этого стада, кого называет своим народом – бесценен, как драгоценный камень, чистый и естественный, далекий от их безумия. Даже осознание того, что порок Алекса превосходит всех их по своей серьезности, не мог переубедить Калверли в том, что капитан иной, и не принадлежит к ужасным людям этого города.

- Перестань, - одернул его Эллингтон, слегка раздраженно, притянув Джастина к себе, за рукав кардигана, когда тот в очередной раз прислонился к стене, опустив голову, скованный тихим ужасом от нахлынувшего на них, очередного потока людей, - по твоему поведению сразу видно: либо южанин, либо вор.

- Далеко еще? – Тихо спросил тот, с трудом выпрямляя одеревеневшую спину. - Куда мы идем?

- На Восточный холм равнины Молл. – Уже спокойнее ответил Алекс и, к глубокому, тихому изумлению Джастина, взял его под руку и медленно направился дальше по улице, совершенно не ведая, как шокировал своим поступком конфедерата, на родине которого, мужчины не могли на людях демонстрировать такие интимные жесты в адрес друг друга.

Подобная obscénité*, вызвала бы многочисленные споры и скандалы во всем городе на многие месяцы. Но в этом чертовом месте, всем было наплевать друг на друга и на идущих посреди улицы мужчин и, наверное, если бы Алексу захотелось скрепить шок Джастина поцелуем, никто бы не обратил особого внимания на них. Но, к сердечному спокойствию Джастина, Алекс ничего подобного не вытворял, только вел его дальше, крепко сжимая рукой его локоть. И, от этого, Калверли становилось по-настоящему уютно, будто коту среди своры дурных больных бешенством псов, знающему, что на высоту где сидит он, никому не добраться и не причинить ему вреда, пока Алекс держит его за руку, так высоко над ними.

- Там будет прием в твою честь? – Ахнул Джастин, глянув на капитана, - В Капитолии? Вот, черт…

- Отец занимает слишком высокое положение в министерских кругах, поэтому Линкольн особо не протестовал против праздника в Конгрессе, в честь любимого сына своего лучшего генерала. – Как-то скованно улыбнулся Алекс, неожиданно кивнув, проезжающему мимо них, в коляске с откидным верхом, мужчине, который приветственно снял шляпу и слегка привстал. – Надеюсь, мы там не задержимся. Я лишь хочу кое-что узнать, и сразу же уедем. Идет? – Они перешли дорогу, и вышли к центральной улице, которую Джастин без труда узнал по многочисленным игорным домам и местам для утех и досуга.

А еще по мерзкому запаху острых специй, мочи и секса - пошлого и грязного, как и люди, ему предающиеся в этом месте.

- И что же это? Великий секрет? – Калверли разглядывал узкие садовые аллейки, по которым, мелькая между кустами, пестрыми нарядами, носились девицы, с визгами и хохотом прячась за деревьями от своих мужчин, которые, смеясь, догоняли своих захмелевших спутниц. Другие, на скамейках, скрытых от света фонарей, издавали характерные звуки, которые обычно можно услышать от молодых, пьяных вдрызг людей, нашедших кого-то, столь же пьяного, как они, чтобы выпустить пар взаимным удовлетворением.

- Не секрет - хрень та еще. Не хочу, чтобы ты думал об этом. – Казалось, Алексу было плевать, что они находились в рассаднике низменных страстей его соотечественников, а пылающих щек и, даже, ушей Джастина, он не видел, из-за полумрака, царившего на аллее, по которой они направлялись к одному из многочисленных баров - с громкими криками и смехом, играющей музыкой, вперемешку с грохотом упавшей мебели.

- Что мы тут делаем? Это явно не Капитолий, иначе я бы признал, что у вашего президента появился вкус. – Пытаясь скрыть крайнее смущение, отшутился Калверли, когда они приблизились к распахнутым дверям бара с вывеской «Вольные блага».

- Ты при моих друзьях так не шути, - они слепые фанатики, не говоря уже о том, что европейцы. – Весело отозвался Алекс, наклоняясь к его уху, чтобы перекричать шум, и не успел Джастин осмыслить сказанное, как он добавил: - А вот и они, как раз вовремя, иначе мне пришлось бы подбирать оправдания насчет того, что я тут забыл. – Закончил фразу Алекс, уже когда те остановились рядом с ними, - их было трое, и они были пьяны, но веселы и энергичны, как работяги, субботним утром.

- Алекс, будь ты трижды проклят, засранец! – Повиснув на Алексе, прогундосил один из них, самый поддатый из всей компании. - Мы уже заждались, я чуть было не спустил все деньги на того мальчишку. - Незнакомец изловчился задеть Джастина рукой по плечу и неопределенно указать куда-то в сторону.

На кого он показывал Калверли так и не понял, зато сразу стало понятно, что представляют из себя друзья капитана и, что объединяет всех четырех. Видимо, в Вашингтоне любовь к мужчинам не была чем-то, настолько запредельно-отвратительным, как в Конфедерации, где разнообразие форм любви было столь же мизерным, как в Вашингтоне - разнообразие моральных качеств. Страсть к своему полу была не только противоестественна, но, в глазах южан, и совершенно дика - это было бы смертельное преступление страшного масштаба. Не то, что эти небольшие шалости, которым молодые мужчины севера самозабвенно предавались и, которые ограничивались, головными болями по утрам в часовне, после выпитого вечером коньяка, с развратным мальчишкой на коленях.