Две войны (СИ)

Несколько дней Джастин практически не виделся с Алексом, так как в гарнизоне царила поистине праздничная атмосфера, больше похожая на массовую сцену в пьесе, проходившую под аккомпанемент артиллерийского салюта. Прибывших вместе с Аланом Эллингтоном солдат было слишком много и их пришлось разместить в недостроенных казармах у реки Дорапон, и приостановить строительство железной дороги, чтобы не тревожить покой отважных сопляков, которые вернулись после полутора лет изнурительной войны в Луизиане. Калверли мечтал придушить их всех голыми руками, вырвать вместе с позвоночником чистосердечный ответ, надеясь, что хотя бы один из этих тварей скажет, что случилось с луизианским пехотным полком, где служил его брат. Несколько раз Джастин пытался выяснить это у самого капитана, но Алекс, по-прежнему, отказывался говорить на эту тему, а Тиммонз клялся всеми богами, что ничего не знает и это все больше напоминало Джастину цирк, где он мотается из угла в угол, будто цирковой зверек, над которым все посмеиваются.

Эллингтона постоянно окружала большая толпа, которая позволяла себе самые нелепые демонстрации преданности, и Алекс терпеливо слушал их льстивые речи, пока они не начинали восхвалять его дерзновенную смелость, после чего, он, обычно, быстро исчезал из поля зрения веселящейся толпы солдат и офицеров. Они воспринимали его высшим существом, и Эллингтон, следуя своей репутации, склонен был проявлять захватнические инстинкты в своих стремлениях и в убеждениях, по поводу того, чего он может достичь; он становился всё более открыто высокомерным, нездорово амбициозным, агрессивным и требовательным.

Он излучал самодовольство, внушаемое ему другими, он все больше пренебрегал людьми, трепещущими в восхищении и слепой покорности перед ним. И только Джастин видел, как на самом деле, тяготит Эллингтона общество отца и сколько сил он тратит на подсчитывание расходов за содержание отцовских солдат. После его припадка, они виделись всего дважды за три дня, и вот сейчас в малую столовую зашел Алекс, собственной персоной, заставив своим появлением всех остолбенеть.

Прислуга склонила головы, а солдаты встали «смирно», увидев капитана гарнизона. За Александром в столовую зашел генерал Эллингтон, в сопровождении двоих своих помощников.

- И ты утверждаешь, что здесь не нужен ремонт? – недовольно оглядев помещение, спросил мужчина, скептически переведя взгляд на посеревшие от сырости стены.

- Я уже сказал - нет. - У Алекса нет ни капли негодования, он спокоен, как всегда бывает при общении с отцом, присутствие которого, действовало на него подавляюще.

Генерал Алан Эллингтон - невысокий, жилистый мужчина, с грубой, бледной кожей - такую, у Джастина в Техасе, называли «северной».

Пронизывающий взгляд серо-стальных глаз из-под темных бровей, скользил по неподвижным солдатам и служанкам, сально оглядывая девушек, жавшихся к стене под этим оценивающим прищуром. Широкий нос, худые щеки, едва приметный шрам над верхней губой, почти седые волосы, высокий лоб, глубоко прорезанный вертикальными морщинами; внешность этих двоих никогда бы не выдала в них кровных родственников, а единственное их сходство, крылось в тяжести их глаз, одинаково властных и жестоких.

- Я доверил тебе центральный гарнизон и вот, что я вижу через два года? Недостроенная железная дорога, которая нам крайне необходима, сотни больных солдат, на которых приходится всего два врача, заброшенный склад, и огромное количество гниющих трупов во дворе.

Генерал смерил еще одним взглядом людей в малой столовой и неожиданно его глаза впились в Джастина, который в этот момент, внимательно смотрел на Александра, выстраивая в своей голове предположения о его самочувствии, о котором он не успел осведомиться у него лично. Он слишком поздно почувствовал на себе взгляд Алана, так как был слишком увлечен капитаном, хмуро взирающим на отцовских помощников, делающих записи в своих отчетах: скорее всего, кто-то, вскоре получит выговор за халатность. Калверли резко встретил серый взгляд, всем своим видом демонстрируя презрение и безразличие к персоне генерала. В действительности же, Джастин, еще три месяца назад, почувствовал бы себя на грани обморока, увидев эти глаза, но, живя с Алексом, в которого периодически вселялся бес, он привык ко всему, и воспринял немую угрозу Эллингтона-старшего с полной готовностью.

- Ты доверил мне обгоревшие, полузасыпанные землей каменные развалины посреди открытого поля, заросшего плющом. – Надменно заявил Алекс, вынуждая отца оторваться от Джастина: разом побледнев, проследив за тем, куда смотрит генерал. - То, что сделал я за два года с этим местом, не идет ни в какое сравнение с тем, что я добыл тебе твою сраную победу за два месяца. Я надеюсь, ты доволен хотя бы этим?

- Не будь такой самовлюбленной скотиной. – Холодно ответил Алан и вокруг его глаз, проявилась чернота, глубокие морщины на лбу сложились, хмуря брови. - Или тебя заразил этим дикарским поведением твой дорогой гость?

Джастин не мог описать свое изумление и странную скованность, появившуюся в теле, когда до его слуха донесся громкий голос генерала.

Между собеседниками возникла неловкость, какое-то неуловимое беспокойство и злость зависла межу отцом и сыном, грозясь разразиться настоящим скандалом. Зеленые глаза, швыряли молнии во все стороны. Он явно не ожидал, что отец узнает о южном лейтенанте, которого, по всем правилам, Эллингтон-младший должен был бы отправить после пыток на тот свет. Вместо этого, вражеский офицер сейчас был жив и здоров, сидя за обеденным столом вместе с главным врачом гарнизона, и имея при себе письменный документ о неприкосновенности.

Отрицать, не признавать или игнорировать этот факт было бессмысленно, но капитан не спешил продолжать разговор в столь людном месте, о чем прямо заявил Алану. Джастин опустил голову и угрюмо посмотрел на свои исполосованные шрамами руки, думая, что все случившееся, скорее всего, предупреждающий знак, который говорит им обоим о неминуемой опасности, исходившей от генерала, который имел все права довершить начатое и покончить с Джастином, как он и поступал со всеми южными бунтовщиками и мятежниками. Конечно, он очень сомневался, что Алекс так просто отдаст его на растерзание своему отцу, поэтому охватившая его тогда паника - нечто бессмысленно хаотическое, встревожившее, в первую очередь, своей неординарностью, - после оказалась глупым испугом и не больше. Он почти выровнял дыхание и успокоился, когда вдруг заметил, что капитан указывает приглашающим жестом на смежную комнату с выходом на веранду, и Алан медленной, вальяжной походкой идет за сыном.

- Кстати, почему ты так одет, Александр? – спросил он, поравнявшись с капитаном. Слова он произносит особенно громко и веско, точно подчеркивая их, и бросает многозначительный взгляд в сторону распоясавшегося сына.

- А разве что-то не так? – ехидничает в ответ Алекс, с некоторой ноткой раздраженной озлобленности, не глядя на отца.

Генерал раздраженно закатывает глаза, видимо взбесившись полученным ответом с очередной колкостью: возникало впечатление, что Алекс глубоко ненавидит идущего рядом человека и всеми силами старается словесно окрасить свои эмоции, явно и показательно выражая свое пренебрежительное неуважение к генералу.

- Где твой мундир? - разглаживая неаккуратные складки на рукавах своей темно-синей формы, сказал Алан. - Здесь праздник, а не бой. Почему ты не при параде?

- Мы празднуем не что иное, как бой, так зачем этот фарс, отец? – Это было сказано уважительно, как и положено, но с прежней издевательской ноткой в голосе, после чего Алекс отступил в сторону, пропуская его вперед, в комнату.

- Если своим дерзким поведением ты хочешь мне что-то доказать, то будь любезен, делай это в Ричмонде. – Твердым тоном заявляет Алан, резко придвигаясь к сыну. - Почему ты остановил наступление, черт возьми?

- Из-за твоего приезда, конечно! – С наигранной почтительностью воскликнул Алекс, скривив губы в мерзкой ухмылке, которую Джастин всегда ненавидел, но на этот раз прекрасно понимал, что она более чем уместна: ему, в крайней степени, не нравился Алан Эллингтон – несмотря на то, что старший лейтенант Калверли, несомненно, отдавал должное стратегическому гению генерала, но ему, как южанину, виделась исключительно - скользкая, злостная северная нечисть, которую, от всей души, хотелось пристрелить.