Две войны (СИ)

- У тебя кровь идет носом, - повторил лейтенант, дотронувшись до красной дорожки, проложившей свой путь вдоль губ Алекса.

Джастин знает, на каком-то интуитивном уровне, что он единственная опора Алекса и стоит ему отступить сейчас - Эллингтон упадет, и вряд ли он сможет подняться снова. Поэтому, обнимая его за пояс, притягивает к себе так близко, что запах пота и каких-то трав, которыми вечно поит его Тиммонз, становится почти неразличимым; вместо этого, давно привычного и почти полюбившегося запаха, Джастин чувствует металлический привкус на своих губах, не сразу понимая, что касается легким поцелуем его подбородка. Калверли глубоко презирал и вместе с тем обожал этого человека, какая-то тайная сила толкала его к нему постоянно, каждый день, какой-то гибельный порок заставлял постоянно искать глазами фигуру капитана, чтобы, хотя бы мельком, увидеть то совершенство, которое таит в себе столько смертельных изъянов. По его глазам, Калверли видел, что тот Александр, которого он узнал при их первой встрече, который истязал его в сыром подвале, который изнасиловал его тело и надругался над его душой – покидал того Алекса, - чье присутствие было так же привычно, как северный ветер за окном.

Было ощущение, что вместе с кровью он не только теряет силы, но облегчает преисполненное злобной горечи сердце.

Зеленые глаза сверкают, как маяки над пучиной, почти не освещая темные просторы, но, убеждая в существовании опасных скал, на которых они воздвигнуты. В них плещется нечто смутное и зыбкое; бурное море, полное обломков кораблекрушения, где изредка темно-зеленые волны, накатывая на берег, показывают Джастину что-то, о чем он, казалось, уже забыл за эти несколько недель полного отчуждения между ними: нежность, привязанность, вину и… страх.

Калверли видел, что зубы у него были крепко стиснуты, и он не мог говорить, что он в смятении; Эллингтон терзался самой ужасной мукой, какую только можно испытать, самой нестерпимой болью.

Он закинул голову вверх, втянул кровь носом, старясь ее остановить. В следующее же мгновение, Алекс судорожно хватается за Джастина, и тот чувствует, как его пронизывает смертельный холод, в изумлении глядя, как Алекс бьется в судорогах и оседает на пол. Калверли поспешил подхватить его, и первое что пришло в голову, это - отнести почти бессознательное тело на кровать.

- Алекс, ты меня слышишь? – Джастин, с предельной осторожностью, уложил светловолосую голову на подушки и склонился, слушая каждый вдох, сопровождаемый влажным хрипом.

Казалось, он придет в отчаяние, если потеряет хотя бы одно легкое дыхание; тем временем его руки шарили по шее Алекса, нащупывая пульс. Подступающая паника грозила уничтожить его сознание и самоконтроль, стоило ему только ошибочно предположить, что Алекс перестал дышать, но, услышав новый хрип, вырывающийся из его рта, он ощущал горячий поток облегчения на своих щеках.

- Здесь… - вкладывая в слово последние силы, прошептал Эллингтон, вытянув руку по направлению к тумбочке у кровати.

Джастин дернул ручку, вырвав из тумбочки полку, из которой по полу разлетелись какие-то бумаги, печатка, и связка ключей, но главное, - из нее выпал маленький пузырек, который тотчас оказался у него в руках. Там было немного порошка, и Джастин, не думая о том, что это, и как принимать препарат, вытряхнул почти всё на дрожащую ладонь.

- Ну, давай же, Алекс… прошу, выпей это. – Бормотал он, прижимая стакан с лекарством к его губам, но тот, уже был на грани обморока, и его голова мирно повернулась на бок.

- Алекс, твою мать! – Джастин несильно, но настойчиво встряхивает его за плечи и только когда тяжелые веки поднимаются, открывая мутные глаза, понимает, что он проглотил лекарство, и протяжно застонав, сокрушенно ложится рядом с ним, обнимая одной рукой за шею, а второй нервно поглаживая светлые мокрые волосы.

*

- А вообще, когда такое было последний раз? – Джастин чувствовал себя не лучше мертвеца, разве что, вопреки естественным законам, - теплым, а в остальном ему было смертельно плохо.

Лишь одно не давало унынию и обреченности полностью завладеть всем его существом, - взгляд, кинутый на капитана, который уже вовсю метался по замку, опять носился с распоряжениями и всеми силами прятался от отца. Он был жив, хотя и не особо здоров, но, все же, поднявшись через восемь часов с кровати - резко переменился и Джастин понял, что таким болезненным способом его тело выворачивало из себя корень безумия, что пугало еще больше; было совершенно ясно, что Алекс борется с собой ради Джастина, и это была самая худшая рана, которую оставил ему капитан и именно поэтому он сейчас выпытывал у Тиммонза ответ.

- Давно. Года два назад, может три, у меня записано дома в его карте. – Сказал Эдгар, махнув какому-то солдату, проходившему мимо их стола и, удостоверившись, что все вокруг заняты своими делами, перегнулся через столешницу и зашипел: – Кто просил тебя давать ему опиум (9), Господи, да еще и тройную дозу? Что ты себе думал, Джастин? Мне пришлось его откачивать теином (10), кретин! Ты хоть представляешь себе, что чуть было не произошло по твоей вине? – Внезапно, спокойствие покинуло доктора, и он закончил фразу с таким отвращением, что лицо его перекосилось и стало злым.

- Честно говоря, я вообще ни черта не понимаю, объясни нормальным английским языком! – Джастин, не намеренный терпеть подобный унизительный тон в свой адрес, быстро распалился и, с юношеской непосредственностью, добавил: - А что мне еще оставалось делать?

- Позвать меня! А вместо этого ты чуть его не угробил.

- А нахрена ты это ему прописал? – Калверли никогда не умел сдерживать порывы сердца, а выпитое горячее вино играло в его крови; то была одна из тех минут опьянения, когда все, что видишь, все, что слышишь, говорит о преследующей боли и напоминает о пережитом страхе, когда дыхание Алекса, в любой миг, могло оборваться.

- Ты что думаешь, что твои порошки помогут ему? Правда что ли? Это бред, Эдгар.

- Может быть, ты можешь помочь ему? Нет? Тогда, будь добр, не учи меня, как работать. - Из его рта вырывается, точно у осипшей вороны, одинокий шипящий звук и Джастин резко осекся, почувствовав, эту злость, при этом сам, едва сдерживаясь от желания ударить или оскорбить его - такого рода неистовые поступки всегда бесполезны и глупы, если речь идет о друзьях, а Джастин считал Тиммонза другом, хотя и очень своеобразным, но единственным.

- Сколько там лет ты его лечишь, напомни? – возразил Калверли, чувствуя где-то внутри знакомое кипение, и этот внезапный прилив заставил его яростно выпалить: - Я думаю, что ты исчерпал свой запас средств, так что осуждать меня – ты не имеешь права.

- Feci, quod potui, faciant meliora potentes (11). – Откинувшись на спинку стула, фамильярно сказал Эдгар, взмахнув руками, будто испытав упоительное расслабление; кажется, врачу надоело спорить и он вновь обрёл привычное спокойствие и самообладание.

- Сделаю, уж будь уверен. – Джастин отодвинул опустевшую тарелку и раздраженно оглядел малый обеденный зал, где кроме прислуги, ушедшей на обеденный перерыв, было несколько десятков солдат прибывших из Луизианы: эти парни, возомнившие себя героями, без устали крутились вокруг служанок и, довольно часто, бывало, что их наглость переходила все границы. Джастина они откровенно бесили, а в силу своего идиотского, совсем не геройского поведения, они напоминали изрядно потрепанных индюков с контужеными мозгами. Эти парни превратили себя в героев нецензурных частушек и шуток, которые будут рассказывать девушки-служанки своим подругам вечером в субботу, когда отправятся в город проводить свои выходные. Калверли ухмыльнулся, наблюдая за тем, как женщина средних лет ударила тряпкой распустившегося юнца, протянувшего руки к ее черным кудрям.

- Эти дамочки могут за себя постоять, да? – Словно прочитав его мысли, сказал Эдгар, и Джастин заставил себя поверить, что между ними все порешалось и злость медленно начала уползать туда, откуда и появилась.