Две войны (СИ)

Джастин испытывал постыдное, бесконечное удовольствие от своих воспоминаний, столь же ярких, как если бы Александр стоял у него за спиной и проделывал с ним это заново. Джастин заметил за собой странную особенность, прочно закрепившуюся в сознании: любой скользящий на грани слышимости звук, - напоминал голос Эллингтона; любой шорох проходящего мимо человека, - заставлял его вскакивать с места и носиться, словно в горячке, ища среди тусклого и призрачного освещения сектора знакомую гордую фигуру. Он в равной мере страшился этой встречи, не зная, чего ожидать и как себя вести с человеком, чей разум привык зло подшучивать над своим хозяином. Сколько раз леденел он от ужаса, услышав на мерзлом снегу свои собственные шаги и боясь оглянуться назад, чтобы не обнаружить у себя за спиной капитана, сжимающего в руках оружие. И сколько раз он, испуская пронзительные, раздраженные крики, тут же вынуждая весь лагерь подорваться от этих воплей, когда мерцающий силуэт исчезал в снежной пелене, вновь оставив его одного.

Снова и снова, каждую ночь, он повторял себе, что это всего лишь фантомы блуждающего во тьме воображения. Ему и впрямь, временами, казалось, что он сталкивается с самим сатаною в его неисчислимых обличьях, и тот, вопреки всем мыслимым и немыслимым законам природы и разума, неожиданно обрел в его глазах неизъяснимую притягательность и это, было помешательством. Он помешался на Александре Эллингтоне.

Южане слышали эти крики почти еженощно и суетились, как очумелые, но практически никто не осмеливался подойти к нему, по праву считая, что молодой человек обезумел, как и многие пленники до него. Джастину не требовалось общение с окружающими его соратниками, которых он уже и за людей не считал, единственный кто по-прежнему находился поблизости, был Майкл, однако солдата Калверли так же держал в полном неведение. Ощущение стыда и уныние Джастина понемногу исчезли, он снова наполнился чувством собственной гордости, на какое-то время он перестал быть одиноким и бесполезным человеком, каким он так часто считал себя после пережитых ударов. Это чувство придавало ему бодрость и желание идти до конца. Он редко бывал энергичнее и словоохотливее, чем в эти дни, даже работа на каменоломне в лютые морозы не могла отнять приливы этой жизненной силы.

Всякий, даже самый короткий, перерыв в работе, он использовал для дежурства поблизости замка, поджидая Эллингтона днем и ночью, сам мало понимая, что хочет, но, точно зная, что их встреча должна состояться рано или поздно и тогда он положит конец этому навязчивому кошмару.

Джастин и еще несколько человек выгрузили бревна для котельной. Калверли устало поднял шершавый комель сосны и бросил его на общую кучу, после чего напоил лошадь, а другие пленники откатили телегу с дороги. Теперь у них есть несколько минут до сигнального выстрела, оповещающего их об окончании ещё одного тошнотворного дня. Он угрюмо посмотрел на железную дорогу и, потрепав лошадь по гриве, оглянулся на приближающихся дневальных, одним из которых был Маррей, все так же, в свойственной ему манере, вертящийся неподалеку от него, словно бы опасаясь, что Джастин выкинет какую-нибудь глупость, которая подставит их обоих. Дерек Маррей достал из кобуры свой кольт, выдвинул барабан и принялся с сосредоточенным видом, не спеша вставлять пули. Он пустил первый выстрел в воздух, а через минуту ему эхом ответил другой выстрел, пущенный дневальными в нескольких футах, с другой стороны шахт, и все пленники облегченно оставили свою работу.

Калверли, стараясь держаться как можно более непринужденно, продолжал идти навстречу дневальному, и, проходя мимо, покачивающегося в седле Маррея, на миг задержался, едва различимо кивнув головой вбок.

Дерек объявился через полтора часа, у барака Джастина, когда на лагерь опустилась зимняя ночь, однако вокруг еще продолжали сновать чем-то озадаченные «синие», которые носились по Вайдеронгу с самого утра, и эта суматоха навеивала лейтенанту смутное чувство тревоги.

- Дерек, в чем дело? Что происходит в штабе? – первым делом, спросил Джастин, не сводя с солдата опухших, красных от недосыпания и пыли глаз.

Дерек бесшумно приблизился к Джастину и тихо сказал усталым голосом:

- Прибывает проверка из города. - Угрюмо сказал тот. - Эллингтон задрал их своими письмами, и они решили самостоятельно разобраться с оккупантами. К завтрашнему вечеру все должно быть готово, вот и рвем теперь жопы. С начальством спорить все равно, что ссать против ветра, а капитан с нас шкуру спустит, если облажаемся завтра.

- Мои солдаты еще в лесу?

Ночь становилась все темней и темней; звезды, казалось, погрузились в бездонную глубину неба, и несущиеся в вышине облака время от времени скрывали их из виду, погружая окружающий вашингтонский лес в угнетенный сон, - могло возникнуть впечатление, что там даже животные не водятся, не говоря уже о засаде южан. Джастин снова чувствовал себя таким одиноким, таким удрученным, зная, что за этой оградой его соотечественники, которые наверняка думают, что он давно гниет в земле. Но что-то подсказывало, что даже имей он возможность сейчас завладеть оружием и выйти за ограду сектора, - он бы этого не сделал. Под гнетом своих странных видений и скорбных стенаний, связанных с капитаном, Джастин понимал, что он добровольно не выйдет из игры, пока не возьмет реванш. Он не хотел стать очередной пустой пешкой, преждевременно исчезнувшей с игровой доски — Джастин надеялся, что ему не суждено было стать очередным пополнением в долгой череде никчемных партий. Слишком часто его втаптывали в землю, слишком опасен был его противник, решивший сыграть с Калверли в шахматы, когда у Джастина на руках был флеш-рояль; гражданская война оставила свои кордоны, уступив место другому сражению, более значимому для него - старшего лейтенанта Эскадрона Джастина Тристана Калверли. Вступить в открытое единоборство с таким противником, как Эллингтон, было бы сумасшествием и, приняв во внимание все обстоятельства, человек слабее и рассудительнее Джастина, наверное, отказался бы от соперничества с безумцем за призрачную победу на невидимом фронте. Человек помудрее и поумнее - пришел бы в отчаяние и попытался облегчить свою жизнь. Но характер юноши представлял собою бешеное сочетание любопытства, гордости, злобы и упорства. По своему духу, Джастин мог напомнить камышовую трость – столь же гибкий, но прочный на излом; склоняется под малейшим нажимом, но, все же, имея достаточно времени прийти в себя, - он опять выпрямляется и так же высоко, как раньше, поднимает голову. Джастин знал, что ему необходимо увидеть капитана и плевать он хотел на здравый смысл и инстинкт самосохранения.

- А кто ж их прогонит? – удивленно посмотрел на него Дерек, шмыгнув носом. - Завтра командный состав решит, что делать с вашим полком. Я потом расскажу тебе, к какому решению придет совет офицеров, а…

- Капитан спрашивал обо мне? - С тяжелым сердцем и поникшей душою, спросил Джастин, вдруг осознав, что ему абсолютно не интересно, чем закончится эта стычка в лесу и единственная мысль, которая заполняла его голову, была связана с Алексом, которого он не видел пять дней, и, к своему изумлению, начал постепенно сходить с ума. – Мне нужно его увидеть. Помоги мне.

- Ты должен радоваться, что он оставил тебя в покое, а вместо этого ты опять нарываешься? – изумлению янки не было предела.

Казалось, он искренне верит в то, что Джастин лишился рассудка, и явно боролся с раздражением, превозмогая порыв встряхнуть лейтенанта, и от этих усилий его руки затряслись, а на скулах заходили желваки.

- Дерек! – Джастин резко сделал шаг вперед и что-то во взгляде его сверкающих глаз, заставило Маррея инстинктивно шарахнуться. - Если я не поговорю с ним, то к концу недели ищи меня в выгребной яме. У меня такое чувство, что я на пределе и вот-вот сорвусь.

- Если ты убьешь его, тебе не станет легче, - покачал головой тот, неправильно расценив бурный порыв лейтенанта. – Не усложняй все, просто радуйся, что остался жив, после капитанских забав.