Две войны (СИ)

Последний раз Джастин видел такой взгляд у капитана в тот день, когда тот чуть было не удушил его и воспоминания о тех боли и страхе, были слишком свежи, чтобы он смог совладать с ними.

- Алекс, прошу тебя, - слабо запротестовал доктор, и Джастину показалось, что они оба сейчас жестоко поплатятся за свою ложь, а когда офицер медленно поднялся на ноги, тяжело опираясь руками о стол, Калверли тихо выдохнул и, вырвавшись из рук Тиммонза, сделал несколько шагов назад, к двери. - Не делай опрометчивых выводов, это была маленькая глупость, которую можно списать на возвратившуюся лихорадку и горячность его характера, так что я настаиваю, чтобы ты…

- Рот закрой! – закричал Эллингтон, срывая голос. - Настаивать тут имею право только я. С тобой Тиммонз, я разберусь позже. – Он резко направился к ним, и слова били в такт его четким шагам, словно сами ноги монотонно выстукивали эту фразу.

Воздух был горячий, будто в пылающей печи и Джастину казалось, что он слышит чей-то незнакомый голос, резко отличающийся от грубого, хриплого голоса капитана, который настойчиво и зло твердит у него в голове:

- Ты, чертов щенок, нагло пользуешься моим доверием, чтобы передавать информацию своим дружкам за территорией сектора. Я знаю, что мы окружены, и это не могло пройти без твоего участия. Тварь, если же тебе так хочется убить меня, так что ты медлишь? – И все же это был голос Алекса, но он уже был не собой.

Калверли, будто бы, услышал в своих ушах звон мечей и барабанный бой, звуки, которые обычно сопутствовали любой битве, в любом веке. И только, когда капитан вплотную приблизился к нему и в его руках оказался револьвер, Джастин понял, что вот он, стоит на поле боя, наслаждаясь тем, как легко рукоять скользнула в ладонь.

Джастин чувствует, как горячая рука капитана сжимает его пальцы, вынуждая сомкнуть их на рукоятке револьвера; Джастин видит как его руки послушно и естественно, покоряясь старой памяти, поднимают ремингтон. Он чувствует по весу, что револьвер заряжен, в барабане все шесть пуль, и желание разрядить их в голову Эллингтона становится все непреодолимее. Джастин взвел курок… и медленно опустил револьвер. Да, он хочет вновь услышать, нажав спуск, звук выстрела, но это ничего не будет значить, даже когда кровь капитана Эллингтона горячим потоком потечет у его ног.

Подарить ему смерть – слишком милосердно, слишком легко, а вот забрать жизнь – в сотню раз сложнее, опаснее, но эта игра обещала слишком затянуться, и Джастин, все сильнее опасался, что его вспыхнувшее желание, его пробудившиеся пороки и очнувшийся зверь, не позволят ему так легко оборвать эту нить, окончить незримую войну.

Лейтенант открыл рот, чтобы ответить что-то, но в замешательстве не произнес ни звука, мутно взглянув на человека перед собой, по-прежнему видя в нем самого злейшего врага, но, уже не решаясь выстрелить. Движение, которое некогда давалось так легко, что об этом даже не приходилось задумываться, теперь потребовало таких усилий и ловкости, как если бы Калверли пришлось жонглировать одной рукой.

- Давай, лейтенант. Убей. - Сказал Эллингтон голосом, который Джастин вновь не смог узнать и тот сухо засмеялся, схватив юношу за руку и прислонив дуло револьвера к своей груди.

По рукам Джастина прошлась волна, выплескиваемая вздымающейся грудью капитана; казалось, что дыхание мужчины, стоящего перед ним, сбивает с ног, заполняет его, и Джастин попытался бороться с этим ураганом, но у него подогнулись колени, задрожали руки и он, неловко разжав пальцы, услышал глухой удар револьвера о пол. Джастин обреченно вздохнул и из больной груди вырвалось глухое и бесконечно мучительное завывание.

“Ты его не убьешь, – угрюмо сказал он себе. – Не здесь, не сейчас, не так”.

- Ты не заслуживаешь этого, - почти невидящими от ярости глазами, он взглянул на капитана и ослаблено облокотился о стену. – Я тебя все равно убью. Знай это, Алекс.

“Я сделаю это иначе. Ты будешь страдать”.

Он старается не забыть, что когда-нибудь придёт время, и ему совершенно одному, совсем одному, придется сосчитать все свои минуты малодушия, мучений и тоски и в один бесконечно долгий миг, поймет, что совершил ошибку, не нажав на курок.

- Лжешь, и что еще хуже – лжешь неумело. – Прохрипел капитан. Он произносил это каким-то особым тоном, глаза его при этом широко раскрывались и излучали странный блеск, грудь приподнималась, ноздри вздрагивали, и он жадно вбирал в себя воздух, словно вдыхал запах страха и отчаянья повисший между ними. – Ты слабак, Джастин. Если бы хотел – сделал это сейчас. Жалкий ублюдок!

Когда закончен подобный разговор, всегда остается нечто такое, о чем не сказано ни слова, но что-то проходит сквозь землю, и упирается в ее центр, бьет по ногам, отнимает силы. Он сам припадает, простершийся, вновь повергнутый, к стопам врага, а сердце его пульсировало, с тем мрачным рвением, которое заставляло его сжиматься и распадаться, словно подверженный гниению орган. Джастин сполз по стене и закрыл лицо ладонями, отшвырнув ногой валяющееся рядом бесполезное оружие. Пули не могли ему помочь закончить эту войну.

- Джастин, - его тормошили за плечо, но южанину было абсолютно все равно: священный долг казался полной чепухой, на которую можно плюнуть и растереть слюну ботинком; даже на родных, ради которых он день и ночь грыз план побега, в обход передавал весть брату, чтобы все побыстрее закончилось.

Ему стало все равно, будто бы он заново увидел бедность своей жизни, и единственное что еще могло поддерживать в нем стремление выжить – это желание уничтожить проклятого капитана-янки, но, не известным человечеству оружием, а тем, что полностью убьет в Джастине, всё представление о нормальной жизни, вырвет его сознание и перевернет душу. Для того чтобы получить свою свободу, Джастину необходимо было потерять все и возродить иную жизнь на руинах. Он знал, как это сделать и от этого ему захотелось умереть – пожалуй, это чувство становилось для него ближе самой жизни.

- Джастин, вставай, ради Бога! – Тиммонз подхватил его под руки и выволок за дверь.

Калверли краем глаза заметил, как Эллингтон мечется по комнате, словно в припадке безумия. Вокруг него все грохотало с такой силой, что казалось, будто от этих звуков скоро падут стены замка - этого было достаточно, чтобы южанин почувствовал дикий страх и непреодолимое желание вернуться в комнату, чтобы схватить Эллингтона за плечи, встряхнуть его как следует, вмазать по красивому лицу, выбить эту болезнь из его головы, словно от этого станет легче им обоим.

- Отпусти меня, Эдгар! – закричал Джастин, сбрасывая с себя руки врача, и почти не понимая, почему так стремительно порывается вернуться обратно.

Волосы шевелились у него на голове, когда он встречался взглядом с непроницаемой чернотой зеленых глаз и в то же время он понимал, что сейчас отчаянно хочет посмотреть в них, взглянуть в его глаза, сверкающие, словно раскаленные угли, не желая замечать злость и ярость, затмевающие этот огонь.

- Я должен вернуться к нему. - В ушах стоял ритмичный шум крови, но он смог расслышать взволнованный голос Тиммонза:

- Рехнулся? Мне одного психопата хватает. - В глазах доктора светилось терпение, какое бывает у вола в поле — бездумное и кроткое, словно бы он готов был отпустить его руку и дать вернуться к Алексу.

И Джастин уже порывался вырваться, как Тиммонз, единым гибким движением, оттащил его от двери, волоча по лестнице на первый этаж. - Ты должен уйти, и не показывайся ему на глаза ближайшие несколько дней. Он считает, что ты предал его доверие, а это слишком большая нагрузка для его нервов, он просто может не выдержать.

Калверли и сам теперь видел в чем причина столь частых смен настроения и, для этого, ему не требовалось медицинское образование: достаточно посмотреть в глаза капитана, вспомнить его дикий вид, его бесконтрольный гнев, сплошные нервы. Он живет исключительно на нервах, совсем как канатоходец, вся жизнь Александра Эллингтона - это прогулка по туго натянутому канату и Джастин, сам того не осознавая, больше всего боялся, что его единственный враг сорвется.