Две войны (СИ)

Эллингтон жадно, хрипло вдыхал воздух, - это дыхание отдавало Джастину в пах, разливаясь горячим потоком по нетерпеливо истекающему органу. Джастин потянулся к своему члену и буквально в два движения довел себя до пика, вскрикнул и излился, чувствуя, как сладкая судорога сжимает его икры.

Алекс склонился и поцеловал его в раскрытые губы, заметив, как по напряженному горлу прошел глубокий вздох, протянул руку и положил ее около головы Джастина, лениво перебирая длинные каштановые волосы.

Калверли все также, в бессилии, лежал, утопая в подушках и закрыв лицо обеими руками; он был неподвижен, и казалось, что никакое действие не могло бы встревожить его и вывести из ступора.

Эллингтон еще несколько минут приходил в себя после бурной волны эйфории, прошедшей по телу, затем поднялся с кровати и стянул с дверцы шкафа длинный кашемировый халат тёмно-зелёного цвета, великолепно оттеняющего цвет изумрудов его глаз. С его лица не сходило ясное, безмятежное выражение, губы расплывались в улыбке, а глаза то и дело обращались в сторону Калверли, который приподнялся на локтях и смущено опустил взгляд на смятые простыни.

- Ты всегда получаешь то, чего хочешь, да? – поинтересовался Джастин глухим голосом.

Эллингтон повернулся со змеиным проворством, но не ответил; в дверь дважды постучали, а из коридора раздались громкие мужские возгласы.

- Да, сержант. В чем проблема? – закатив глаза, вздохнул Эллингтон и потуже завязал широкий пояс из шармеза.

Дверь внезапно распахнулась, и в комнату ворвался взъерошенный темноволосый человек средних лет, одетый в потертую форму, с надвинутой на брови шляпой; он явно был чем-то озабочен, но при этом решительно настроен.

- Сэр, капитан, я пытался сказать доктору Тиммонзу, что вы не принимаете, но он не стал слушать, - вслед за ним, в комнату вбежал невысокого роста офицер, склонив и без того сгорбленную спину в учтивом поклоне.

- Спасибо, сержант, - потемневшие зеленые глаза впились в доктора Тиммонза дерзким, злым взглядом, но на лице заиграла усмешка, - будьте любезны оставить нас. И распорядитесь насчет завтрака.

Сержант три раза мигнул и, кинув короткий неопределенный взгляд на Джастина, высоко натянувшего одеяло, с достоинством вышел за дверь.

- Скажите, пожалуйста! - раздражительно и злобно посмотрел на Алекса, Тиммонз, швырнув шляпу на стол. – Это что вообще значит? Он мой пациент и если я прописываю ему постельный режим, значит, так оно и будет. Я врач, все-таки. – Тиммонз окинул брезгливым взглядом комнату, пребывающую в состоянии крайнего беспорядка и, снова вернул свой взор к Джастину, который уже до подбородка натянул одеяло, прикрывая наготу. - Отлично повеселились? А мне теперь заново его откачивать.

- Твой последний пациент, если мне не изменяет память, оказался на том свете раньше, чем успел прилечь. Так скажи мне, с каких это пор, ты вновь решил браться за больных, у которых все конечности на месте? Ты полевой хирург – так иди и работай, – невозмутимо отозвался Алекс, закуривая трубку; выпуская изо рта табачный дым, он понемногу успокаивался.

Его хищное лицо было совершенно жестким, непроницаемым: по нему нельзя было угадать эмоции; Джастин уже узнал эту излюбленную манеру капитана Эллингтона – он был превосходным актером и прекрасно умел совладать собой, даже имея за душой море ненависти и злости. Приходилось расшифровывать его слова, так как ни по лицу, ни по глазам, ни по его надменной манере держаться Калверли не мог понять абсолютно ничего. Такая бездонная пустота после столь бурных эмоций внушала страх – этот человек был непредсказуем.

- Я всегда довожу дело до конца, Александр. – Кажется эти, высказанные жестким тоном, слова сильно зацепили Тиммонза, потому что он, вдруг резко осунулся, пожелтел, стал, будто каменный и сел в кресло, нервно закинув ногу на ногу.

Джастин почувствовал неловкое оцепенение, какое охватывает человека от осознания того, что он подслушивает разговор старых товарищей, темы которого не предназначены для посторонних.

- Последнее дело довел до конца я, купив тебе лицензию. – Тем временем продолжал злорадствовать Эллингтон, пуская круги дыма. - Я плачу ещё пятьдесят долларов, и ты заканчиваешь сюда шастать.

Калверли перевел взгляд на доктора, который, по-видимому, подсчитывал что-то в уме, хмуря брови и раскачивая ногой.

- Ради Бога, Эдгар! – нетерпеливо начал Алекс, - работа твоей логики становится похожа на бессмысленные усилия негра, решившего поджарить медузу! Что за бессмыслица? Это хорошие деньги.

- Но я еще не закончил обследование, - врач замешкался, растерянно бурча, - через двенадцать дней мне необходимо будет проверить состояние его гортани и легких на признаки отечности и воспалительных процессов, протекающих в…

- Сто. – Прервал его Эллингтон. - Сто долларов поверх того, что ты уже получил. Это пятьсот долларов за пять дней – твоя полугодовая зарплата, Тиммонз. Решайся.

- Мальчик еще болен. - Тиммонз сильно вздрогнул, поднялся со стула и, трогая бритый подбородок, уже без прежней уверенности заявил: - Если прекратить лечение, болезнь, возможно, вернется, но в обостренном виде и тогда даже господь бог его не спасет.

- А кто сказал о прекращении лечения? – удивился Алекс. - Нет, приятель. Ты будешь, приходить раз в неделю, и проверять его, но теперь твоя основная задача - это госпиталь. Там ты волен делать что пожелаешь, но знай, я не позволю проводить твою практическую работу на этом парне.

Джастину казалось странным, то, что он так и не понимает разговора о предметах так сильно волнующих обоих. Одним таким предметом был явно он сам, а о чем шла речь, протекающая между их словами, была ему не ясна. Калверли внимательно разглядывал доктора и вспоминал, что этот человек уже когда-то лечил его, первые дни пребывания в госпитале. Эдгар Тиммонз, был не столь внушительно вида, как капитан Эллингтон, не такой презентабельный, будто бы выходец из средней семьи, но по его внешнему виду, Джастин мог догадываться, что он обладал невероятной выносливостью, той, которая отличает лишь безумцев и идиотов. Казалось, что таким звонким и взрывным голосом может действительно говорить лишь безумный фанатик, полностью отданный своей работе. Калверли понимал, что что-то еще кроется за душой этого человека, но точно мог сказать только одно: врач почему-то казался ему, при всей своей экстравагантности и неординарности, довольно любопытной личностью, человеком, внушающим доверие.

- Верно, ты совсем тронулся, Алекс, – задумчиво прищурился Тиммонз, сложа руки и собирая все мысли: - Я не для того вытаскивал мальчишку из могилы четверо суток, чтобы ты так легко пустил все на самотек. Не будь глупцом, ему требуется профессиональная помощь.

- Послушай меня, профессионал хренов, - Эллингтон зло ухмыльнулся, изменив своему спокойствию, и с силой опустил ладонь на стол. Джастин вздрогнул от громкого хлопка, а доктор в испуге вскочил с кресла. - Я был бы большим глупцом, если бы подпустил тебя к мальчишке ещё на день. Ты сделал все, что от тебя требовалось, теперь проваливай.

Лицо его казалось ужасным, такое выражение ненависти и муки отразилось на нем, что Джастин невольно поднялся с кровати и, обернув бедра тонким одеялом, нерешительно приблизился к столу, у которого они спорили. Тиммонз схватил шляпу и кинулся вон из комнаты, так ничего и не ответив.

- Что между вами произошло? – недоуменно спросил, положив руку на плечо Алекса.

Джастина терзали смутные догадки и сомнения, будто он теперь часть чего-то большого, и сам того не понимая, стал темой раздора.

- Не сейчас. – Отрывисто и напряженно сказал Эллингтон и направился в уборную. – Я сейчас уезжаю в город. Позавтракай и отдыхай. Я буду ночью.

*

Едва закрыв глаза, Джастин уже боялся этих кошмарных сновидений и ненавидел их; видеть своих умерших друзей само по себе невыносимо, но каждый раз пытаться сбежать от них, - почти непосильное задание. Он взял за правило не обращать внимания, дал себе клятву навсегда распрощаться со страшными сновидениями, но увиденное не давало покоя – среди покойников стоял Стив. Милый старина Стив Карлсон, служивший в солнечном штате Флорида, теперь был мертв. Джастин лег лицом в подушку и, кусая ее, чтобы не кричать, заплакал. Слезы медленно падают в грудь, в глубину темного озера, бездонного и холодного. Упав, они колышут воду и тонут, а волны приливают и отходят; там, в темноте, гулко, тревожно потопает под холодными волнами сердце. Вся прошедшая жизнь – восемнадцать недолгих лет, казалось, была полна мимолетных событий - взглядов, отрывков музыки, улыбок, прикосновений, выпивки - каждое это событие казалось столь стремительным, что не оставляло в сознании никакого ощущения протяженности во времени. Даже суммарно эти короткие события не могли сравниться с той болью утраты, которая протянулась через сознание и перечеркнула, напрочь, словно одним метким выстрелом снесла голову, всем иным воспоминаниям. Боль потери, словно большой черный котел, заполонила всё тело, душу и погрузила в это булькающее, пузырящееся кипение его чувства. Джастину казалось, что густая смоляная тьма льется ему в глаза, в ноздри, и нет воздуха для дыхания, нет неба над головой. Он пришел в себя, и испытал сожаление и ужас, которые, буквально перевернули его душу, подумав о том, что возможно и Кристофер лежит где-то в чужой земле, погребенный под сотнями других тел, или совершенно один. А может, и Джефф уже мертв. Калверли мысленно представлял земли собственной души, обозначенные на карте белыми пятнами, - они смутно напоминали ему Луизиану: он всеми силами заставил себя перенестись к брату, и посмотреть на него. Джастин, блуждая взглядом по гигантским плоскостям водной глади Миссисипи, пепельно-синим, безветренным горам, сияющим зеленью сосновым кронам, все отчетливее представлял себе Луизиану, такой, какая она была в довоенное время – яркая и живая, а не выжженная пустошь, в которую превратилась теперь. Ему казалось, что Джефф жив: его брат был отличным бойцом, он бы никогда не сдался, попав в рабство, никогда бы добровольно не лег под мужчину, не нарушил бы свое слово, данное на присяге, - его брат был жив, потому что мог бороться до конца.