Две войны (СИ)

- Со мной все хорошо, – утверждает Майкл. - Мы хотя бы в условиях живём нормальных… относительно. Не то, что те, на улице, – он, поежившись, хмуро оглядел бревенчатый потолок барака. - Они все скоро передохнут к чертовой матери.

Деревянные полы в бараках были сняты, чтобы не было возможности под их прикрытием рыть тоннели для побега. От земли тянуло невыносимым холодом, а кашель Джастина усиливался. Он надеялся что, переселившись в барак, станет легче переносить ноющую боль в груди и саднящий кашель, но болезнь просыпалась в нем: осторожно, медленно, словно примериваясь. Джастин был абсолютно уверен, что болезнь нешуточная. Медикаменты в лагерь, конечно же, не поставлялись, а это означало, что он сильно влип, потому что, даже украсть лекарства было неоткуда.

- Как сказать, – прохрипел он, кутаясь в мешок, который служил ему одновременно подстилкой и одеялом, потому что нормальные одеяла изымались на время зимних холодов, чтобы более слабые и раненые погибали от холода. - Здесь, так же как и на улице. Разница не столь велика. Разве что несет не так сильно.

Временами бревенчатые подпорки скрипели, и у Калверли перехватывало дыхание. Каждый раз ему казалось, что ветхая постройка рухнет, похоронив под завалом гнилой древесины своих заключенных.

Джастин облокотился о стену и принялся ждать Маррея – сегодня была суббота, и дневальный должен был делать последний обход перед отбоем; в такие моменты он передавал Джастину посылку с хлебом и орехами. Калверли хотел есть: его желудок нещадно скулил, но по сравнению с болью в легких – голод казался чем-то далеким и маловажным. Через четверть часа его начало клонить в сон; это было крайне странным явлением, потому что по ночам его сердце дрожало в груди так осязаемо, что он не мог уснуть.

Что-то странное крутилось в голове: будто он спускается сквозь низкую облачную пелену, какая бывает перед приближающейся грозой, где-то высоко в горах, где стираются границы между землей и небом. Что-то яркое вспыхивает под плотно сжатыми веками, - кажется неестественно яркий всполох после столь темной ночи. Калверли порывается что-то сказать Майклу, но захлебывается своими словами; он выгибается дугой, когда тело выталкивает воздух из глотки вперемешку с гнусной жижей, поднимающейся из легких.

- Эй, лейтенант, ты чего? – голос Майкла дрогнул, будто кто-то пихнул того в грудь. Он едва ли мог заметить, что Джастин мучается от недомогания уже две недели, ведь человек, ослепленный своей собственной душевной болью, борющийся с гордостью и самоуничижением, голодом и болезнью - не мог воспринимать приближение чужой смерти, какой бы скорой она не была.

Джастин перекатывается на бок, кашляет, цепляется за обрывки какой-то относительно связной мысли, но она ускользает прежде, чем он вообще осознает, что она принадлежала ему.

- Маррей. – Джастин прикусил язык, чуть сильнее - и остался бы без него. Сияющая спираль боли, которая все раскручивалась и раскручивалась, пока не стала одной прямой нитью, пронизывающей каждую клетку тела от груди до ног, была невыносимой.

Розенбаум схватил Джастина за рубашку обеими руками и закричал нечто бессвязное. Какой-то человек из породы немолодых, хамоватых уголовников, тихо встал у него за спиной, видимо, решив выяснить, чьи вопли не дают уснуть всему блоку. Стоило Джастину открыть глаза, как резкая, пронзительная боль в голове заставила его издать страшный звук на грани всхлипа и крика; в этот момент вокруг них с Майклом собралось человек десять и все они показались Калверли в этот момент слившимся, мутным пятном. Каждый считал своим долгом выразить недовольство, дать о себе знать: кашлянуть, свистнуть или сказать что-нибудь вроде: «Лучше вставить ему кляп». «Дальше будет еще хуже». «Убей его и все».

- Пошли отсюда, нетопыри. – Огрызнулся Майкл, не поворачивая головы к конфедератам.

Джастин чувствует, как каждый вдох наполняет легкие зловонным запахом – сладко-тухлым; в голове словно рвутся сосуды, и он не может видеть, как кривятся гнилые рожи его земляков в ту минуту, когда он отхаркивает очередной вязкий ком.

- Позови… дневального. Дерека Маррея. - Накопившаяся усталость и нестерпимая боль, убили остатки логики и страха в его голове - единственным выходом казалось позвать Дерека, который должен сегодня дежурить.

“Он должен мне помочь”.

Борясь с подступающей время от времени волной дурноты, он изо всех сил держался, чтобы оставаться в сознании, потому что Майкл кинулся прочь из барака на розыски Маррея, а оставшиеся конфедераты со злобой смотрели на Джастина и наверняка каждый прикидывал, как быстрее избавиться от этой проблемы. Здесь умирали каждый день, каждую ночь и люди окружающие его были столь же близки к смерти, как и он сейчас – они стали самой Смертью в ее традиционном мрачном образе с косой, пожинающей человеческие жизни; апокалиптическим всадником на бледном коне. Они топтались рядом с Джастином, и вот чьи-то мозолистые руки сомкнулись у него на шее, большие пальцы со всей силой вжались в гортань, седоволосый южанин осклабился, скаля кривые зубы и покачиваясь из стороны в сторону, он стремительно перемещал вес тела на руки.

Калверли казалось, что он в одно и то же время наблюдает и принимает участие во всех человеческих смертях одновременно. Джастин захрипел и дернулся, но его быстро скрутили ещё несколько человек, хотя это было почти необязательно, если учитывать его состояние. Нет никакого шанса, что он справился бы с ними с пятерыми; даже если бы был силен и здоров, даже если бы он дрался ногами и кулаками, он бы никогда не отбился от этих боровов без оружия – они были ему не по зубам. Джастин не мог больше дышать и, в тот момент когда вся вселенная уже кажется абсурдной и бессмысленной, а любая человеческая деятельность - тривиальной, его слух улавливает лязг дверных петель, и надзиратель орет настолько громко, что этот звук бьет взрывной волной, прорывает дамбу бессмысленного гнева, и конфедераты резко отбегают от безвольного тела.

- Что тут у вас? – таким разъяренным, как сейчас, Маррея никто не видел, так что осмелился ответить только один, все тот же седоволосый, чьи руки только что чуть не лишили жизни Джастина.

- Да, вот, командир, - блеснули желтые глаза седого, он скривил губы над крепкими старыми желтыми зубами, и сказал: - Пытаемся оказать товарищу всяческую помощь, а то больно пацан плох…

“Когда я воткну пальцы в твои глазные отверстия и вырву тебе глаза, тогда на помощь тебе уже не придет никто”, – думал Джастин, отплевываясь мутной жижей.

- Зная твою сучью натуру, я бы тебе и щенка не доверил, - рявкнул Дерек и поднял плеть для удара. С недавних пор он взял моду таскать с собой эту мерзкую вещичку. - Разошлись все, живо!

Никто не издавал ни звука - особенно Джастин, силы которого уходили на поддержание дыхания, - пока, наконец, Дерек не нарушил напряженную тишину, и теперь в его голосе слышалось изрядное напряжение:

- Ладно, отбой, мерзавцы. Этого я забираю.

Джастин запомнил, как его выволокли на улицу. Майкл помогал дневальному тащить Джастина куда-то за территорию лагеря, дальнейшие события показались сущей неразберихой, калейдоскопом, - Джастин не смог бы осмысленно выразить это словами.

- Иди, серый (6), отсюда. Тебе не положено шастать по территории в нерабочее время, - буркнул Маррей Майклу и тот, с неописуемым волнением, посмотрел на Джастина, повисшего на плече Маррея, после чего нетвердым шагом побрел к бараку. – Джастин? - проговорил он по-матерински участливо: - Лейтенант Калверли, держись, я уже уведомил о твоем состоянии коменданта. Он вызвал доктора.

Для Джастина это были только слова, ибо для него в то время, мир состоял из разрозненных явлений, либо, это был поток странных картин, проходивших у него перед глазами, и ни одна из них не была связана с другими. И только одна мысль вклинилась в сознание, потому что целиком состояла из одного куска, а не была составлена из лоскутов, обрывков и старых шестеренок, скрепленных ржавой колючей проволокой.