Две войны (СИ)

Джастин успел заметить сеть извилистых покраснений на его плечах и, сгорая от стыда, поспешил отвернуться, дабы не видеть последствия своего грехопадения.

- Почему? Что поменялось за пять дней твоего отсутствия? – Джастин затрясся как припадочный, не понимая, то ли слезы катятся из его глаз, то ли он опять теряет сознание, потому что комната резко расплылась и завертелась, но он упорно продолжал говорить, надрывая голос.

Джастин всей душой стремился понять мужчину, почему он это все делает, почему насилие над людьми приносит ему наслаждение, почему его совесть не отягощает даже такое страшное преступление, как мужеложство.

Стиснув зубы до боли в деснах, с волосами, слипшимися от пота, сжав руки, голос его был резок и прерывист и Алекс, молча наблюдал за этой переменой, после, вздрогнул, и длинная мучительная складка пролегла у него на лбу, прибавив лишний десяток лет. Он явно хотел что-то сказать, но боролся с этим желанием. Потом прошептал:

- Ты.

Это было уже слишком и Джастин, спрятав лицо в ладонях, заскулил что-то нечленораздельное, карая себя за безрассудство, за слабость, за то, что позволил с собой сделать, как вдруг почувствовал прикосновение к своему плечу.

- Нет! – Калверли вздрогнул и разразился гневной тирадой, вперемешку с отчаянными всхлипами. - Оставь меня! Дай мне уйти. Подвергни меня, каким угодно пыткам - я готов все вытерпеть - только не заставляй меня делать это снова. Отруби мне руки и ноги, чтобы я стал жалким калекой. – Простонал он, вцепившись в свои спутанные волосы, будто намереваясь оторвать свою голову от оскверненного тела, которое так нещадно предало его. - Выкинь меня подыхать в зловонную яму, рядом с телом Норманна. Я не могу так больше. – Он зашелся кашлем, но, понимая, что Эллингтон тянет его на себя, вынуждая приблизиться к горячему ненавистному телу, резко вывернулся и соскочил с кровати, тот час же упав на холодный деревянный пол.

“Убей меня. Я отправлюсь в преисподнюю, где буду вечно гореть за содеянное. Если ты пошлешь меня в ад, он не будет ужасней того пекла, что горит в моем сердце”

- Нет, этого не будет. – Эллингтон приблизился к лежащему на полу Джастину, но на этот раз не стал прикасаться. - Я тебя больше не трону. Будет по-твоему, лейтенант.

Лицо его затуманилось глубокой, тяжелой печалью, словно бы он сейчас утратил нечто крайне дорогое.

- Меньше всего мне хотелось бы, чтобы мы с тобой когда-нибудь встретились в бою друг с другом. – Сказал Эллингтон, склонив голову. - Ты победил, Джастин. Твоя война окончена, ты можешь уходить, я больше не смею задерживать тебя. Возвращайся обратно в лагерь и работай. Теперь, в твои обязанности входит только это.

Джастин, поднявшись на ноги, упорно всматривался в зеленые глаза, стараясь понять, что на этот раз он задумал, но попытка что-либо прочесть в глазах Александра, напоминала поиск монеты в мутной застоявшейся воде залива. Калверли нервно оглянулся, вспомнив, что его рабочая одежда осталась выпариваться, но тот явно это понял и, стянув с плеч рубашку, кинул к его ногам, затем туда же последовали брюки, валяющиеся на измятой кровати.

- Надевай и уходи.

Джастин покосился на предложенную одежду и нерешительно надел её, так как иного выбора у него не оставалось. Когда он закончил, Эллингтон все так же стоял нагим перед ним и Джастин поспешил опустить мокрые глаза. Он вышел из комнаты, ожидая, что его сейчас догонят и изобьют до полусмерти, думая, что это очередная проверка на прочность, но нет – он спокойно вышел во двор, затем, под пристальным взглядом надсмотрщиков, зашел на территорию Вайдеронга. Он миновал рабочий отсек где, до сих пор, бурлила работа и направился к своей яме, которая, в последние пять дней, заменяла ему дом. Из подручных материалов были сооружены примитивные укрытия и прорыты два канала – один предназначался для сбора питьевой воды, купания и стирки одежды - возле него сейчас работало несколько десятков человек - а другой служил коллектором сточных вод. Во время дождей, воды эти двух каналов сливались, поэтому пить её было невозможно, так говорили в лагере. Южане опасались скорого осеннего дождя, и все разговоры сводились лишь к тому, как бы успеть запастись питьевой водой до начала ливней, но Джастина это не волновало. Что-то безнадежно умерло в нем, сломалось несколько минут назад - он ощущал себя инвалидом, хотя Эллингтон так и не отрубил ему руки и ноги, – но ему, теперь, все равно, явно не хватало чего-то важного, самого главного, без чего все остальное - лишь хорошо отлаженный механизм, бездушный и бессмысленный. Его сердце продолжало обливаться кровью, но его душа застыла в безмолвии. Танталовы муки, по сравнению с его, были чем-то вполне терпимым, хотя Джастин и не знал, как оно там, в аду, но что-то ему подсказывало, что разница оказалась не столь велика. Возможно, что он уже находился там, куда был готов отправиться совсем недавно.

“Что ты сделал со мной, Александр Эллингтон?”

========== Глава 8 ==========

Don’t pull me under

Into the deep.

I often wonder

How it should be.

I’m picking sides

And pulling the strings,

I’m living lies

And shedding the skin.

I’m open wide

And letting you in,

I’m wrong in rights.

Believe

(Breaking Benjamin)

Неделю назад Джастина направили работать на каменоломню, в двадцати ярдах от которой находились угольные шахты, а ещё в нескольких ярдах от них - наковальня и водосборники, осуществляющие сбор подземных вод в специальных ямах с последующей её выдачей кожаными вёдрами на поверхность. Эта вода шла на нужды штаба, так что янки ежедневно заставляли южан носить огромное количество воды на задний двор, где к концу дня оказывалось несколько сотен вёдер и бочек. Вода проходила через фильтры, состоящие из гравия и древесного угля, после чего отстаивалась несколько дней и была готова к употреблению, однако ни капли из добываемой воды южане не получали и были вынуждены прибегать к самостоятельному сбору воды. Конфедераты собирали воду в некое подобие бочек, хотя Джастину казалось, что резервуары больше походили на корыта.

“Чему удивляться? Мы для них не более чем скот”.

Так как пленным приходилось работать не менее восемнадцати часов в сутки, времени на сбор воды, для собственных нужд, почти не оставалось, поэтому южане поочерёдно сменяли друг друга по ночам. Выливая накопившуюся из резервуаров воду в колодец девятифутовой глубины, рассчитанный на использование пленниками из первых трёх бараков, где жило триста человек, включая и Джастина. Оставшиеся семь бараков имели точно такие же колодцы, но каждую ночь кто-то из конфедератов так и норовил вынести несколько вёдер воды из соседних колодцев, дабы облегчить собственные усилия в последующие несколько суток. Так что первые три барака, именуемые «Блоком А» были вынуждены нести ещё и ночной караул. Джастина невероятно бесило то, что эти люди совершают нечто подобное. Он недоумевал, почему южане всеми силами стараются испортить и без того сложную жизнь своих братьев, оказавшихся на равных условиях. Разумеется, он видел, что сотни человек уже лишились всякого рассудка, а те, кто ещё хоть что-то соображали, просто были бессильны сражаться ещё с кем-то кроме смерти, поджидающей их каждый день. Обезумевшие исчадия человеческого рода; они болтали какие-то бессвязные речи и затравлено озирались вокруг. Калверли понимал, что вразумить соотечественников нельзя, и каждый был и остаётся сам за себя, но он всячески пытался хотя бы облегчить страдания тех людей, которые, по его мнению, этого заслуживали. Он был офицером, а они были его людьми, его солдатами, хотя из третьей и четвёртой частей, которые попали с ним в плен после сражения на холме Гвен, он так и не увидел в лагере никого, с сожалением решив, что его однополчане не выжили. Однако это ничего не меняло, и Джастин понимал, что офицер, давший присягу своему Правому Делу перед Богом, не имеет права отступать и бросать на произвол судьбы тех, за чьи жизни он в ответе.