Две войны (СИ)

Тяжёлыми, неуверенными шагами, приблизившись к входной двери, Джастин натянул пальто и скользнул в сыроватый, вечерний сумрак. Он стремительно направился на задний двор, к конюшне, пошатываясь и потирая потемневшие болезненные синяки от удавки на своей шее, хрипло кашляя и прилагая немало усилий, чтобы удержаться на ногах и не упасть.

— Гарри! — осипшим голосом, позвал он своего кучера, который, как обычно дремал, сидя на деревянной перекладине неподалеку от стойла. — Мы отправляемся в Старый город, пошевеливайся! Где моя карета? — Джастин пропустил мимо изумленный взгляд проснувшегося мальчишки, который неотрывно смотрел на его окровавленный воротник и запекшуюся в волосах кровь. Голос срывался на низкий вибрирующий звук, вырывающийся из сдавленного горла, как глухой, раскатистый грохот грома, затерявшийся среди гор. — Я же ясно выразился, будь готов в любой момент выехать в город!

Тонкие конечности Гарри выглядели, как кривые, скрепленным болтами прутья, когда он отчаянно взмахнул руками, приближаясь к Джастину и виновато потупив голову, сказав:

— Мистер Гейт приказал мне отдать ему ваш экипаж на сегодня. Прошу прощения, мистер Калверли…

— Что за чертовщина, теперь еще и эта напасть?! А где его карета? — Джастин злостно сверкнул глазами, понимая, что мальчик не виновен в желании Гейта всячески задержать его в доме, но контролировать и сдерживать свой гнев становилось с каждой секундой все тяжелее, представляя, что творится в Старом городе, боясь за жизнь Алекса, которого Крис загнал в ловушку.

— Я не знаю, сэр. — Растерянно ответил тот, завертев лохматой головой в разные стороны. — Экипаж мистера Гейта я не видел со вчерашнего вечера.

— Плевать! — Раздраженно гаркнул Джастин и, хлопнув Гарри по костлявой спине, недолго думая, скомандовал, плохо представляя, как он поедет верхом в таком состоянии: — Седлай мне лошадь! Живо!

Из раздувающихся конских ноздрей струями бил пар, ладони Джастина взмокли от волнения и напряжения. К тому времени, когда он добрался, наконец, до моста, голова его так болела, что, казалось, череп взорвется. Он остановил лошадь и изумленно оглядел новый, ужасающий столб огня на другом берегу Потомак, который разрывал яркими всполохами темное ночное небо. Где-то, по ту сторону смертоносной огненной стены, находился Алекс, и Джастину становилось все тяжелее дышать. Ему было душно от того воздуха, которым дышали изгнанники из Старого города и запертые на том берегу отчаявшиеся мятежники, косо смотрящие друг на друга и вечно друг друга в чем-то подозревающие, совсем так же, как подозревают друг друга люди на войне. Джастин быстро встряхнул головой, вспоминая, что именно так, в первый раз судьба свела их с Алексом — на поле боя, в огненной ловушке. Джастин не знал, чем себя еще явит его безрассудная душа, слепая любящая душа и в то же время всезрячая, с потемневшими зрачками, в себе укачавшими вселенскую усталость и страх, но прежде, чем он смог собраться с мыслями — тело его уже начало действовать. Когда человеку очень трудно и силы на исходе, он может вздохнуть полной грудью и даже, каким бы выносливым и сильным он не был — застонать от боли и обреченности. Когда на единственную святыню посягают, а близкие друзья становятся заклятыми врагами, в душе, наделенной зачатками силы и дара, вырастает такая железная воля, вспыхивает такой неугасимый костер, что самая малая искра становится мощью. Повинуясь порыву, такому же бессознательному, как — схватиться за любую опору, падая с высоты, Джастин спрыгнул с лошади и кинулся к мосту Куц.

— Мистер, прошу вас вернуться назад. Проход на ту сторону воспрещен до окончания боевых действий. — Сказал ему один из патрульных солдат, перекрывших мост.

За его спиной около десятка солдат, запрыгнув на лошадей, галопом устремились в район запасных позиций, другие подсчитывали потери и помогали нескольким, легко раненным бойцам. Слышался металлический лязг затворов. Глаза слепили всполохи пламени, уши оглохли от грохота, нервы натянулись как струны. Меньше, чем в трехстах футах от поста, на главной площади, огневая позиция покрылась дымом и пылью, раздались далекие отголоски приказов. Несколько поодаль, на обоих концах моста стояли часовые, вытянувшись, как на параде, держа ружья вертикально, против левого плеча, в согнутой под прямым углом руке, — поза напряженная, требующая неестественного выпрямления спины. По-видимому, знать о том, что происходит по ту сторону моста, не входило в обязанности часовых; они только преграждали доступ к оккупированным улицам. На дороге, позади Джастина, появился новый пехотный взвод. Они, развернувшись вправо, в рассеянном строю, прошли на мост, во главе с офицером, больше похожим на помощника шерифа, чем на сержанта. Они шли, засучив рукава, как на работу, не ожидая встречного огня, хотя и направлялись к месту боя. С земли вырастали дымные заостренные столбы дыма, от огня, которым были заполонены улицы, воздух был начинен черной пылью, принося вонь мусорных куч и отголоски недалеких выстрелов.

— Прочь с дороги, рядовой! — Прошипел Джастин, чувствуя, что уже порядком взбешен.

— Не положено. — Коротко ответил северянин, демонстративно положив руку на кобуру.

— Да ты, видно, не в своем уме, солдат? — Повышая голос, поинтересовался Джастин, проследив за его жестом и упрямо сделав шаг по направлению к нему. — Отойди, немедленно. Тебе приказывает старший лейтенант кавалерии Джастин Калверли.

Не считая того, что в свои двадцать три года, Джастин был ветераном Гражданской войны и в его полномочия, не входило командование кавалерийскими частями федеральных армий и конной артиллерии — он имел частичное право, за счет своего военного прошлого и должности конгрессмена, только на организацию и управление сухопутными силами. Джастину разрешалось управлять некоторыми частями спешенной кавалерии, но лишь в том случае, если в стране объявлялось военное положение, и Джастин прекрасно знал об этом, но он легко мог воспользоваться преимуществами своего офицерского чина и в подобном случае, ведь ничего другого ему не оставалось.

— Сэр, лейтенант, у нас приказ не пропускать никого. — Встрял в разговор другой солдат, отдав офицеру честь и озвучив приказ главного командования:

— Никто не должен проходить по этому мосту.

— Никто — это ты, солдат. А я старший офицер и мой приказ ты будешь выполнять. В сторону! — Прорычал Калверли, ринувшись вперед, мимо, невольно расступившихся патрульных, ступая на мостовую и быстро, насколько позволяли силы, направляясь к Старому городу, слыша впереди выстрелы и крики, видя языки пламени и чистейшее уничтожение.

Логичнее — подождать и не высовываться в Старый город, не соваться в самое пекло. Разумнее — подождать и запастись верой в то, что Алекс жив и ему удастся выбраться. Впереди маячила маленькая индивидуальная камера пыток, в которой был заточен Алекс, а Джастина, между тем, пробирает озноб — пробирает от сознания, что срок пребывания Алекса на земле иссякает так быстро, с каждой секундой его собственного промедления и Калверли, превозмогая боль в теле, срывается на бег. В его голове царил хаос, постичь логику которого — задача непосильная.

Уже приблизившись к Коровьему Лугу, Джастин увидел отрытые ямы-окопы и другие укрытия, хотя грунт был очень мягкий и стенки окопов осыпались, солдат в синих мундирах это не особо отвлекало от перестрелки с местными жителями, сидящими за баррикадой на Красной улице, в ста футах от них. Солдаты были похожи на стаю хищников, которые терпеливо дожидались, пока их жертвы сами выберутся из норы.

В памяти Джастина были такие моменты на войне, которые заставляют действовать незамедлительно, несмотря на кажущуюся нелепость действий. В данном случае никакого времени для организации толкового боя не оставалось — бандиты были загнаны в ловушку, и отступать им было некуда, но каждый из них отказывался капитулировать. У Джастина явно проявился, до этого момента практически безучастный, военный инстинкт. Зная по себе, что солдат, не единожды побывавший в бою, может точно рассчитать момент выстрела, определить «твоя или не твоя» это пуля и оценить до метра, место удара снаряда, Джастин понимал, что у него есть большое преимущество и шанс проскользнуть мимо перестрелки. Воспоминания о войне вспыхивали в его памяти; в его жизни эти минуты запомнились презрением к себе и страхом, он ежедневно старался заставить себя не вспоминать о них, но именно поэтому, они и не покидали его голову. Ему почти беспрепятственно удалось прошмыгнуть вглубь старых районов, следуя по извилистым и узким улочкам, избежав участи быть ошибочно принятым за бандита или солдата, попав под перекрестный огонь. Сквозь поднявшуюся пыль, он видел тела убитых, раненные пытались отползти с огневой позиции за баррикады. Джастин, пригибаясь, и глядя на клубящийся дым, который захлестнул его, точно призрачный поток, прикрывая голову руками, спешно уносился вглубь старых переулков, желая вовремя добраться до перекрестка улиц Рочестр-кэмптон и дома номер шесть.