Две войны (СИ)

Кое-как совладав с ногами, Джастин, сожалея, что у него нет никакого оружия, даже элементарного ножа, чтобы прекратить мучения невинного существа, старательно обошел раненую лошадь, отчаянно дергающую ногами в тщетных попытках встать, и кинулся бежать прочь из Старого города.

Солдаты, в пропыленных и разорванных синих мундирах, опьяненные вседозволенностью и кровью, бежали, словно в горячечном бреду, неслись так, будто спешили с налету победить, пока еще не улетучился бодрящий хмель кратковременной победы. Очертя голову, они спешили к смутно видневшейся сквозь дым старой баррикаде, где засели бандиты и откуда в них летели злобные плевки вражеских ружей. В неподвижности, этой мятежной горстки людей, было такое нескрываемое презрение, что ликующие клики «синих» сменились воплями гневной, самолюбивой обиды, эта яростная злость вызывала бунтовщиков выйти на открытую местность площади и сойтись в равном бою. Синий вихрь был уже совсем близко, неистовая рукопашная казалась неизбежной, стороны обменивались выкриками и короткими выстрелами, точно несмываемыми оскорблениями. Но подвергшиеся внезапному удару и, поначалу, чувствовавшие себя слабыми и отдельными звеньями, бандиты начинают расчленять единство обрушившегося на них неприятеля и ощущать собственное единение, в котором и есть сила победы.

Джастин смотрел на эту схватку во все глаза, понимая, что прошлые привычки и отработанные на фронте навыки не выкинуть из сознания, будто старый хлам, точно зная, что будь у него в руках оружие, он бы смело ринулся в бой, чтобы выиграть время для Алекса.

«Алекс знает, что делает. Знает, я уверен. Он справится. Он всегда был сильнее любого, на моей памяти».

Джастин ускорил шаг, снова вливаясь в вереницу беженцев, которые, длинной очередью спускались к северному берегу Потомак, откуда ежеминутно отплывали паромы на соседний берег. Оба моста: Куц с севера и Рочембо — с запада, были перекрыты. Главный вход в Старый город, через Коровий луг, так же, был полностью перекрыт солдатами и для Джастина, как и для остальных — единственным способом выбраться отсюда был пятиминутный паром. Он быстро миновал толкающих повозку мужчин, двое из которых подпирали увязающие в береговой грязи колеса, другой понукал волов криками, вливая свой голос в оглушающую какофонию всеобщего отчаяния. Джастин окинул глазами толпу: красные, потные, перекошенные лица, лихорадочно блестящие глаза, шевелящиеся губы, беззубые рты, смрад от подпаленной одежды, вонь грязных тел, гниющего лука и чеснока, наступали на него со всех сторон, словно сжимая тиски безысходности. Вокруг визжали дети, испуганные матери прижимали к себе орущих младенцев, цепляя за руки ребятишек постарше. Полуодетые, разбуженные среди ночи, ведомые страхом и надеждой на спасение, люди толкали тележки и тащили баулы с нехитрым скарбом, стремясь к реке. Тут же орудовали карманники, лишая беженцев тех крох, которые они успели прихватить, покидая свои горящие жилища. Джастин быстро обогонял их, оскальзываясь на сырой земле и едва удерживая равновесие на крутом спуске, оставляя за спиной сверкающий огнями выстрелов и пожаров Старый город. В горячем воздухе над рекой стояла мутная туча пыли. Отупевший от того, что творилось вокруг, задыхаясь, Джастин вертелся в толпе, как щепа в погибающем лесу, он смотрел на окружающий его хаос, как на страшный, сумасшедший сон. Ему показалось, что протянутая огненная рука схватила его за сердце — и разом выдавила из него кровь.

Толпа льется на пристань густой волной, бежит неудержимо, как ручей с горы. Глухой топот ног стоит в воздухе, слышится звон подков о камни; лошадям трудно двигаться среди обломков мебели и тряпья, покрывающих берег, животные испуганно встают на дыбы. В кармане у Джастина было три доллара, которые пришлось отдать паромщику и вскоре, он уже бежал к парку Лонг-Бридж на другом берегу, где, по своему обыкновению, оставил экипаж.

Даже здесь слышались крики и выстрелы, доносящиеся через гладь мертвецки тихой воды, застывшей, словно в ожидании новой более жестокой схватки. Многочисленные зрители из числа тех зевак, что предпочитают воочию увидеть творящееся правосудие, чем прочитать об этом наутро в газетах, уже облепили берег и перекрытый солдатами мост Куц, удивленно и восторженно глядя на горящую старую часть Вашингтона.

Джастин коротко оглянулся, увидев, как клубы густого дыма медленно пожирают берег, скрывая ветхие жуткие дома из виду, и быстро ускорился, бесцеремонно расталкивая собравшихся у пристани людей, оживленно указывающих пальцами на бушующий огонь. В черной воде отражались яркие всполохи, беженцы, не имеющие денег на паром, пересекали широкую реку на самодельных плотах или вплавь, как крысы, бегущие с горящего корабля. Спасительного берега достигали не все, но кому было до этого дело.

Гарри, которому было велено дожидаться его, стоял на своем месте, любопытный мальчишка, с не меньшим интересом подпрыгивал и вытягивал шею, чтобы увидеть то, чем вызван переполох в городе. Заметив Джастина, он сделал шаг к нему навстречу и, не на шутку взволнованным голосом спросил, скорее как смиренный друг, нежели как прислужник:

— Мистер Калверли, вы в порядке? Что там происходит?

— Не спрашивай меня об этом! — Отрешенно промолвил Джастин, прислонившись к карете, полностью вымотанный от быстрого бега и нервного потрясения. От запечатанного в легких запаха гари тошнило, от криков и взрывов — кружилась голова. — Домой, немедленно.

На бронзовом лице мальчишки-кучера, сквозь загар проступила бледность, вызванная душевным волнением, но он больше не задавал вопросов, послушно вернувшись на козлы. Они тронулись с места и, откинувшись на мягкое сиденье своего экипажа, Джастин почувствовал, как у него дрожат руки и пульсируют мышцы утомленных ног. Через неплотно занавешенное окошко пробирался рассеянный утренний свет. Джастин откинул шторку и выглянул в окно, провожая взглядом милицейские отряды, суетившихся людей, многие из которых были беженцами, покинувшими Старый город за эти несколько часов, и сейчас обессилено рассевшись вдоль дороги, они, устало устремив пустой взгляд за реку, разглядывали догорающие ошметки своей былой жизни. Поток взволнованных горожан любопытной непрерывной массой следовал к месту горячих событий: огонь схватился длинными трескучими полосами, упираясь в утреннее небо. Темно-серый дым подсвечивался изнутри ярким оранжевым пламенем, а Джастин, совсем запыхавшись, завороженно, смотрел из окна на этот огненный вал, оставшийся позади, вытирая мокрое лицо от пота и гари платком. В какой-то миг, взгляд Калверли выхватил из толпы знакомого вороного рысака. Быстро достав из кармана монокль, Джастин, приглядевшись, удостоверился, что это действительно было животное Джима, а человек на нем — его верный друг.

— Помедленнее езжай! — Приказал он кучеру, отодвинув занавеску и выглядывая наружу.

Джастин практически на ходу выпрыгнул из притормозившего экипажа, боясь потерять из вида Джима Бивера.

— Лейтенант, Бивер! — Крикнул он, обгоняя отряд «синих» солдат, во главе которых ехал офицер.

— Джастин, какого беса тебя занесло сюда в шесть утра? Ты что, пьян? — изумленно спросил друга Джим, разворачивая коня к нему и натягивая поводья. — Стой! Смирно… Сволочи, сукины дети! Я сказал, на месте — стой! — перекричал осипший голос Джима дружный хор солдатских песен, которые те, по своему обыкновению, часто распевали, маршируя по городу на потеху девушкам и для собственного увеселения.

Посреди улицы, под завывающий, как осенний ветер, крик командира застыли две роты северных войск в полном обмундировании. Широкоскулые лица солдат были веселы и свежи — такими Джастин запомнил янки на фронте, перед тем, как попасть в плен, и такими же они предстали перед ним теперь. Ему было неприятно смотреть на этих молодых, самоуверенных щеголей, которые высокомерно взирали на обездоленных, утомленных людей. Улыбались встревоженным прохожим, гордо вскидывая головы в приступе неописуемого самолюбования, отражающегося в глазах обывателей. Несмотря на столь ранний час, на тротуарах было жарко и тесно, алчная толпа, словно чего-то ожидала, как в предвкушении войны, точно так же, как и пять лет назад: то ли грандиозного веселья, то ли нешуточного кровопролития, что одинаково заводило и забавляло этих людей. Прохожие останавливались, прислушиваясь к разговорам и выкрикам, протискивались поближе, спрашивали, в возбуждении, о происходящем.