Две войны (СИ)

Калверли непонимающе нахмурился, его сердце застучало, ужас, точно холод, все тело охватывает и Джастин испугался как бы его сердечная болезнь, вновь не пробудилась в столь неподходящий момент. Все что писали о скорой очистке города от бандитов, подрывающих экономику столицы, - оказалось сущей правдой без преувеличения.

- Я иду к главарям Рощи. И пока я не вернусь, чтобы все оставались в доме! Шон, бери с собой еще пять человек и отправляйся к берегу, созывай наших. – Скомандовал Александр, взяв с медного блюда в лапах медведя, два своих роскошных клинка и пристегнув ножны к поясу.

Роберт дернул Джастина за рукав, и они быстро последовали за Алексом, выйдя из жужжащего, словно дикий улей, дома.

Возле арки, объединяющей главные улицы, стояли мулы, нагруженные всякой провизией, кое-где стояли запряженные волами повозки с мебелью и домашней утварью – целомудренными и незамысловатыми принадлежностями земного бытия. Многие горожане, не причастные к мятежникам за которыми началась охота властей, решительно были настроены бежать из этой части города на время вооруженного восстания, забирая с собой самые необходимые вещи. Джастин и Роберт короткими шагами преодолевали поток испуганных перебежчиков, следуя за Алексом. От природы гибкий и сильный, Эллингтон стремительно двигался среди повозок и людей с необъяснимой ловкостью, как будто был одарен инстинктом acinonyx (34), так же ловко маневрируя между плотными рядами.

- Алекс знает. – Точно самому себе, скорбно бурча под нос, заметил Роберт, нервно скрестив руки на груди. - Он знает почему в Старом городе беспорядки и кто за этим стоит. Знает, знает, сука… да молчит. Ждет, мразь, пока нас всех перебьют, как животных.

Эллингтон быстро подошел к стойлу, где какой-то мальчишка куском кожи чистил лошадиную сбрую, при виде Алекса он вскочил на ноги и приветственно кивнул, сразу скрывшись из виду в дверях рядом стоящего здания.

- Закрой пасть, Роберт, иначе я тебе врежу, как следует. Хватит разводить панику, люди и так на взводе, без тебя тошно. – Рыкнул на того Александр, не оглядываясь. – Садись на свою лошадь и помалкивай. – Он достал из внутреннего кармана куртки пузырек со своими лекарствами и быстро проглотил две белые капсулы.

Алекс, тонны за тоннами принимал пилюли, порошки и микстуры; по ночам ему не давали уснуть разного рода мысли и чтобы усыпить свой бдительный разум, Алекс принимал опийную камфорную настойку. Несколько раз в день к нему приходила ноющая головная боль, сопровождающаяся резью в глазах, судорогами в конечностях, с чем он постоянно боролся лауданумом, в комбинации с валерианой, зернами гвоздики, макового молока и шафрана. Он соблюдал свою норму, принимая не более 25 унций лаудана за раз, и после каждого приема своих лекарств, чувственное начало брало над всеми его пороками верх. Алекс часто говорил, что ощущает наплыв благостных мыслей, рождаемых опиумом, и Джастин видел, что это вовсе не похоже на лихорадочный приступ или бред. Его измененное сознание скорее, являлось возвращением к здоровому и естественному состоянию его сердца, как если бы сердце это было полностью свободно от поселившихся в нем боли и раздражения, что ведут постоянную борьбу с изначальным устремлением к добру, к блаженной радости. Но Джастин вместе с ним чувствовал, словно бы сам только что сбросил тяжкое ярмо, и, получив заработанное спокойствие рядом с веселым и безмятежным Алексом, мог позволить себе роскошь веселья и свободы. Опий действовал на него более благотворно, например Алекс испытывал душевный подъем, жизненная сила возвращалась к нему, всякое душевное волненье замирало, прекращалась лихорадочная внутренняя борьба, наступало желанное затишье всех чувств: время, когда тайные горести покидали сердце, приходила пора умиротворенности и отдохновения от прежних человеческих бед. Джастин видел, как рождаются в Алексе надежды, вопреки предчувствиям скорой неизбежной борьбы, наблюдал течение его мыслей, неутомимое, как бег облаков, стремительный, но ровный. Джастин ощущал спокойствие, происходящее не от вялости, а, напротив - от бурного столкновения непримиримых душевных начал - вечной жажды движения и вечного стремления к покою.

- Я давно бы уже сделался ипохондрическим меланхоликом, если бы не эти средства. – Говорил ему Алекс, всякий раз, когда Джастин интересовался о его самочувствии после принятия его remedium (35). - Сейчас, однако, когда жизнерадостность вернулась ко мне, я устремился всей душою к уединенной и размеренной жизни и как только мы с тобой покинем Америку, я выброшу все рецепты к чертям.

Джастин видел, что опиум не заставлял его искать одиночества, и тем более тот не погружался в бездействие и апатию, что, как успел определить Джастин, было так свойственно его прежним лекарствам, которые выписывал ему Тиммонз.

В те моменты, когда Джастин находился рядом с ним и мог наблюдать за проявлением его слабой психики, он часто вспоминал Эдгара Тиммонза. Эллингтон продолжал следовать его методам лечения, имея простое желание освободиться от боли и обрести ясность ума.

- Роберт, ты плохо меня слышишь?! – заорал на мальчишку Алекс, когда тот снова забурчал проклятия в его адрес, издевательски медленно двигаясь сквозь толпу на улице. – Живо седлай своего коня, придурок!

- Алекс, что происходит? – подскочив к нему, взволнованно спросил Джастин, и его вопрошающий близорукий взгляд застыл на любовнике, желая найти исчерпывающую разгадку. Его великолепное лицо - замученного императора, обремененного продолжающейся войной, обрело необычайно усталый вид. Вокруг померкших глаз уже залегли тени, и над впалыми щеками явственно выступали острые скулы.

- Кто-то явно решил уничтожить нас всех, в этом нет ничего удивительного: мы для города – что кровоточащая язва. Ты оказался прав, Джей. – Глухо отозвался он, подтягивая стремена и Джастин нутром чувствовал, что Алекс глубоко подавлен, но со стороны он казался олицетворением стоического, холодного отчуждения.

По его лицу уже разлилась смертная бледность, но каждая черта мрачного и сурового лица говорила о непреклонной офицерской воле.

– Но я… справлюсь с этим. – Его слова рассыпались в разные стороны с беспорядочным стуком, как груда фишек домино, кожа растворилась в бесцветном поту.

Он осекся, вцепившись в поводья, с такой силой, что на руке запульсировали глубокие вены. Зеленые глаза опустили взгляд на кольцо, застывшее у него на пальце и скованная улыбка тронула сухие губы.

Джастин не мог больше выносить его ночных метаний во сне, бледности его впалых щёк, набрякших синяков под его мерцающими хризолитовыми глазами, не мог видеть, как мучительно больно Алексу находиться в этом аду и он готов был сделать все, чтобы к тому снизошел долгожданный, заслуженный покой. Он готов был зубами рвать глотки всех, кто затеял эту резню в Старом городе, каждого, кто посмеет посягнуть на его сокровище, но он не представлял что делать. Они стали точно одним существом, с одной болью и с одной волей.

- Я иду с тобой! – выпалил он, прижимаясь к Алексу всем телом, крепко обвив его шею руками. – Не ты один здесь умеешь отбирать жизни, ради собственной.

- Нет, Джей. – Прошептал Алекс, убирая его руки от себя. - Я одинаково хорошо владею абордажным топором, клинком, револьвером и мушкетом охотника – любое оружие принесет мне победу. Ты должен уйти сейчас, я не смогу присматривать за тобой и одновременно с тем держать оборону. Я обещаю тебе, что все будет хорошо.

Эти золотые, сухие волосы, местами цвета спелого ореха, не слушались и короткими прядями спадали ему на глаза. Джастин выпустил его из своих объятий и ловким движением убрал волосы с его лица, на миг, задержав пальцы в жесткой шевелюре.

Алекс мягко сжал его ладонь в своей и, коротко взглянув в изумленные глаза, сел на своего коня, сразу же рванув с места мощным, упругим галопом. Только, когда цокот копыт замер вдалеке, Джастин почувствовал, как его теребят за край жилета, окликая ненастоящим именем:

- Эй, Сэм, - Роберт настойчиво привлекал к себе его внимание, держа под узды своего огромного шестифутового коня. - Тебе лучше, сейчас, уйти домой. Тебе сегодня здесь опасно оставаться, будет настоящая резня. Иди, только будь осторожен на улицах, я не смогу тебя сопроводить.