Две войны (СИ)

Джастин шел к дому Гейта и в вечерней темноте, его слух, всё так же, беспокоил этот пронзительный, молящий, как серебро звенящий голос, предостерегающий, оберегающий, призывающий уйти, пока не поздно. Они долго сидели молча, угадывали тревожные мысли друг друга, вместе они погружались в страшную неизвестность завтрашнего дня, и все теснее становилось их объятие. Джастин чувствовал, как они становились свободны от своих жалких пут и думал:

“Я не воспротивлюсь, я отрекаюсь от себя, я твой и только твой. С готовностью приму от тебя любую пытку, когда подумаю, что эти руки, терзающие, рвущие меня на части, принадлежат тому, кого я сам избрал и вознес. Никогда мы не вернемся к прошлому, нашей войне пришел конец. Теперь никаких сражений – только жизнь”.

Ведь еще вчера, в последний раз, Джастин был один в комнате, которая, в этом доме, принадлежала ему и, зарывшись головой в подушки, рыдал как ребенок, беспомощный перед, страшным своим, горем и болью. Это было вчера и, еще годы, до этого дня, когда в полуоткрытое окно заглянула ночь, зелеными лучами родных глаз коснувшись слез и стерев их. Это вчера Джастин кричал от боли и жаловался, вчера и сотни дней до этого, собрав все свои силы, крепился и умолкал. Сегодняшний вечер тихий и теплый, ласково кочующий по миру, как заблудший путник, наконец-то, осевший в месте, где с его приходом воцарились мир и покой сбывшихся надежд. В этом неясном, темном мире, в ласковом воздухе, в запахах наступающей ночи была какая-то тайная, сладкая, сознательная печаль, которая бывает так нежна в весенние вечера.

В полумраке, плыл неясный шум города, гул улицы Флюке-Брайн грей, слышался скучающий гнусавый напев гармонии, звонко стучала окованная трость о плиты тротуара, лениво погромыхивали колеса, проезжающих за оградой, экипажей и все, эти звуки сплетались, красиво и мягко в задумчивой дремоте вечера. Джастин ступает тихо, осмотрительно: сад покрывается белоснежным ковром ясколки, ползущей к уличному фонарю, рядом с которым раскинулась великолепная голубая глициния. Перед парадными окнами дома расположились тюльпаны, нарциссы и гиацинты, за ними бордюр из аккуратно подстриженного самшита и в тени фигурок, вырезанных из зеленых кустов, Джастин не сразу замечает движение человеческих рук, приветливо взмахнувших ему.

Полоса земли у крыльца максимально плотно засажена декоративными кустарниками и многолетними, разноцветными цветами и когда Меган выходит из тени, создается впечатление, что девушка ступает по живому ковру, словно бабочка, облаченная в бледно-голубое свободное одеяние, невесомыми крыльями, застывшее в длинных рукавах платья.

- Мы уже не знали, что и думать, Джастин! – Воскликнула она, крепко сжав руки Джастина, словно опасаясь, что брат вновь исчезнет. - Ты снова пропал куда-то, почти на двое суток. Скажи мне, что с тобой происходит?

- Меган… - Джастин легко, но настойчиво расцепил ее пальцы и отошел от сестры, вдыхая идущий из вестибюля теплый воздух, проникающий через полуоткрытую парадную дверь, потом поднял голову и стал прислушиваться, не доносится ли сверху, из комнат Гейта, какой-нибудь шум.

Но на втором этаже, хоть и горел свет, но царило безмолвие буржуазных покоев, огражденных от малейшего шороха извне. Казалось, что за блестевшими лаком дверьми, красного дерева, скрыты целые бездны спокойствия, но Джастин знал, что если он желает рассказать ей о случившемся с ним за эти сутки, то им стоит отойти вглубь огромного сада, затаиться, скрыться от посторонних ушей и глаз.

– Пойдем!

Они дошли до аллеи фруктовых деревьев, которая находилась за домом и только тогда, Джастин, оглянувшись, схватил сестру за плечи, крепко прижав к себе, исступленно бормоча ей:

- Я нашел, нашел то, ради чего стоит просыпаться по утрам и переносить смену времен. О, Мег, я нашел того человека, который придавал смысл моей жизни все эти годы, на войне и после нее, но теперь он будет со мной, вечно! Я ухожу к нему и мне нужна твоя поддержка, иначе я не справлюсь с этим.

- Он? – Меган мягко высвободилась из объятий, Джастин увидел, как сестру одолевали тягостные мысли, но она быстро спрятала скорбное замешательство, пытаясь как можно тверже произнести, повисший на языке вопрос. - Джастин, Боже мой, ты говоришь о…

- Смелее Меги, он - мужчина. – Не в силах больше таиться от нее, возбужденно сказал Джастин, чувствуя как по губам, еще хранящим голодные поцелуи, ползет безумная улыбка.

- Джастин ты сумасшедший! – Вскрикнула Меган с искреннем ужасом, но Джастин не дал ей времени осмыслить услышанное, быстро заговорив:

- Меган, это не имеет никакого значения! Что мне за дело до человеческих предрассудков и нелепых правил, если меня ожидает божество из плоти и крови? Я с ума сойду, если вновь потеряю его… Эти правила я должен нарушить, чтобы исправить совершенные ошибки.

- Вновь потеряешь?.. – Нахмурившись, переспросила она, мрачно посмотрев в сверкающие глаза брата. - Джастин, из-за этого мужчины ты был сам не свой, вернувшись в Техас, это его вина в том, что ты был измучен и убит горем? Ты ничего не говорил о войне, даже казалось, порой, что она прошла мимо тебя, оставив тебя за бортом своего мертвого корабля, но я слышала… Слышала, как в бреду, ты звал его.

С унылым стоном треплет листья весенний ветер, леденящим душу басом, причитает филин, где-то неподалеку и слова Меган, словно эхо, возвращают Джастина к сожженным полям сражений, к сломанным в бою костям и стыдливой, режущей душу, боли в Вайдеронге, ко всему, что пришлось пережить ради встречи с Алексом. Джастин вспоминает и молчит, понимая, что сестра всегда знала - сколько тайн, непостижимых тайн, скрывал он в глубине себя.

- Только он занимал твой рассудок, он и ничто иное. Капитан.

- Что значит ум человека без мыслей и идей? Это моя жизнь без него – такая же пустая и никчемная, примитивная, как у животного. – Оживлённый памятью о мучительном начале той жизни, когда впервые он познал боль, с которой, уже не расстаться до самой смерти, заговорил Джастин, надеясь, что Меган, снова поймет его, вновь примет его сторону, как и прежде, когда он еще и не подозревал о ее безмолвном союзе. - Я хочу жить, Меган, для себя и ради него. Его высокий дух, как воплощение вечности, велик и безграничен, он слаще, чем любовь земной женщины, он – как мечта поэта, опьяняет и сводит с ума, этот мужчина прекраснее самой ночи и ярче солнца в зените. Я понимаю, что это значит - желать слишком многого. Мег, я говорю тебе правду, сейчас, потому что я не знаю, кто еще поймет меня, если не ты.

- О, Джастин… это все слишком. – Джастин с мольбой смотрит на нее, но Меган, лишь, качает головой, отказываясь принимать греховные слова брата. - Ты говоришь о любви, или о своем безумии? Опомнись, ты же погубишь себя!

- Погибну, если останусь в этом доме, рядом с ними, Меган! – Сорвавшись, крикнул Джастин, не опасаясь, что их услышат здесь, просто не в силах больше молчать. - С этими шакалами! Крис и Женевьев, заживо сжирают меня. Ты же сама видишь это!

Меган молчит долгую минуту, но мысли ее слишком громки, их подхватывает налетевший теплый ветер, словно хищная ночная птица, уносящая в могучих лапах безвольного зверька, обреченного навсегда воссоединиться с темнотой. Ее мысли уносятся прочь, луна серебрит застывший в ожидании дом и Меган задумчиво смотрит на него, и во взгляде серых глаз Джастин замечает понимание, мысли уносятся за стены этой северной тюрьмы. Она знает, что с той минуты, как ее брата заточили в эту клетку, и пока не настал этот миг освобождения, с каждым днем все ближе, его томил губительный недуг: лицо его желтело, брови угрюмо сдвигались, глаза западали. Но теперь, посмотрев на него вновь, Меган увидела тот здоровый жар, с которым когда-то юный мальчишка скакал на коне, стрелял с друзьями в лесах, и мирно жил в свое удовольствие. На ее бледном лице проступает тень печали и сомнения, но тонкие губы тихо говорят Джастину:

- Тогда беги, если тебе нужно, Джей. Что требуется от меня?