Две войны (СИ)

Этот послевоенный мир был умиротворен, как старая колыбель, пустующая в темной комнате – глухая к словам людей и мокрая, от пролитых слез матерей. Где-то далеко, бескрайний океан просыпался, шевеля свои ласковые волны, окутывая мягким, бархатным туманом, таинственные острова, где яркими точками светились горящие костры аборигенов, которые грели и манили своей, легко постижимой, тайной. Где-то, царила жизнь нетронутая войной, не истлевшая под слоем сомнений и смерти, но тут, вместо лазурных вод океана была лишь зелень реки, а вместо костров загадочных племен - огни города. Джастин, с поразительной ясностью ощутил, что для него нет места не только в этом городе, или штате, а и в целой стране. Ему дико захотелось бежать, в холодные, или, напротив, удушающе жаркие страны, в надежде обрести потерянное время, но все что у него было - нелепый шрам на лице, да запах стоячей воды - таков итог его усилий. Он коротко посмотрел назад, на Красную улицу, а затем, полный бурлящей уверенности, ринулся к баррикадам, преграждающим путь на ту сторону моста. Ему уже очень давно надоело копаться в старых газетах, в поисках заголовков о неуловимом Александре Эллингтоне, исчезнувшем с лица Земли, словно бы, его никогда и не существовало.

Он больше не мог выносить пустые дни без него, извиваясь на кровати в безумной тоске, когда, едва просыпаясь, он видит, как развеиваются ночные объятия, как вместе с ними исчезают грезы, а руки его сжимали призрак… Пустоту. Стена врожденной слепоты рухнула разом, как только он коснулся деревянной балки, подтянувшись и встав на ящик. В траве, на берегу, стрекотали цикады, которые, стремительно взлетая, ударяются о раскинувшиеся ветви ив, а Джастин лез вверх, через завалы камней и досок, быстро, насколько хватало сил и звуки берега угасали, как выдох, на последней черте выплеска, оставляя прелый запах взболтанных речных водорослей. Забыв о всякой осторожности, Джастин, едва не свалился с шестнадцатифутовой высоты на каменную мостовую, чертыхнулся, ловя равновесие на шатающейся, подгнившей доске, но успел ухватиться за выступающую над баррикадой ветку миндаля. Он лез и не думал над тем, что взбрело ему в голову и толкнуло на это странное приключение, он знал только одно: Красная улица, что продолжалась по ту сторону моста, вела в лес и, насколько Калверли помнил по карте, прямиком к соленому озеру Бойбишул, а оттуда, всего в пяти, или семи километрах находился Вайдеронг, куда его тянуло с неубывающим нетерпением. Он мог бы и дальше замыкаться в хитиновый панцирь своей неуверенности и жалости к себе, но желание увидеть, дотронуться до Алекса, убедиться, что он в порядке и хотя бы на минуту ощутить зеленый свет на своей коже, оставленный его глубокими пронзительными глазами, было превыше всякой слабости.

Безумная жажда жизни, жарким огнем прошла в его жилах, и он открыл глаза, такой же могучий, такой же радостный и готовый на все.

Джастин не знал, откуда начинать поиски, ведь, за те восемь месяцев, что он находился в столице, ему так и не удалось приблизиться, хотя бы к одному, пускай даже, самому незначительному следу Алекса. Капитан был наделен недюжинным умом, и угнаться за ним, казалось, почти невозможно, но Джастин не мог заставить себя отказаться от своей навязчивой мечты, ведь с ним была его любовь и вера в окончательное исцеление от нетерпеливой, сжигающей страсти. Былые свежесть и живость чувств давно утратились и, если удастся ему, в этой подводной круговерти остаться живым, хоть полсекунды, использовать запас, хоть на полвдоха – он был бы счастлив и спокоен, жизнь его прошла бы не в том тихом одиночестве замкнутого безумца, а с человеком, с которым он пробудился впервые. Джастин изнывал без родственной души, без единомышленника и без той, сумасшедшей любви, принесшей ему столько радости и боли, зародившейся в нем в разгар кровавой войны и угасшей на ее исходе. За столько лет он так и не научился препарировать свои желания и побуждения по всем, неукоснительным правилам рассудка, а потому, когда ноги его коснулись земли и город остался позади, Джастин смело двинулся вперед, в чащу леса, не зная наверняка, что именно он хочет увидеть на территории бывшего Сектора 67.

*

Он шел по заросшей, но еще проглядывающейся узкой тропе, под ногами похрустывал гладкий мох, на который ложился косой дневной свет, зеленый от скрывающей его листвы. Он шел, и ликующая улыбка появилась на его лице, когда в голове всплыла картина того, как министр снова сидит в кресле, упиваясь виски, и нервно пощелкивает пухлыми пальцами в ожидании, так и не явившегося, Джастина Калверли, но еще большее наслаждение принесло бы ему зрелище разгневанного Криса, захлебывающегося собственной желчью. Джастин, обладая железной логикой вкупе с трезвым сомнением, понимал, что вернется он в город не раньше следующего дня, учитывая, что до озера Бойбишул, по его подсчетам, было около пяти часов ходьбы, а до самого лагеря – примерно восемь, а стрелки на его часах показывали почти шесть вечера. Он пересекал просторные поляны, заросшие цветущим вереском, лиловые ковры сменялись лесными дебрями, то серыми, то зелеными, разных оттенков, в зависимости от цвета листвы, где-то, среди кустов слышался шорох крыльев, хрипло каркали вороны, взлетающие на дубы. Перед его глазами проносились стрекозы, порхали, красуясь разнообразием расцветок, выполняющие божественную пляску в воздухе, бабочки, как естественное выражение чувства жизни, ее поспешный и неуловимый темп. Природа этого леса усмиряет и убаюкивает душу, чтобы потом, ее застала врасплох буйная прелесть реки Дорапон. Вниз по течению находился брод, который не размывали даже самые сильные грозы и Джастин, легкой поступью спустился к нему, оскальзываясь, по илистому склону, иногда, река виляла в угрюмых, скалистых ущельях и ему приходилось взбираться на каменные наросты этих зеленых широт, чтобы не сбиться с пути. Он вспоминал, что в лагере Гейта, после побега из Капитолия, он разговаривал с офицером, который теперь стал его лучшим другом, и другим солдатом, молодым и задорным мальчишкой по имени Бен, который поразил его странной коллекцией из рыбьих косточек в маленьком мешочке, и оба они твердили про соленое озеро. Этот мешочек, до сих пор, был где-то у него, скорее всего в большом подвале, куда Женевьев отправила все их немногочисленные старые вещи, привезенные из Техаса, но Джастин не мог припомнить наверняка, куда он его положил. Уже начало темнеть и Калверли вспомнил, как после своего побега он скитался в этих лесах одиноким свирепым бродягой, прячась в горах, делая огромный круг по крутым утесам, перед тем как попасть к южанам.

Река Дорапон и озеро Бойбишул были его единственными ориентирами в Вашингтонском лесу, хотя, где именно находилось соленое озеро, он не знал, довольствуясь везением и догадками. Через какое-то время устье реки сузилось, и он вышел к соленому озеру, окруженному полусухой травой, которая безжалостно режет кожу и служит пристанищем такого количества москитов, что они черным роем, вылетают из-под ног пробирающегося мимо Джастина, исступленно отбивающегося от насекомых.

Джастин изрядно устал, но ноги несли его вперед по песчано-илистой полосе, а руки упорно сгибали низкие ветки. Вскоре, он перешел невысокий холм, покрытый мелкими острыми камнями, навсегда погубившими его летние ботинки из мягкой желтой кожи, высокие, до колен, со шнуровкой доверху, которые Кристофер, приобрел для него во Франции, на фабрике Луи Мельеса за баснословную сумму. Почти не останавливаясь, он, балансируя на острых камнях, выходит к пологому спуску и замирает, вдыхая свежий запах горных цветов, пораженный внезапно открывшимся видом на нежно затуманенную сумеречной синевой долину.

Он остановился на высоком утесе, где роскошная трава сбилась в причудливые узоры, и неотрывно смотрел на ровные, без единого деревца, просторы, что расстилались в сиянии заходящего солнца, как огромные полотнища сурового холста, словно проказой пораженного черными дырами выжженных участков. Заброшенный замок бывшего гарнизона, в сумерках, казался чудищем, устрашающе взирающим на тусклый мир пустыми глазницами окон – равнодушно, как отчужденный порок своего потерянного владельца. Если хорошо приглядеться, можно увидеть пепельно-серые призраки, снующие взад и вперед и растворяющиеся в клубах тумана из пепла и пыли, среди обвалившихся пролетов. Серые стены в некоторых местах полностью обвалились, своды бойниц разрушились – не было сомнений в том, что замок пережил осаду. При Алексе, эти стены всегда были хорошо укреплены, но становилось понятно, что с его исчезновением, гарнизон быстро пришел в упадок. Капитан был хорошо знаком с архитектурой, если опираться на его слова, когда-то небрежно сказанные в разговоре с Джастином. Эллингтон, с тщательно продуманными, хитроумными средствами разрушения, созданными руками человека, напрягал все силы своего ума и использовал все имеющиеся в его распоряжении материальные ресурсы в целях разрушения, а другие – в целях защиты. Джастин устало ходил среди руин прошлого величия, чувствуя, как нервно подергиваются пальцы на руках, словно бы это место, оплетенное смертью, вновь и вновь меняет свои обличия. Этот замок хранит все нерушимые тайны, которые, годами впитывали в себя сырые стены, воздвигнутые несколько эпох назад. Внутри этих стен Джастин ощущал их угасшее могущество, что подстрекало одних смертных на кровавые завоевания, других, на братоубийственные войны, так, что не было числа погибшим. Замок, разрушенного гарнизона, встает перед ним страшным призраком, скелетом, выпрямившим свой переломанный хребет, что каждым позвонком вопиёт об отмщении - волосы поднимаются дыбом у Джастина от этих чудовищных игр воображения - их можно было бы счесть остроумными, не будь они столь жестоки.