Две войны (СИ)

- Все мои подруги, еще вчера, здесь побывали, одна я, как дура, просидела весь день дома, ожидая, когда же ты соизволишь выйти. – Насмотревшись на ткани в этой палатке, холодно заметила Женевьев, решительно отойдя от прилавка, вынуждая Джастина последовать за ней дальше.

Продавцы, играли на страстях покупательниц, которых Джастин глубоко презирал за легкомыслие, побуждавшее их разоряться на дурацкие тряпки: лионское кружево, тончайшая, английская шерсть, китайский шелк, манто, отделанные русскими соболями, популярные сейчас, французские полотна - как лавина из ткани ниспадали на улицы столицы, одурманивая и завораживая, разнообразием фактуры и гармоничными сочетаниями пестрых оттенков.

- Вы, с Гейтом чудесная пара, вот вместе бы и прогулялись, вместо того чтобы меня разъедать, словно шакалы, а я бы не стал портить вам праздник своим мрачным видом. – Джастин сжал губы в презрительную гримасу, он готов был все поглотить и всех сожрать и, не потому, что был голоден, а просто так - ради удовольствия, лишь бы глаза его больше не видели этих, сумасшедших людей.

- Ты всегда, только этим и занимаешься! – Огрызнулась Женевьев, оторвав свой взгляд от товаров и насмешливо-любопытных, или угрюмо-равнодушных продавцов. - Знаешь, что о тебе говорят наши друзья?

- Все, что думает обо мне Меган и Джим Бивер мне известно, всех остальных, пожалуй, я опущу из списка своих «друзей». Это тебе повезло со знакомыми, а не мне. – Не озадачившись особой любезностью, сухо бросил Джастин.

- Сестра-монашка и тот старый солдафон, вонючий вояка с гнилыми зубами, с которым ты напиваешься каждый вечер – вот твои настоящие друзья? Это так прискорбно, но отрадно думать, что ты еще не все деньги пропил – на это у тебя ушла бы вся жизнь. – Словно плевком послышалось ему в ответ и его решимость поскорее убраться отсюда, подкрепили слова этой змеи и, прогнав постыдную трусость и высокомерие гордеца, Джастин, развернувшись, зашагал прочь.

- Ты куда, Джастин?

- Пойду, напьюсь с горя, я же самый одинокий на свете человек и самый презираемый в городе, ах, ну да… Я еще один из пяти самых богатых людей столицы и только деньги берегут меня от злых языков и пули в лоб, да, дорогая? – Он обернулся, не успев сделать, даже, пяти шагов и уставился на нее большими, неподвижными глазами, но, ни одна черта ее императорской маски, не соблаговолила смягчиться и он продолжил:

- Даром, что не родился карликом, или уродом, уже бы давно плавал в реке с выпотрошенным пузом. Ни тебе, ни Крису не хватает смелости добить меня.

Он никогда бы не смог преклонить колени пред изваяньем божественного кровопийцы и безропотно лобызать свои цепи – слишком долго он был пленником, много лет он повиновался нравоучительному пустословию отца, затем, командирам своей армии, но покоряться женщине, которая отказалась стать на его сторону в этой негласной войне с противоречивой природой духа. Никогда!

- Что ты такое говоришь? – Изумленно лепечет Женевьев, но у Джастина помутилось в глазах от жары, голова раскалывается от людского шума, оттого и мерещится что-то несусветное, будто бы уголки ее капризного рта вздымаются в ехидной улыбке, когда губы произносят:

- Джастин, я думаю, что тебе надо показаться врачу, я уверена, твоей, нервной лихорадке есть объяснение. В одно мгновение, потемнело и сморщилось чудное лицо прекрасной англичанки, гнусная скверна беспощадно пожирает ее молодое тело, и вот уже вся ангельская плоть - одна сплошная, мерзостная язва, и Джастину противно смотреть на нее.

- Объяснение ждет меня на дне бутылки, Женевьев. – Говорит он и оставляет жену у дверей очередного магазина, за которыми она тот час же скрывается, как только Джастин делает первые шаги, прочь от нее.

22. Ку-клукс-клан, ККК, “род хранящий древние знания” (с древнешотландского) — название нескольких расистских и террористических организаций в США, в основном на юге, зародившихся во времена Реконструкции, объединенных в борьбе против негров и политики наиболее радикальных кругов федерального правительства. Для южан политика “восстановления” Юга являлась самым черным периодом во всей истории Америки.

23. Эдвин Стэнтон – 1814 – 1869гг, 25-й Генеральный прокурор США, 20 декабря 1860 — 4 марта 1861, 27-й военный министр США, 20 января 1862 — 28 мая 1868

24. Ле́та (с греч. «забвение») — в древнегреческой мифологии, источник и одна из рек в подземном царстве Аида, река «Забвения».

========== Глава 18 ==========

Bury all your secrets in my skin

Come away with innocence, and leave me with my sins.

The air around me still feels like a cage

And love is just a camouflage for what resembles rage again…

So if you love me, let me go.

And run away before I know.

My heart is just too dark to care.

I can’t destroy what isn’t there.

Deliver me into my Fate -

If I’m alone I cannot hate

I don’t deserve to have you…

My smile was taken long ago

If I can change I hope I never know.

(Slipknot)

Его любимые ежедневные прогулки по городу всегда начинались с парка Лонг-Бридж – красочного места, где, вдоль западного берега реки Потомак, раскинулись огромные бенгальские фикусы, кипарисы и кедры, неподалеку от моста Куц и моста Рочембо. Центральная парковая аллея лежит нетронутая, забытая, но по-прежнему прекрасная в своем умиротворенном молчании и только вьются таинственные узкие, укромные тропинки, которые сливаются в широкий проход, оставленный между, сваленными как попало, грудами досок и полуразрушенной каменной стеной, ведущий на уединенную зеленую поляну. Джастин любил прогуливаться по заброшенному парку, вспоминая беседку у ручья, дома, в его родном Техасе, гордо возвышающуюся среди елей и сосен, где, сидя в плетеном кресле, он проводил вечера с матерью за веселой беседой и чашкой чая.

Он приказал кучеру остановиться у центральной дороги, ведущей в парк. В этом районе города всегда было немноголюдно – нищета здешних кварталов отпугивала людей среднего класса, а зажиточные граждане из высших кругов никогда бы и не позволили себе приехать в подобное место, еще не пришедшее в себя после войны, лишь неприязненно морщась заголовкам в газетах об очередном убийстве, или разбое произошедшими здесь. Эти узкие, кривые улочки, с ветхими домишками, удушающий смрад гниющего мусора и содержимого ночных ваз, по старинке выплескиваемых из окон, хорошо, если не на головы зазевавшихся прохожих, и пустырь у разбитого, сожженного моста, огороженный мшистой каменной стеной, где до войны находилась духовная семинария, странным образом привлекали Джастина.

В памяти воскресал момент, когда они с Александром – столь близкие враги, охваченные страстью и ненавистью, скованные безумием северных ночей - смотрели на пылающий город с балкона роскошных покоев, хладнокровно глядя, как огонь пожирал мост Куц, Индепенденс авеню и промышленные районы северо-западной части Вашингтона, именуемые Старым городом.

Именно здесь, по ту сторону жизни, произошло больше сражений, чем во всем штате и человеческие останки здесь находили, даже, спустя год после окончания войны, а жирная земля, омытая кровью погибших, оказалась невиданно плодородной и вскоре весь Западный берег Потомак пробудился. Кипучая жизненная сила трав и деревьев быстро переборола смерть, царившую в этом месте, словно на старом кладбище: цветы и плоды жадно поглощали человеческий прах, и настало, наконец, время, когда до людей, проходивших мимо этой смертельной клоаки, доносился только терпкий аромат диких маттиол и маков.

Джастин глянул на белоснежные рукава своей рубашки, так ненавязчиво стянутые двойными запонками, настолько изящными, что казались игрушками, выточенными из слоновой кости, и с раздражением снял серебро, спрятав их в кожаный кошелек. Откинув на сиденье ландо цилиндр «а ля Боливар» и лайковые перчатки, вышитые шелком, которые привез ему из Франции Гейт, он стянул укороченную летнюю куртку, оставшись в приталенном, шелковом жилете, жемчужного цвета, который отлично сидит на нем, но немного сковывает движения.