Две войны (СИ)

Джастин открывал глаза на восходе и с необъятной ненавистью смотрел на солнце, до рези в глазах. Каждое утро начиналось с гибели его мечты, в которой, он неизменно видел, как на заре, вооруженные пылким терпением и ослепленные радостью, они вдвоем покидали этот город, сверкающий гнусным великолепием. Вместе, они скрывались от всех людей, расставались с миром, чтобы жить, забавляясь, отдаваясь чудовищным любовным утехам их фантастической вселенной, где они будут оспаривать свои земные облики, растворяясь среди тишины и покоя, забыв о любых войнах и всякой боли. Их духовная битва, всегда была так же свирепа, как и сражения их армий. Но, каждый день Джастин поднимался с кровати с мыслью, что он, безумно устал от войны и всех ее проявлений, но пока на улице властвовал день, он прощался с мечтами и призраками воображения, своим сладким грехопадением до следующей ночи, в которой он видел, вновь, своего потерянного любовника.

Джастин, по обыкновению, встал с кровати и направился в купальню, не только для того, чтобы смыть с себя мучительно-приятный сон, но и снять напряжение, в скованном, горячим потоком крови, члене. Он, как обычно, запер дверь на задвижку, зная нрав и привычку Кристофера, приходить ранним утром к нему в комнату, чтобы взять свое, перед долгим днем, скованным учтивостью общения, среди высшего общества двуликих гиен. Джастин, всегда вставал в пять утра, ровно за два часа, до того, как к нему заходил Гейт, чтобы успеть насладиться остатками своего, ночного бреда, потонувшего в дневной смуте. Ему нравилось ощущать, как болезненно ныл его член, подергиваясь под рукой, медленно прошедшей по всей длине, вызывая пульсирующую волну этой, утренней истомы, пока молчание ночных сновидений выражало то, невыразимое, что дарили ему когда-то руки капитана и Джастин, постоянно стремился запечатлеть головокружительные мгновения этих воспоминаний. Другой рукой, он начал мягко теребить и поглаживать затвердевшие соски, облокотившись о стену. Джастин, немного резко, ласкает член рукой, сжимая и едва ощутимо цепляя плоскими ногтями поверхность бархатной кожи, ловя ладонью тепло и движение сокращающихся в нём мышц. Пальцы обнажили влажную головку, размазав выступившую капельку смазки, по упругому бугорку и большой палец прошелся по отверстию, ладонь обхватила плотным кольцом ствол, Джастин со стоном откинул голову, сильнее вжавшись в холодную поверхность стены. Он опустил руку ниже, перекатывая пальцами тяжелые яички и от руки, по телу разливалась, сокрушающая дыхание, волна. Вернулся к твердому стволу и, в точности, повторяя узор тонких, набухших на члене, вен, прошелся по нему, на долю секунды сжав ладонь у основания, прихватывая нежную и возбуждающе-гладкую кожу.

Ритмичные движения и неукротимое желание привели его к выплеску теплой жидкости и, еще несколько раз, толкнувшись себе в ладонь, Джастин излился полностью, отпустив подрагивающий член. Он, еще несколько минут стоял, облокотившись о стену, чувствуя, как стекающие по его животу и бедрам капли остывают, едва заметно стягивая кожу.

В дверь комнаты кто-то громко и напористо стучал и Джастин не сразу услышал крик с той стороны, который, вполне ожидаемо, принадлежал разгневанному Кристоферу, вопившему глухим басом:

- Твою мать, сука! Открывай живо, иначе я её выломаю! Ты опять не явился на приём к министру! Что ты себе возомнил, тварь?! Я, едва уговорил его посетить с нами театр сегодня вечером и если ты, опять, сорвешь мне встречу, то я…

- …напьюсь с горя? Как в прошлый раз, месяц назад, когда ты едва не сломал мне руку? – Неторопливо обтираясь влажным полотенцем, крикнул в ответ Джастин, спокойно и хладнокровно глядя на свое заспанное отражение в зеркале. Он наскоро оделся, плеснул из кувшина холодной воды в лицо и стал править бритву, слушая доносившуюся из-за двери брань:

- Ты, меня упрекаешь в пьянстве? Ты, вечно бухой, словно скот! Твое место в хлеву со свиньями. Открой немедленно! - разносилась раскатистая ругань из-за стены.

- Иначе что? – хмыкнул Джастин, задумчиво оглядев заточенное лезвие бритвы. - Опять меня изнасилуешь? Что ж, попробуй. – Добавил он уже тише, едва различимо, но Гейт сразу же умолк и только далекое злобное шипение и удаляющиеся шаги, дали Джастину понять, что разговор окончен.

В последние восемь месяцев, любой их разговор обязательно начинался, заканчивался, либо, сопровождался руганью, реже драками, в которых преимущество всегда было на стороне Гейта. Калверли быстро усвоил, нехитрую, житейскую науку сосуществования с этим человеком и скоро получил тому весьма ощутимое доказательство, когда Крис начал пробовать на нем свои коготки и зубки.

Крис вгрызался в его мозг и глазные яблоки, мышцы и кости – пожирал все тело, без остатка, но Джастин, с удивительным для себя самого безразличием, терпел все закидоны бывшего друга. Он был, как огромный материк, подобный земле омываемой со всех сторон бушующими, темными пучинами гнева Кристофера и с тех пор, как возникла эта земля, море не может успокоиться, с тех пор, так и бьются они: море против суши, а суша против моря, а подчас, приходится очень туго.

Видя, что он равнодушен и глух, Крис начинал, еще усерднее изводить Джастина и, иногда, это у него неплохо получалось, а порой – все усилия разбивались как морские воды о скалистый берег.

Хотя бы, в этом отношении ничего не менялось, точнее в их с Крисом отношениях не намечался прогресс и нельзя сказать, что Джастина, это сильно огорчало или радовало – ему уже давно было все равно, что думал Крис и, тем более что он говорил ему в лицо, или стоя за закрытой дверью.

*

- Ярмарка будет длиться еще три дня, но фейерверк посвященный дню ее открытия мы вчера пропустили, благодаря тебе, - ядовито шептала ему на ухо Женевьев, вальяжно ступая с мужем под руку и кокетливо улыбаясь своим, милым соседям, на приветствия которых, Джастин отвечал крайне неохотно, кривой нервной усмешкой. - И министр остался недоволен тем, что его снова вызвали сюда из Бостона зря. Говорят, там скоро состоится военный суд или что-то вроде того… Ты меня, вообще, слушаешь?

Джастин шел с ней плечо к плечу, но мерзкое ощущение, что между ними пролегла пропасть отчуждения, не давала ему покоя. Женевьев, навсегда отдала себя Северу, была вполне счастлива в обстановке духовной пустоты и скуки, где мрак, был соучастником душевного преступления.

- Что-то вроде того. – Буркнул он и шедшая рядом Меган захихикала, но ее сдавленный, бесхитростный смешок потонул в шуме этой бледной, словно насыщенной солнечной пылью улицы, однако, Женевьев чутко услышала ее смех и гневно бросила на девушку колючий взгляд:

- Брысь отсюда, Мег! Ступай, найди мне тот бутик с дамасским шелком, о котором вчера рассказывала мне Роза.

Джастин внезапно остановился, даже не пытаясь подавить приступ накипевшей злобы, готовый высказать жене недовольство, таким пренебрежительным отношением к своей младшей сестре, но Меган, уже и след простыл, а Женевьев смотрела по сторонам широко открытыми, любопытными глазами, словно не замечая тяжелого, раздраженного сопения рядом.

- Вот твоя подруга пусть тебе его и покажет, не трогай мою сестру. – Сказал он, сжав руку Женевьев.

Это было не самое подходящее место для ссоры: они стояли у торгового ряда, который так и кишел людьми: торговля шла полным ходом.

Люди толкались рядом с ними, разглядывали длинные ряды лавок и магазинов, женщины останавливались, толпились перед прилавками, возбужденные, от жары и желания добыть изысканную ткань, или дорогую, экзотическую безделушку, к зависти своих подруг и Женевьев не хотела уступать никому в этой гонке. Она потянула Джастина к какой-то палатке, проталкиваясь сквозь толпу, рассматривая ткани, оживающие под действием страстей, кипевших на главной улице; кружева чуть колыхались, таинственно скрывая за своими ниспадающими складками недра больших торговых шатров; даже, толстые свертки сукна дышали соблазном. Мальчишка, подмастерье суконщика, наделенный вкрадчивой наглостью авантюриста и красноречием античного оратора, будоражил весь квартал своими зазываниями, указывая на скопище товаров.