Две войны (СИ)

Каждый дом и каждое жилье имеет свой определенный, почти человеческий характер; в каждом думаешь, живешь и чувствуешь по-разному и здесь, Джастин смог бы забыться, привыкнуть к многочисленным коридорам и просторным светлым комнатам, через которые вел его слуга, если бы это место принадлежало кому-нибудь другому. В доме Гейта все чудится - жизнерадостной веселой улыбкой, беспечного времени и прихотливых идей; коридоры, полны дивных, английских и французских гравюр, хороших старых копий с семейных портретов, в позолоченных рамах. И на каждом шагу, в каждой комнате, кажется, будто присутствие незримого хозяина отягощает Калверли и не дает вздохнуть полной грудью: сердце медленно било в грудь, а воздух был густым, пряным и кружащим голову.

Лакей привел его на второй этаж где, среди десятка комнат, он открыл одну единственную дверь, дважды повернув ключ в замочной скважине, после чего приглашающее указал Джастину на небольшую дверцу внутри помещения, с каким-то молчаливым таинством сделав несколько шагов назад. Зайдя внутрь, Джастин рассеяно оглядел огромную комнату в серо-изумрудных тонах, с прелестными фресками в виде барельефов, а несколько панорамных окон, занавешенных легкими шторами, открывали перед взором дивные окрестности с далеким видом на центр Вашингтона. В комнате было много зелени, разнообразных цветов, но, особенно впечатляюще, выглядели большие, широкие, темно-зеленые листья вьющейся по стенам и потолку лианы. Калверли, едва успевает повернуться, как дверь за его спиной захлопывается и он, даже, не пытается кинуться к ней и предпринять попытку открыть ее, услышав, как лакей повернул ключ, оставив Калверли дожидаться Гейта. Джастин зло шипит какое-то ругательство, но, от безделья, сходить с ума он не намерен, а потому, вновь оглядывается, ища, чем бы себя занять. Комната выполнена все в том же стиле – рококо, с элементами китайских мотивов, таких, как фарфоровые, китайские вазы, стоящие на полу, к которым, Джастин неосознанно дотронулся, удивленно осматриваясь и думая, что эти покои напоминают лакированную изящную шкатулку, в которой его закрыли как ценный сувенир. Он, медленно идет вдоль окон с высокими карнизами из гладкой меди, оглядывает зеленую, напольную лампу, у стены - французский, резной шкаф, второй половины прошлого века, приближается к широкой кровати с балдахином и великолепным стеганым, расшитым атласом, изголовьем, а рядом, находится подзеркальный столик, отражающий на своей, гладкой поверхности ансамбль, из тысячи отблесков. Дойдя до неприметной дверцы за изголовьем, Джастин обнаружил купальную комнату, с вычурной, фарфоровой ванной на золоченых ножках и золочеными же кранами. Он немного удивился тому, что в доме Криса был водопровод, ведь, пока они жили на Юге, такие блага цивилизации не были им доступны, да и не были они необходимыми, ни к чему были подобные траты, при наличии бесплатного, рабского труда. Джастин даже никогда не задумывался, откуда бралась вода в его доме и в его ванной. Дверь распахнулась и слуги, обогнув, застывшего на пороге Джастина, вылили горячую воду из принесенных ведер в ванну, а лакей, открутив кран, разбавил кипяток холодной водой и, бросив снисходительный взгляд на Джастина, удалился.

Джастин, с наслаждением, погрузился в горячую воду.

Вернувшись в спальню, Джастин садится на высокую кровать и голова его, словно под тяжестью, падает на подушку и он понимает, что вымотан слишком сильно, а потому, сон - единственная достойная награда для него этим днем. Джастин знает, что в этом месте ему ничего не угрожает.

*

- Мы можем все обговорить и завтра, если ты настолько устал. – Сказал Крис, когда Джастин заворочался в постели и открыл глаза, обнаружив его сидящим в кресле напротив.

- С твоей стороны, было весьма великодушно запереть меня тут, но мне кажется, что теперь, я еще более разбит, чем прежде. – Ответил ему Джастин, растирая зигзаговидные отметины от подушки на своей щеке. Его мучили тяжелая головная боль, голод и жажда, а, судя по опустившимся за окнами сумеркам, он провел взаперти довольно продолжительное время. - Ты давно здесь?

Джастин приподнимается и выглядывает в хмурое окно, глядя на меланхоличную и золотистую ленту заката и мир теряет все свои красочные и вульгарные тона; над Флюке-Брайн грей сгустились туманы и укоренились дома, длинная дорога, словно красно-черная лента, вела к чудовищному городу на который, опускалась медленная, бесконечная ночь.

- Относительно. – Бросил Гейт, не сдвинувшись с места, но переменившись в лице, сразу же ослепив Джастина широкой, довольно улыбкой, которая, в действительности, была чрезмерно тернистой для его подлой натуры. - Ты проспал десять часов, но мое предложение в силе.

- Какое? - Губы Калверли, сами собой, складываются в рефлекторный вопрос.

- Заняться делами. Ты же не хочешь тянуть с этим?

- Нет. – Помотал головой Калверли, чувствуя, что больше невозможно погрузиться в эту индивидуальную атмосферу сомнения, в туман физических угрызений, при одной мысли о которых, уже возникает печаль. - Но прежде, я должен написать в Техас, чтобы успокоить родных. Они, уже несколько дней, ничего не слышали обо мне. – Медленно добавил он, не до конца уверенный, что вправе сделать это, находясь на попечительстве у Гейта, но постоянное ощущение неисполненных обязательств угнетало его, даже во сне.

- Тогда бери бумагу, она в письменном столе. – Кивнув на указанный предмет, сказал Крис, вполне мирно, но Джастин, видел краем глаза, что тот, с легкой тенью напряжения, наблюдает за тем, как он достает бумагу из столешницы и подвигает к себе чернила, заправляя ими ручку. - Пиши что угодно, но поживее, если мы хотим успеть.

- Куда нам спешить? – Тщательно обдумывая строки письма, спрашивает Джастин, не отрывая глаз от чистого листа перед собой.

- Сегодня, мы ужинаем в клубе, там новое шоу. – Словно между строк, говорит Крис и голос его звучит подозрительно весело. - Славное место, чтобы отдохнуть после тяжелого дня. Ты не прочь расслабиться, Джей?

- Еще сильнее расслаблюсь и впаду в кому. Мне обязательно идти туда? – Огрызается тот, слыша этот, неумолчный рокот в голосе полковника, который, так часто принимал за беззаботный лепет бриза и холодные волны пронзают его душу, оставляют в ней незаживающие язвы, а соленый поток недоверия, оживляет память о мучительном начале их размолвки, когда впервые, Джастин познал такую боль от предательства.

- Да. – Другого ответа, Джастин и не мог ожидать, а Криса, похоже, неуверенность собеседника нисколько не смутила и он продолжил:

- Там и подпишем договор, а по дороге я введу тебя в курс дела.

- Так просто? Я думал, мне придется душу отдать в залог, а договор кровью подписать. – Сардонически изрек Калверли, отложив перо, так и не начав письма.

- Можешь и так, я не против. Но, твою кровь я и так смогу пролить и душу забрать, тоже, не составит особого труда. Так что, не зарекайся. – Ухмыльнулся Гейт и оба, мгновенно почувствовали, как в комнате ожили и буйствуют враждебные стихии, когда в ужасе расширяются серо-зеленые глаза, сжимаются кулаки и яростно трепещут ноздри; слова, произносимые тонкими губами и острым, словно у гадюки, языком, окропляют злостью и старым приевшимся страхом мысли Джастина, когда тот, тихо шипит в ответ:

- Кровь отравлена, а душа гнила. Тебе сойдет, в самый раз. Бери и наслаждайся.

- Ты всегда был склонен к драматизму, а я не замечал этого, или Вайдеронг на тебя так повлиял? – резкий выпад Криса, который подскочил на ноги, словно на невидимых пружинах, заставил Джастина отшатнуться от стола.

Печать ужасных воспоминаний обнажила исчерканную, истлевшую страницу, того отрывка жизни, в котором он, когда-то, затерялся и выбрался с трудом, криком и болью, которым нет объяснения - напоминание о тех днях, стало ударом невыносимой тяжести. Джастин, неосознанно, схватился за сердце, чувствуя его неравномерный ритм и, больше всего на свете, боясь закрыть глаза и не открыть их вновь, под гнетом своего, изуродованного, больного механизма, пульсирующего в груди. Он перевел дыхание. Обида была так сильна, что он счел это оскорбительное напоминание - неоспоримым доказательством той жестокости, проявляющейся в Кристофере с малолетства, а с возрастом, лишь усиливающейся, ранее, совершенно не заметной и скрываемой, этим, умелым чудищем, за семью замками.