Две войны (СИ)

- Джим? Джим Бивер?

Офицер оторвался от своих солдат, которым, видимо, грозил настоящий выговор и повернулся к Джастину, медленно расплываясь в улыбке, с какой обычно встречают братьев или лучших друзей - тёплой, радостной и изумленной.

- Неожиданная встреча, старший лейтенант Джастин Калверли. – Прогремел низкий голос Бивера, наполненный пламенным, активным, энергичным, но довольно беспокойным тоном. - Засранец, будь ты трижды не ладен, живой! Живой, вот черт!

Джастин был несказанно счастлив, почувствовать это знакомое, перегарное дыхание, когда мужчина с набрякшим, отекшим лицом, обнял его, с такой отцовской нежностью и трепетом, в той же спокойной и беззаботной манере, что была ему свойственна, когда Калверли общался с ним на фронте.

- Хреново ты дрессируешь свой пучеглазый выводок, Джим. – Сказал Джастин, когда тот разжал объятия, самодовольно покосившись на бледных, словно холст, солдат, с выпученными от недоумения глазами. - Или стрельба по беззащитным людям теперь разрешена?

- Что ты хочешь, эти дармоеды всю войну проторчали в госпиталях с отравлением нечистой водой или жопы грели, в личном составе командования. Ни хрена не знают, ни черта не умеют. – Извергая каждое слово в порыве жуткого раздражения, Джим, словно речь шла о прокаженных, скривился, как будто разглядывая застывших подчиненных под лупой, разбирая на отдельные атомы и молекулы.

- И кто же подсунул тебе, старина, такой чудесный набор зелени? – Ухмыльнулся Джастин, почти проникшись сочувствием к младшему лейтенанту, на лице которого отразилась настоящая усталость и Джим, с особым выражением, словно произнося запечатленную на языке фразу, отрывисто пробормотал, как если бы ему не хватало дыхания или слов:

- Тот на кого я работаю. Теперь я командующий личной охраны малого совета и догадайся, кто за этим стоит?

Джастин не мог не понять, к чему клонит Бивер, а в его серых глазах развернулось целое пространство, в котором ясно звучал немой ответ и Калверли понимающе кивнул.

- Гейт всегда жил на широкую ногу, я не удивлен, что он тебя оставил себе в охранниках, кто еще сможет прикрыть его тощую задницу, кроме тебя, Джим?

“Значит, все это правда. Наверное, солнце село сегодня на востоке, а море побагровело - ты не соврал мне Кристофер. Ты и вправду сколотил состояние”.

Это объясняло многое и в первую очередь доказывало то, что Джастин - чертов параноик, который, вместо того, чтобы открыть рот и воскликнуть восторженное согласие на предложение бывшего друга, повел себя, как обиженный ребенок, делая странную паузу и колеблясь из-за своей глупости и сомнений. А теперь он - оборванец, скитающийся по ненавистному городу, словно заблудший призрак в поиске возможности закончить свои незавершенные дела. Слова дошли до языка слишком поздно и Калверли боялся, как бы он не упустил свой единственный шанс, и чувство опустошенной растерянности поднимается в нем, как ледяная мутная вода в колодце, готовая перехлестнуть через край.

- Хватит льстить мне, сынок. – Засмеялся Бивер и Джастин улыбнулся в ответ, так, словно он и правду говорил с отцом, таким, какого никогда не знал и уже не узнает, даже в изматывающих кошмарах и призрачных мечтах. - Лучше скажи, какого беса ты тут ошиваешься? Едва на пули не нарвался или у тебя такая привычка дурная, находить себе на причинное место неприятности? – Джим потрепал Джастина по плечу и сразу же посмотрел на свою ладонь, испачканную от одного, лишь прикосновения – пылью и копотью. - А вы что уши развесили, бесовы отродья?! – От неожиданного крика офицера, Джастин вздрогнул; он еще помнил, что такое приказ и как надлежит исполнять его, но то, с какой скоростью исчезли солдаты-янки, поразило его, и Джастин рассмеялся от души, под громкую тираду Бивера. - Быстро вернуться на свои посты и чтобы никакой стрельбы! Иначе будете сами оправдываться перед начальством, почему их покой нарушен. Мне, уже осточертело им задницы вылизывать из-за ваших промахов, сукины дети!

Джастин, отсмеявшись, понял, что уже давно так не веселился, но это топтание на месте, не шло в сравнение с его нетерпеливым стремлением прибегнуть к любым средствам и способам найти Гейта и поговорить, сказать, что он переменил свое поспешное, необдуманное решение.

Исполненный внутренней убежденностью, без малейшего представления о завтрашнем дне, с необъяснимым хаосом в голове и голодной резью в животе, Джастин выпалил, едва Джим закончил полоскать уши своих солдат нещадным криком:

- Мне нужен Кристофер. Я должен его увидеть немедленно.

- Исключено. – Покачал головой Джим, оглядываясь на громадные ворота за его спиной, словно остерегаясь быть подслушанным. - Прости, Джей, но с шести вечера ворота не открываются никому, у кого нет пропуска. Сейчас уже почти восемь. Завтра я смогу помочь тебе с этим, но сегодня, увы… Возвращайся откуда пришел. Не разгуливай у этого места.

Джастин невольно проследил за его взглядом: там, за оградой просвечивалось бурное море огней и дым на небе, справа и слева все богатства этого места пылали огнями, как миллиарды сверкающих гроз. Джастин опустил голову сразу же, от резкой боли в глазах – он никогда не был связан с этим народом, он плакал от горя перед взводом их солдат, которые держали его на прицеле в «лагере смерти», он принадлежал тем, кто пел перед казнью, распевал свою песню, несмотря на отсутствие музыки. Но сейчас, он находился в аду, а воздух ада не терпит гимнов. Северянам удалось раздробить не только их страну, но и страдающую душу своего пленника, почти неживую, в которой, когда-то горел свет – лучезарный и теплый, а теперь, вместо него, там сверкают красные слезы в отблесках суровых похоронных свечей. Джастин смотрит по сторонам и знает, что ему необходимо попасть туда, за пределы тех одиноких ночных улиц, по которым бродит обедневшие безумие - его путь, теперь ведет в место, олицетворяющее собой высший свет - презренный им и желаемый одновременно. Он был готов войти в эти ворота и слиться со всем их вожделением, эгоизмом и всеми грехами, кроющимися по ту сторону, лишь бы выбраться из своего, застоявшегося и гнусного болота. Его удручало благородство, своего нищенства и Калверли не хотел остаться в этой трясине, видя себя заблудившимся в минувших веках.

- Джим, я еле дошел сюда, я на нуле. – Опалив легкие коротким, судорожным вздохом, промолвил он. - У меня нет ни цента! Я последние деньги всадил в гостиницу, до которой два часа ходу… И то, за сегодня я не заплатил, мои вещи наверняка уже в канаве. Ради бога, не гони меня!

Джастин благоразумно посчитал, что - к чему бороться с собой и сохранять робость в мире, полном отвращения и предательства, гнева и тоски, в то время как, его тяжелая ноша сковывает движения. Он мог сейчас развернуться и уйти, последовать совету Джима и, чтобы крепче спалось, надраться в ближайшем трактире за счет заведения, а под утро свалиться в канаву со сломанной шеей, за то, что не заплатил по счетам.

Но бродить в одиночку по здешним дорогам, обремененным своим отчаянием, пустившим корни страдания рядом с собой и волоча их по земле - Джастин не хотел; он чувствовал, как крепнут в нем уверенность и упрямство. Его кровь залила этот край, в свое время, его крики поднимались в небо над этим городом, а люди, живущие здесь, разве могли они почитать святость духа или молиться кому-то кроме языческого зверя? Они придумали себе красивую ложь, они живут в ней, они предложили свои идеалы в обмен на совершенство и теперь окапываются в иссохших гробах, а он, добровольно стоит у ворот их мерзкой опочивальни и порывается попасть внутрь и только Джим отделят его от того, что по ту сторону жизни.

- И что ты предлагаешь? – Жалкие слова Джастина, обескуражили Джима, в глазах которого сверкнула, смутно очертившаяся печаль, но, видя, как монотонно роняет секунды тишины застывший, в ожидании Джастин, Бивер с тяжелым вздохом сказал, едва различимо:

- Я дежурю до семи утра и не смогу с тобой тут сидеть.

- Не надо херней страдать, я, что за собой, не присмотрю что ли? – Все чувства Джастина пришли в волнение и не только его лицо, но и вся худая, угловатая фигура выражали полную, боевую готовность и невозможно было усомниться, что какой-либо аргумент мог бы помешать ему, настаивать на своем и Джим это понял, слегка нервно сказав, все еще колеблясь.