Две войны (СИ)

- Называешь меня предателем, после того как сам, два года, подставлял свою задницу Эллингтону и выдавал ему наши планы? Война уже закончилась, и нечего геройствовать тому, кто потерял остатки своей чести в постели врага.

- Может быть, не стоит открывать свой поганый рот, змее, которая годами ютилась у меня под боком, чтобы потом укусить и впустить отраву в кровь? – Развернувшись, заявил Джастин, почти уверенный, что ему это послышалось, но кровь в его венах пульсировала в унисон ударам колокола, и этот звук, расхлестывая убывающие секунды, вдруг наполнил его голову звучанием давно исчезнувшего из его жизни голоса.

Джастин слышал Алекса так отчетливо, как никогда прежде, и слова Гейта вдруг вернули его в реальность, в которой он ужасно глупил, возможно, упуская свой последний шанс на то, чтобы снова увидеть капитана, который, мог сейчас находиться где-то в столице. И Крис напомнил ему об этом, но как только бой с башни прекратился, полковник снова заговорил, подчеркнуто резко, отрывисто, словно отплевываясь:

- Ты должен быть доволен собой Джастин, ведь и твоими стараниями Юг проиграл, ты внес свой особый вклад в наше поражение. А Эллингтон, похоже, так просто забыл о тебе, что оставил на произвол судьбы и теперь ты упорно распеваешь патриотические лицемерные лозунги у себя на плантации, уповая, чтобы никто не узнал о том, что ты виновен в уничтожении Конфедерации, даже больше, чем наши командиры.

- Сколько еще грехов ты считаешь себя вправе спихнуть на меня, будучи ни чем не лучше? – Бросив на него косой взгляд, Джастин, угрожающе выпрямился, в безмерном мучительном усилии, стараясь сдержаться, чтобы не размозжить череп своего собеседника о каменный парапет набережной, хотя он всерьез начинал думать, что хорошо бы ударить со всей силой, разбить вдребезги это застывшее глумление. - Из нас двоих, один лишь я остался верен, а ты – офицер-перебежчик, никчемный трус. Боялся, что тебя осудят, что заберут земли и деньги? Ты не офицер, ты и не воин, твое командование в лесу под Вашингтоном, в день, когда я примкнул к вашему лагерю, было одним из самых ужасных промахов за всю войну! Если бы ты послушал меня, то мы бы удержали свои позиции у столицы.

- Я выиграл себе десятки лет спокойной, обеспеченной жизни в столице Штатов, а ты, если не примкнешь к победителям, лишишься всего. – Возразил Гейт, полный горделивой уверенности в своей правоте. - Твою землю отберут у тебя, Джастин, а семью выбросят на улицу, а как только Реконструкция с потрохами поглотит Юг - всем «бунтовщикам» придёт смерть от правосудия.

- И только ты настолько умен, что так легко распрощался с совестью и сбежал от трудностей. Посмотрим, сможешь ли ты сбежать от смерти. – Джастин чувствует, как трепещет в нем жизнь и вздымается его грудь.

Страх и сомнения выражаются одинаковым трепетом перед устрашающей неизвестностью, которую, ему так и не удалось прояснить, ни на миг. Этот человек утомил его, он был ужасом его ночей, тьмой, и грязью на его душе, страхом, и насмешкой его жизни. И шансом на другую жизнь, но пепел задумчивости оседал в мозгах Джастина слишком медленно, поэтому он развернулся и ускорил шаг, намереваясь вернуться в свой гостиничный номер, недалеко от порта, и все хорошо обдумать.

- Мне-то больше ничего не угрожает, в отличие от тебя. – Тихо сказал удаляющейся фигуре Кристофер, и шумная веселая набережная затопила их потоком суетливых людей, между которыми в ответ ему проскользнуло короткое:

- Отправляйся к чертям.

Джастин почти бежал и смог замедлить шаг, только, когда в левом боку пронзительно кольнуло, а порт остался далеко за спиной и уже через три минуты он увидел крышу своей гостиницы. Тяжело дыша, он добрался до, усаженного деревьями, бульвара, соединяющегося с улицей, ведущей в центр Вашингтона, которая спускалась к площади, вернее, террасе, возвышавшейся над гаванью. Джастин знал, что если идти все время прямо по этой дороге пешим шагом, то, минут через сорок, перед ним вырастет устрашающе-великое, пожирающее пространство здание Капитолия, оплетенное длинными широкими подъездными аллеями и песчаными дорожками, ведущими вглубь палисадников. Место, с которым связаны, глубоко засевшие в голове, воспоминания о едва не пролившейся крови капитана Эллингтона и хитро продуманном плане побега из столицы.

“Я обязан ему своей жизнью. Я всем ему обязан. Мне никогда не расплатиться с ним”.

Джастин, всего на миг, замедлил шаг, стоя на перекрестке и глядя на эту дорогу, но быстро встряхнулся, словно от пыли былого и перешел на тенистую сторону улицы. Дома во французском стиле, с подъемными рамами, полуциркульными окнами над входами и булыжными внешними дворами, мирно соседствовали с католическим храмом и угрюмыми испанскими особняками, оставшимися еще со времен испанской колонизации. Мостовая была раскалена, воздух, дохнувший ему в лицо, был так горяч, словно превратился в жидкую лаву и как только Джастин закрыл за собой двери, оказавшись в маленькой гостинице, он почувствовал облегчение и жажду. Калверли остановился здесь вчера, поздним вечером, почти ночью, просчитав, что это место подходит ему по деньгам, оно привлекло его и своей отчужденной, безлюдностью и тишиной, о которой Джастин просто грезил. На два жилых этажа, приходилось, помимо него самого, еще два постояльца. Но он не учел близости порта и, судя по тому, сколько в эту дыру набилось сегодня народа - Джастин был уверен, что его спокойному времяпрепровождению настал конец. Шумная компания матросов, расположившаяся за угловым столиком, вела, отнюдь не мирную беседу, буйно жестикулируя и крича; все это грозило перерасти, к вечеру, в нешуточную потасовку. В сизом дыму общего зала, покашливали курящие «синие солдаты», спокойно потягивая эль. В дверях он столкнулся с девушкой, которая, при виде Джастина помахала ему рукой – это была дочка вдовы, держащей гостиницу и она явно куда-то спешила. Невообразимая смесь из запахов – кислого пива, горелого жира, табака и немытых тел, после раскаленного, но чистого воздуха улиц – сшибала с ног. У незажженного очага, ссутулившись, сидел молодой, но уже лысеющий мужчина, он ел рыбу с брусникой и поминутно зыркал вокруг шальными, пьяными глазами. Дородная хозяйка протирала замызганным полотенцем стойку и покрикивала на нерасторопного мальчонку, который с понурым видом, летал между столиками, едва успевая подтаскивать гулякам кружки с пойлом. Портовые шлюхи, расслабляющиеся после бурно проведенной ночки, жевали хлеб и старое мясо, запивая еду вином и, посмеиваясь жирными губами, бросали кокетливые взгляды на мужчин, а те, равнодушно, окидывали их оценивающими взглядами, приглядывались к тому, что предлагалось; приличной-то женщины тут, конечно, не встретить, да и не место им, в подобном гадючнике. Джастин быстро проскользнул к лестнице, ведущей из маленькой забегаловки на второй и третий этажи с номерами.

Зайдя в свою убогую конуру, он почти без сил кинулся на разобранную кровать, утомленный жарой и разговором с бывшим другом. То, что в привычном понимании людей, обычно называли мебелью, тут, представляло собой – кишащую вшами, жалкую рухлядь, несмотря на цены, которые устанавливала овдовевшая хозяйка этого клоповника. Джастин, отдал за крошечную комнатку, шесть долларов и теперь, в его кармане не было ни цента. Однако он предвидел, что цены в столице легко оставят его нищим, а потому, готов был взяться за любую работу, не брезгуя и самой грязной, но то, что предлагал ему Кристофер, внушало паническое опасение - на почве неизвестности. Сомнения разрывали Джастина на части, он все же не мог избавиться от назойливого ощущения, что его поспешный отказ - крайне неразумен, ведь из них двоих, именно Гейт, всегда был материалистом, не упускающим любой выгоды - хоть за карточным столом, хоть на охоте. Он действительно был отличным охотником, а Джастин, всегда был птицей высокого полета и пока те, кто на земле заряжали ружья, он летал, не глядя вниз, а когда пришло время пасть на землю, он понял что не готов, что не умеет жить за пределами своей привычной среды. Война изнурила его, плен сломил, любовь покинула, смерть насмехалась над его слезами, но довершила свое дело - нищета: он слишком долго парил в небесах, сквозь облака своих призрачных замков, несясь навстречу теплому ветру пустых иллюзий и он не умел ничего, но вновь предаваться забытью - было равносильно самоубийству. Калверли без сомнения верил, что Гейт, с легкостью, смог обзавестись необходимыми связями и завязать дружбу с нужными людьми в столице и его слова внушали доверие – как и все, что Джастину доводилось слышать от него прежде. Кристофер, всегда выполнял свои обещания и сейчас, сидя в душном номере, Калверли уныло смотрел, как кружат в лучах солнца мельчайшие пылинки его неуверенности, испытывая в минуты этого, оцепеневшего внимания, сложное чувство умственного возбуждения и душевной придавленности. Он вздохнул, запустив пальцы в грязные волосы, распустил длинный хвост и, покрутив в руках изодранную ленту, с изрядной долей досады и раздражения, подумал, что еще до темноты ему нужно найти Гейта и дать свое согласие иначе он пропал.