Две войны (СИ)

Джастин открыл конверт и, дрожащими от напряжения пальцами, вытащил двести долларов, вложенных внутрь, не отрывая взгляда от нескольких, коротких строк в письме, чувствуя, как сердце пропустило удар, а перед глазами все поплыло. Однотонный, хриплый шёпот, наполнил комнату, беспомощно сползая по шершавым стенам, когда Джастин, измученно выдохнул слова, застывшим за спиной женщинам:

- С наилучшими пожеланиями, в ожидании скорой встречи. Кристофер Гейт.

“Алекс, где ты? Ты всё так же далеко от меня или тебя уже нет в живых? Почему я не чувствую тебя…”

Широко открыв рот, он поднял голову вверх, чтобы загнать обратно болезненный стон, грозившийся сорваться с губ, а руку с зажатыми купюрами протянул назад, и Шерри медленно забрала из разжавшихся пальцев деньги, со слезами радости, глядя на улыбающуюся Женевьев.

- Джастин, это же великолепно! Мы можем спокойно жить больше месяца, ни в чем себе не отказывая! – Тронутая таким поступком до глубины души, Шерри, молча смотрела на деньги, в то время как Женевьев, оживлённо заметалась по комнате, благодаря Кристофера с искренней сердечностью. – Меган, мы едем в город! Нужно составить список того, что нам необходимо…

Шерри улыбалась, проникновенно морща лоб и с многозначительностью сжимая в руках, причину всеобщей радости, полностью счастливая среди всех этих тягостных несовершенств, однако она, так и не проронила ни слова. Джастин, мельком посмотрел на Женевьев, которая отворив дверь, впустила в комнату свежей летний воздух. Она была уже не та: больше не было в чертах надменности, казалась, будто бы не так бледна и не так холодна, но стоило ей взглянуть на застывшего у стола Джастина, как улыбка резко померкла, с не меньшим волнением, переведя взгляд на Шерри, которая недоуменно спросила сына:

- Джастин, что с тобой? Тебе нехорошо?

Джастин не мог шевельнуться, словно боясь развалиться от любого движения и тут голос матери ворвался внутрь, точно его ударили по голове. Он бессильно опустился на колени, закрыл лицо руками и глухо застонал.

Шерри медленно дотронулась до его плеча и, сдерживая дыхание, смотрела в лицо Джастина, который, судорожным и сильным движением шеи, запрокинул голову и громко сказал:

- Не могу больше!.. Как я устал. Это невыносимо…

Образ Алекса растворялся в спутанных воспоминаниях, блуждал где-то на задворках сознания, исчезал, как и надежда вновь встретиться с ним. Острее и отчётливей вырывалась тоска; она, как пустая, винная бочка, скатывающаяся с холма - гудит, надрывается, многозначительно стонет и скрипит, покуда не развалится и не обнажит, давно сгнившие от влаги, доски.

Женевьев, потупив глаза, промолчала, а Шерри, приблизившись к Джастину, с удивительной, в таком тщедушном теле силой, приподняла его и усадила на стул, после чего тихо прошептала какие-то успокаивающие слова, с обычным своим чистосердечием, не задавая никаких вопросов. Меган, поглаживала волосы притихшей племянницы, испуганными глазами наблюдая за дрожащим от тихой истерики братом, но она, как и Женевьев подавленно молчала. Состояние Джастина, не позволило бы ему остановить поток слов, а потому он боялся, что проговорится, решив вдруг облегчить совесть и открыть душу, в этот момент, жестокой, нравственной подавленности. Он быстро поднялся на ноги, схватил раскрытое письмо и, пробормотав что-то вроде извинения, выбежал на улицу, захлопнув за собой дверь, не слушая доносящегося в спину голоса матери, умоляющей его вернуться.

*

- Джастин, погоди! Что произошло? – Меган нагнала его на дороге, ведущей в Остин, в километре от дома, и, притормозив повозку, схватила брата за рукав рубахи, вынуждая того обернуться и остановиться.

- Ничего, Мег, просто дай мне побыть одному! Оставь меня. – Безутешно вскричал Джастин и, при этих словах, он невольно залился слезами.

После чего, облегчённо почувствовал, что уже не так подавлен, как прежде, потому что, вопреки своим словам, он знал, что только сочувственный взгляд сестры, сжимающей тонкими пальцами его локоть, способен оказать ему ту поддержку, без которой он обречён остаться в состоянии погружённости в пучину смертного греха. Самая жестокая жизненная драма разыгрывается не во внешнем мире, рок обречённости грозит не извне, как думали Гомер и Эсхил: внешний мир нейтрален, драма и рок живут внутри того человека, в котором здравый смысл, укреплённый предрассудками и страхами, становится помехой в преодолении той критической черты, которая отделяет его от желаемого. Черты, что возникла перед Джастином, когда он, выскочив из дома, направился в Остин, подгоняемый единственной и безрассудной мыслью - сесть на поезд до Западной Вирджинии, там пересесть на поезд до Вашингтона и начать поиски Александра Эллингтона в столице. Эта безумная, навязчивая идея уже давно торопила, толкала его, не давала ему покоя. Если он начинал размышлять логически и трезво оценивать свои возможности, все та же мысль изгоняла из сознания и убивала здравый смысл, в зародыше, мешала всем его занятиям, вторгалась повсюду, преследовала, осаждала его, держала в плену.

И сейчас, он шёл в Остин с уверенностью, что сядет на первый же поезд до Вирджинии и если понадобится – он будет воровать, чтобы выжить там. Но тут же, Джастин понимал насколько, нищета лишила его свободы, возможности участвовать в привычных делах, а какие-то, необходимые, совершенно элементарные вещи, оказались и вовсе недоступны, ему и его семье. Вот отчего временами накатывает тоска и, вдобавок, его не оставляет ощущение тянущей пустоты там, где могла бы быть дружба и сильные, серьёзные чувства; Кристофер предавший, исковеркавший их дружбу, был ему глубоко противен, но деньги, присланные им – спасение и надежда для, задыхающейся в нищете, семьи. Страшное уныние, снедает Джастина целиком, подкашивая силы, кажется, будто сама судьба ставит препоны естественной жажде любви, и отвращение затопляет все существо, потому что он не смог удержать Алекса, а теперь не может все бросить и найти его, обременённый обязанностями главы семьи. Омерзение к себе из-за того, что дружба, так бесчестно и пошло прерванная, все ещё остаётся для него кровавым пятном на душе, которое нет сил стереть, но и повстречаться с бывшим, лучшим другом будет не менее болезненно, чем забыть об этих многолетних отношениях.

Джастин потупил взгляд в песчаную землю дороги, не зная, как ему поступать дальше. Бежать нельзя, ведь он в ответе за женщин своей семьи, оставшихся один на один с кошмарами последствий гражданской войны. Но и оставаться, с каждым днем все сложнее, ведь та нить, которая связывает его с Алексом неумолимо истончается и пропадает, и Джастин, уже почти не чувствует капитана, будто бы его присутствие, такое привычное, такое близкое, кто-то немилосердно стёр рукой, так же, как ученик стирает, написанные мелом на доске, слова.

Джастин устало посмотрел на сестру, одержимый безумным желанием рассказать ей все, но как он мог запятнать, эту благородную, милосердную, отважную девушку той мерзостью, которая чёрным налётом облепила стенки его души, воплощая воспоминания в жутких демонов, которые заставляют Джастина совершать деяния, идущие вразрез с его личной выгодой и интересами. Как, например, в этот момент - когда он разрывался на части между непреодолимым желанием двинуться дальше по дороге к Остину, и навсегда потерять свою семью и гордость, или же развернуться и сделать то, что обязан, оставив под далеким северным небосводом свою жизнь. Сохранить верность взятому на себя обязательству, оказалось в сотню раз сложнее, чем Джастин мог бы предполагать, ведь даже в звании старшего лейтенанта, на фронте он не мог выполнять свои обязанности без погрешностей, так происходило и сейчас. Ведь никого не сопровождают бессмертные спутники, подсказывающие нуждающимся, как поступить, и держащие судьбу людей, словно нити, в своих руках. Джастин чувствовал, что есть только одна сила, благодаря которой он держится, неподвластная нынешнему дню, быстро улетучивающимся мгновениям, призрачным фантазиям – это Алекс, мыслями о котором Джастин жил.