Две войны (СИ)

Грозовые сполохи над тёмной рощей, ливень над старым погостом деревушки Сидар Крик, красный круг солнца, медленно закатывающегося за горизонт, светлый серп луны, выглянувшей из-за тучи, бледное мерцание огней города вдалеке - не могли вернуть ему утраченного любовника, но каждый день забирали его покой.

Джастин, снова и снова, бесцельно бродил мимо искривлённых, поросших мхами и лишайниками деревьев, под которыми когда-то располагалась беседка его матери, и даже, сам воздух, теперь, казался ему иным. Он был пропитан отравой войны, болью, от утраты брата, отчаянной борьбой этой земли с завоевателями, которые сожгли половину Остина, когда Оклахомская армия уступила натиску войск Алана Эллингтона. Джастин вспоминал, как когда-то, сотню лет назад, когда, только прибывшие в Эскадрон, ещё не получив распределения, они с Гейтом, высмеивали утонченных юношей в светлых мундирах, столь женственных, что молодым плантаторам сразу стало понятно - оклахомцы, наверняка, станут пушечным мясом в первый же месяц войны. Но теперь, осознавая, что эти самые, изнеженные мальчишки, спасали его родной край, всеми силами удерживая армию северян – лейтенант испытывал ужасное омерзение к своему, больному высокомерию.

Неизвестно, что мучительнее – чтобы кровь уходила капля за каплей, спешно покидая израненное тело, как крысы - тонущий в тёмных холодных водах корабль или, чтобы сознание угасало, мысль за мыслью, захлёбываясь невысказанной болью.

- Шерри хочет тебя увидеть. – Голос Женевьев, раздался одновременно с очередным всполохом молнии, но Джастин, не оборачиваясь, как завороженный смотрит на горизонт, который мокрыми бумажными полосами липнет к веткам густого леса.

Если вслушаться в эту гулкую тишину, привыкнуть к ней, то можно различить и трепетный шелест листочков в соседней ольховой роще, и тихое бормотание тростника у реки Сидар. Он не хочет слышать посторонних звуков, тем более, человеческую речь, которая утомляет его и внушает смутное раздражение.

Джастин, неопределённо пожимает плечами и отвечает не глядя:

- Я подойду через час. Это срочно?

- Да. Сегодня Меган была на почте, тебе письмо с северного фронта. - Женевьев подняла голову к небу, словно ожидая скорого удара дождевых пуль, но все было тихо.

- От кого пришло письмо? – в опилках своего разума и осколках своих воспоминаний, Джастин пытался припомнить, кто бы мог знать его адрес из тех, кого занесло на Север и таких людей, при всех своих мысленных потугах, он не мог вспомнить.

“Костерман читал моё личное дело, но он мёртв, Стив, лучший друг – мёртв, Норманн, когда-то интересовавшийся – мёртв, Маррей – пропал без вести, но даже если и предположить, что он жив, адреса Дерек не знал. Алекс? О, Боже, прошу тебя, сделай так, чтобы это был он…”

Джастин вздрогнул, и ему показалось, что размашистый удар молнии прошёлся через его нутро, но из его челюстей не раздалось ни звука.

- Не указано, мы не вскрывали конверт. – Ответила Женевьев и Джастин, не сдерживая себя, схватил девушку за руку, изумлённо вглядываясь в её лицо.

Такая надменная, выточенная, будто статуэтка, разве могла она вообразить себе, что в этот момент, человека напротив неё, гложет неуверенность и вырывает из пучин страха невыразимая надежда, что капитан нашёл его.

- Там что-то важное, не так ли? – Опешив от такой резкой перемены всегда хладнокровно держащегося Джастина, спрашивает Женевьев, и её любопытство становится невообразимым. Вид у неё такой, будто Господь, только что снизошёл к ней, но слова её, безукоризненные и отталкивающие как проказа, заискивающие, мягкие, но скользкие, вырывают Джастина из немого оцепенения.

- Я не знаю. Возможно. – Выдавливает из себя он, и чувство такое, будто его внутренности развесили на колючей проволоке. – Хорошо, идём прямо сейчас.

Пока они шли по полю, Джастин старался ни о чем не думать, но мысли таящие в себе столько энергии, так глубоко тревожащие его, заставляли взгляд рассеяно скользить по холмам, словно бы ища у родной земли поддержку, безмолвное одобрение. Ему, представлялся невыносимым, этот ограниченный мирок, устанавливающий пределы и загоняющий в рамки. Душа встрепенулась, а по телу проскользнула дрожь: она была одновременно и протестом и попыткой обойти хлынувшие мутным потоком сомнения, грозившие затопить источник духа. Первая мысль, посетившая его при известии о письме, превратилась в абстракцию, безумную фигуру, потому что Джастин понимал – Алекс затаился, исчез, спасая свою жизнь и с его стороны, было бы неразумно присылать письмо, так как, в этом случае, возрастал шанс быть пойманным.

Вот что занимало мысли Джастина, пока они шли к дому, он непрестанно думал, что могло бы произойти, если письмо действительно от Алекса, на что он безумно надеялся, не слушая доводов здравого рассудка.

Когда они вошли в дом, Джастин сразу увидел Меган, которая забавлялась с Хлоей, показывая девочке, как делать мотанку.

Мать сидела у стола и в ее неподвижной фигуре застыло что-то стремительное, изящное, сильное, хотя рука довольно лениво откладывает спицы и клубок, а губы кажутся тонкими и сухими, когда она, улыбнувшись, поднимается и обнимает Джастина.

- Ты не заходил два дня, Джей, дорогой, я же волнуюсь. – Сказала Шерри с теплотой, свидетельствующей, что в ее настроениях, несмотря на трудности бытия, случаются позитивные перемены и причина тому - любимое лицо сына.

- Прости, много работы. – Глухо ответил он, не зная, что ещё сказать в своё оправдание.

В этой прокопченной комнате, с жалкой мебелью и изношенной утварью, странно было видеть на столе белый конверт, такой свежий и чистый, что он кинулся в глаза, как только Джастин очутился на пороге, словно магнитом, притягивая к себе.

Он посмотрел на радостное и светлое лицо матери, ровным огнём заливающее тёмный мир вокруг и увидел, плохо спрятанное за мягкими чертами, опасливое, вопросительное мерцание беспокойных глаз, в глубине которых стучала её тёмная мысль. Озабоченно опустив брови, Шерри обеспокоенно спросила:

- Дорогой, кто может знать, что ты здесь? Ты понимаешь, что будет, если тебя найдут … - Задыхаясь, произнося слова с напряжением, она продолжала, прерывая речь длинными паузами бессилия: - Скажи, ты во что-то ввязался на Севере? Может, ты хочешь сказать мне что-то? О, дорогой, я все пойму.

Поглаживая её сухую руку, своей тёплой ладонью, Джастин, вздрагивающим голосом сказал:

- Мама, я тебя прошу, успокойся. Я не представляю, кто бы это мог быть, дай мне минуту.

Джастин, взял со стола конверт и, задумчиво прикусив губу, покрутил его в руках, ощупывая плотную качественную бумагу, такую в которой не пишут обычные солдаты с фронта, а отправляют любимым, открытки на праздники офицеры. Чувствуя под пальцами этот знак отличия, Джастин воскресал для жизни, омытый и оживленный горячею кровью, ударившей в голову, при мысли, что это письмо от его северного офицера.

“Я бы отдал любой миг самого наивысшего блаженства и бессмертие собственной души, если бы мне представился шанс снова взглянуть на тебя, Алекс”.

На конверте значился короткий адрес, написанный мелким почерком, и в нерешительности глядя на строки, Джастин ощущает как внешний мир, который все сильнее тревожит его восприятие, пропускает через сознание осязаемые нити навязчивого страха, с изнуряющим постоянством навещающего голову. Он видит за окном облака, холмы, качающиеся под ветром деревья, но ближе всего, перед его взглядом маячит дрожащая в руках бумага, и Джастин понимает, что строки эти, хоть и выведены знакомым почерком, но все же не принадлежат руке капитана.

Джастин верил в то, что рука эта, по природе своей, глубоко отлична от всего остального мира, который внедряется в его сознание, но когда птица садится на ветку ели, когда муха кружит над столешницей - он не чувствует того тайного знака, который Алекс вложил бы в эти строки, будь он адресантом. Если бы, энергия рук Алекса была сейчас сосредоточена в руках Джастина, то внешний мир, стал бы не более чем миражом, который исчезнет по первому же приказу, но письмо было не от Эллингтона. Джастин, почувствовал это так явно, что ему стало физически плохо, но надежда на то, что это было написано под диктовку Алекса, хоть и чужой рукой, рождало смелость.