Две войны (СИ)

Джастин, пребывая в глубоком забытьи, блуждал в беспросветном мраке, и в голове его стоял вечный шум, который даже работа не могла заглушить. Он не усаживался поудобнее на развалинах, а пытался из обломков составить нечто целое, грандиозное. От него, веяло обречённостью так, что всякому становилась ясна полная тщетность его бегства от мира. Джастин всегда скрывался, если же не от себя самого, так от, полностью обезумевшего отца, который сводил с ума и его, дух которого пресытился алкоголем, умирая среди его зверски убитых грёз. Джеральд продолжал пить, ибо в полном отчаянии он уже признал свою неспособность к общению, и примирения не состоялось, даже, когда сын, первым пришёл к отцу, чтобы поговорить. Джастин, с раздражением и болью, видел перед собой человека с болезненной остротой, ощущающего собственную несвободу, с беспомощной тревогой думающего о пропитании для жены, дочери, невестки и внучки, вяло сетующего, что уйма времени, уходит на работу, которая не имеет постоянного дохода. Противоречивые элементы его непростой натуры, сыграли с ним злую шутку, ведь при всей своей низости, плантатор продолжал мнить о себе нечто, так как инстинкт подсказывал ему, что когда-то он был создан для лучшей участи.

В результате, он только и делал, что спивался все больше и больше. Джеральда утомляло все на свете, а пустой, разваренный рис, раздражал до глубины души, и когда он отшвыривал деревянную миску от себя, Шерри, пребывая в некотором злобно-тупом остолбенении, на миг умолкала, после чего, обычно, по всей плантации разносилась громкая брань. Вся боль потерь, неустроенность бытия, невозможность вернуться к нормальной жизни, выплёскивалась в слова, за которые, в былые времена, утонченная супруга плантатора, не моргнув глазом, определяла суровое наказание, равно, как собственным детям, так и рабам. В такие моменты, Женевьев забирала Хлою из дома куда-нибудь во двор, чтобы девочка не слышала этого, а Меган и Джастин тихо уходили в рощу, которая так сильно полюбилась обоим.

Он долго обходил окрестности, и понимал, что на восстановление плантации уйдут многие годы, десятки лет, но он не желал опускать руки, даже не приступив к работе. Или же, напротив, часто возникало отчаянье, которое тянуло его бежать, куда глаза глядят, не разбирая дороги, сея вокруг бессмысленный страх. Все, что есть варварского, ложного, неизжитого, теперь рвётся на поверхность, словно из кратера вулкана, и Джастин всё чаще уединяется в лесу, чтобы не выплеснуть свою злость и не показать родным собственного бессилия.

Джастин не был - ни злым, ни добрым, ни подлецом, ни честным, ни героем, ни насекомым.

Теперь же, он был вынужден влачить жалкое существование в неприглядном углу родной земли, дразня себя злобным, ни к чему не приводящим утешением, как будто это было его самое нормальное состояние, а отнюдь не болезнь и не порча, о которой могли бы толковать соседи, если бы таковые имелись.

Его мир сузился до вечернего багрово-жёлтого неба, в котором пролетают голуби, шелестя крыльями-страницами, уносящими краткий очерк о меланхоличной бездарной жизни людей внизу. Джастину казалось, что даже птицы прилетают в этот выжженный край, только из чистого любопытства.

Однажды ему померещилось, будто знакомая тень мелькнула во дворе, но все исчезло, прежде чем он смог вглядеться или произнести хоть слово. Такое происходило все чаще, и Джастин уже был склонен полагать, что сходит с ума. Обожжённые болью воспоминания душили его и, задыхаясь в невыразимой тоске, которая приводит в беспорядок нервы и всё его душевное равновесие, Джастин был бессилен спрятаться от навязчивого видения, с кровоточащим сердцем, принимая его. Всегда, один и тот же человек, те же зелёные глаза, смотрящие на него, как призрак вдохновлённой мысли, ведь каждый раз Калверли чувствовал, что ему следует действовать, побуждаемый необходимостью вновь и вновь подпитывать тлеющий огонь не только пламенем своих сил, но пламенем отчаяния. Он будет раздувать свой огонь до тех пор, пока земля вертится вокруг своей оси, пока звезды над головой не перестанут сводить с ума, даже, когда мир катится к чертям собачьим, Джастин был уверен, что ещё услышит те мелодии, которым суждено срываться с губ Алекса. Знаки присутствия Эллингтона были неоспоримы, разливаясь кипящими волнами у самых ног, но Джастина, не покидало ощущение того, что он всегда на шаг позади этой ускользающей волны и душа билась о ребра с удвоенной силой, когда мысленный образ, рассеиваясь, снова оставлял его в тотальном одиночестве.

*

Малышка Меган, всегда вкладывала частицу незримого таинства и священнодействия во все, что делает. Было нечто торжественное в том, как она, положив руку на Библию, с упоением читала утреннюю молитву, словно она, оказалась избавлена от необходимости бытия в привычном смысле слова. Она, любила оставаться наедине с мягкой вкрадчивой тишью и молчаливо взирающими на мир вещами, и Джастин наконец-то смог понять сестру, отчуждённое спокойствие которой, всю жизнь не укладывалось в его голове, представляясь, как нечто глупое, нецивилизованное, странное. Джастин всегда сторонился ее, думая, что у девчонки, не всё в порядке с головой, но теперь он прекрасно понимал стремление Меги - остаться в одиночестве и упиваться им, исчезнув в тихом блаженстве. Джастин выражал это понимание в каждом, нежном взгляде и жесте, когда приходил к ней в рощу, молча и медленно прогуливаясь по тропинке. Только там, рядом с мерцающими силуэтами прошлого, он чувствовал себя коронованным колоссальным спокойствием.

- Я люблю смотреть на лес, вдыхать его запах, и бывает, что я брожу вот так всю ночь напролёт и встречаю восход солнца, а утром отправляюсь на работу и сплю за станком добрую часть дня. – Рассказывала Меган, когда они бродили по заросшей тропе, и лицо сестры напоминало Джастину маленький циферблат.

Этот светлый молчаливый лик спокойно и уверенно говорил сейчас ему, что ночь идет на убыль, хотя и становится темнее вокруг них, но после самой едкой мглы, скоро вновь взойдёт солнце.

- Мне часто приходилось видеть открытое небо над головой. – Ответил Джастин, неведомо зачем, не подчиняясь ни воле, ни логике, ни рассудку, понимая, что эти слова рассеивают темноту, но не тонут в ней, а находят единственного слушателя, который способен понять его, обогнуть пустую стену отчуждения перед ним. - Это лучше чем крыша, но я, ни разу не смотрел на него по-настоящему.

- Ты так несчастен, Джей. Я вижу, как сильно ты страдаешь и это, разрывает мне сердце. – Вдруг сказала она, остановившись и вглядевшись в лицо брата, словно бы подмечая каждый растерянный взмах его ресниц, каждый неуверенный жест руки, каждое нервное движение пальцев. - Одно лишь небо в силах тебе помочь, только попроси.

- Что за вздор! Нет, глупо полагаться на небо и Бога, Меги. Это ерунда. – Раздраженные слова отлетели куда-то под ноги; Джастин открыл рот и звук ворвался в него сквозь его оскаленные зубы, словно бы вбивая острие обратно в глотку и он, задохнувшись, уже спокойно вымолвил:

- Меги, давай не будем об этом.

- Я молилась за тебя. – Сказала Меган, взяв Джастина за руку, снова сплетая магическую ткань участливых слов. - И за Джеффа.

- И к чему это привело? - Лунный свет коснулся его скул, глубоких морщинок нахмуренного лба, отразился в глазах, образуя в каждом, крошечное, серебряное кольцо, обрамляющее чёрный провал зрачка.

Меган смотрела на него, внезапно ожившими, полными зелено-серых искр глазами и улыбка её становилась шире. При словах о брате у Джастина помутнело в голове, и он закрыл глаза, но, несмотря на плотно сжатые веки – хрупкий барьер, которым он пытался, хоть на миг, защититься и, с закрытыми глазами, все равно, он ясно ощущал все, что было вокруг: неугомонное возбуждение чёрного ночного неба, эфемерную лёгкость прихрамывающего рассвета, споткнувшегося на задворках этого места, такого же раздражённого, что, кажется - сам день скоро оставит их на растерзание темноте, как обречённых. Оставленная им на память, отметина ночи оживляет, чьи-то, давно забытые идеи, раскатом грома, и Джастин понимает, что это в его голове происходит то, курьёзное, состояние ума, когда поток мыслей прорезает мозг, подобно стремительной реке, впадающей в буйный океан и невозможно изменить это течение.