Две войны (СИ)

Кристофер не походил на безумца, потому что Джастин привык к неровным страданиям души Алекса, импульсивно вырывающим из него злобу, и видел разницу между одержимым и больным. В Гейта будто бы дьявол вселился, он словно бы мечтал выкорчевать, смыть кровью и слезами, оставшиеся у Джастина мысли о капитане-янки, и Джастин вновь ронял свою боль и тоску по щекам, кричал и извивался, молил, чтобы Крис отпустил его.

- Я все равно уйду, тебе не удержать меня. – прорычал Джастин, ворочаясь под ним, но звук застрял в горле, когда Крис с размаху ударил его снова, разбив губы.

Он смотрел на дрожащие веки Джастина, как его голова, с вьющимися каштановыми волосами запрокинулась назад, и он прошептал проклятье окровавленными губами, сплёвывая вязкую жидкость в бок.

- Я всегда хотел тебя! – Гейт сжал его руки, запрокинув их за голову, суставы протяжно заныли, лицо Калверли сморщилось, его трясло от напряжения и усилий не издать ни звука больше, выплёвывая кровь изо рта. - А ты выбрал северную тварь, стал его шлюхой! Терпи, или ты не хочешь постараться для лучшего друга?

Он входил до самого конца, задерживался внутри, продолжая давить, делая резь нестерпимой, и так же резко подавался назад. Джастин заметил окровавленный, колом стоящий член, выходящий из его тела, и тихо заскрежетал зубами, проронив мучительный стон. Руки бывшего друга легли на бедра и стали рывками подбрасывать их, проникая глубже и чаще, потому что, обессиливший Джастин не мог пошевелиться, только порывисто дергаясь, скользя скрюченными пальцам по полу, сжимая разорванную одежду.

- Говоришь, любишь меня… - слова Гейта смешивались с его стонами и хрипами, которые, казалось, поднимались к горлу от самого паха, когда он мощными толчками врывался в его тело.

Он протянул руки и схватил Джастина за плечи, впившись в его кожу ногтями, тот пытался двигаться, но был так сильно зажат и сдавлен, что движения были крайне тяжёлыми, и Джастину пришлось расслабиться, чтобы унять боль, испытываемую от вторжения.

Калверли чувствует, как сердце Гейта колотится о его ребра, и вдруг Крис сбился с темпа, неторопливо скользя в узком горячем канале, а руки шарили по его телу, безошибочно поднимая из глубин чужого естества смутные волны: невыносимую сладостную смесь боли и наслаждения, которая пронзала тело и разрывала его душу.

Алекс приходил ему в голову каждый день, ежеминутно, особенно в моменты, когда его тело отравленной силой впускало в себя подобный ток высокого напряжения. Джастин помнил те дни и ночи, когда стонал от удовольствия, доведенный до безумия волнующими поцелуями капитана, его руками, его членом. Александр предстал перед его глазами, в ореоле мягких волос, похожих на золотистый солнечный луч, он смотрел на то, как Джастин скользит руками по плечам Кристофера, нависшего над ним, и Калверли становилось дурно. Это была измена, и единственной возможностью простить себя за телесную прихоть, было полностью отдаться своим грезам, погрузиться в воспоминания. Гейт толкается в него, прижимая к трепещущей, вздымающейся груди, и Джастин ощутил в себе яд его страстного желания и всепоглощающей печали, но мыслями - он находился за несколько десятков километров от лагеря, в гарнизоне, в теплой, мокрой от пота постели Алекса. Он ясно представлял, рядом с собой - другого и это, помогало ему. Сияющие хризолитовые глаза, медленный огонь которых, казалось, смягчал страстность чувственных губ, потому что Алекс был естественен, а не сентиментален, страстен, а не ласков. Он двигался плавно, при этом оставляя на теле Джастина синяки, как доказательство их неравного боя. Визуального наслаждения было мало, Джастин нуждался в том, чтобы касаться его, хотел чувствовать твердые, упругие мышцы его рук в своих ладонях, гладить массивную грудь, покрытую светлыми волосами, ласкать спину; руки спустились к округлым долям ягодиц, ускоряя темп. Джастин снова надавил, и член целиком, по самый корень, погрузился внутрь его тела, и он закричал, охваченный искрящейся болью от этого резкого движения.

“Алекс… Алекс… ты жив”. - Незрячие глаза больше ничего не видели и только тело мужчины на нем, напоминало, что он не один в кромешной тьме восторга.

Это была страсть воображения, острая воспалённность мозга, вожделение похотливой юности, естественное для плоти, но стоило Калверли коснуться своего воображаемого идола, потерянного любовника, чьи поцелуи были как шаловливый ветерок, пролетевший над гладью озера, как его боль сменялась дрожащим томлением.

И тогда вся кровь из сердца бросилась ему в голову и затем стекла по венам, как расплавленное олово и эта жидкость воплотилась внизу живота, немилосердно и позорно выплеснув возбуждение. Член Джастина испустил одну или две капли густой, животворной влаги, но эти несколько слезинок не были успокоительным бальзамом, предвещающим скорую волну наслаждения; они показались каплями едкого, обжигающего вещества, вызывающими сильное, невыносимое раздражение. Его истязали, ведь разум превратился в смолянистое болото, а тело постыдно горело – это был жар, иссушающий мозг. Он учащённо дышал, что-то бессвязно шептал, возвращаясь в немилосердную реальность - где он был вдали от Алекса, где его чувства были под замком. Густая кипящая жидкость медленно изливалась струями из его члена, а на своих плечах, на своём животе, он все ещё ощущал движение любимых рук, потерянной нежности. Зелёные глаза исчезали, блики растворялись в темноте, безжизненные полураскрытые губы больше не впитывали дыхание исчезнувшего миража, болезненно необходимой галлюцинации, и Джастин в изнеможении упал, закрыв лицо руками, вновь осознав, что - он не с Алексом. Что он все так же одинок и глубоко несчастен, и только что, бесстыдно стонал, отдаваясь лучшему другу.

Семяизвержение нисколько не успокаивает тело, напротив, лишь еще больше раздражает его, потому что сладострастные фантазии продолжают волновать и после того, как их лживая доля покидает сознание, и он шипит от боли, чувствуя, как струится из трепещущей, в нем плоти, сперма, обжигая внутренности.

Гейт не вынимал член ни на дюйм, он лишь тёрся о ягодицы партнёра. Джастин с изумлением понял, что тот довольно ухмыляется, глядя на него сверху вниз и зарычав, подобрался и сбросил его с себя, кинувшись к его форме, повешенной на стуле. Его собственная одежда была изорвана в клочья, стараниями Кристофера, который, заломив ему руки, с остервенением срывал ее с Джастина час назад.

- И куда ты пойдёшь? – Раскатисто засмеялся он, глядя, как Джастин надевает штаны. – Ты не знаком с местностью и сдохнешь в лесу, через несколько дней.

- Пусть так. – Глухо отозвался Калверли, морщась от боли в пояснице, чувствуя себя так, будто бы, он только что выполз из грязи сточной канавы. - Я болен и мне все равно не жить…

“…без него. Я и впрямь смертельно болен им”.

Гейт поднялся на ноги и сделал шаг к Джастину, порывающемуся выскочить из палатки. Калверли уже собирался кинуть в ход все свои силы, бить и рвать противника, только бы суметь выйти отсюда и пуститься наутёк, - прямо в лапы волков или голодной смерти, как вдруг раздался оглушающий вой лагерных собак и далёкие отголоски пушечной пальбы.

- Что за хрень? – Гейт остолбенел, как статуя, и спустя несколько секунд уже начал надевать свой мундир и нижние штаны, так как брюки у него забрал Джастин, застывший в немом ужасе - смерть всё же пришла за ним.

- Господин полковник, сэр! – в палатку ворвался Джим, и, слегка оторопев при виде двух полуголых мужчин, Бивер, прокашлявшись, продолжил надрывающимся голосом, старательно отводя взгляд от раскрасневшегося Джастина:

- Янки в двух километрах. Напали на укрепление у Дорапон.

- Немедленно созови офицеров ко мне. – Гаркнул полковник, быстрым отточенным движением застёгивая пуговицы на мундире. - Выставить регулировщиков по периметру лагеря.

- Идёшь со мной. – Не оглядываясь, сказал он Джастину, накинув на плечи плащ и выйдя из палатки.

“О, нет! Дьявол, да что же это такое?”