Орехово-алый мотылёк (СИ)

Мальчик внимательно поглядел на пунцовое пятно листа, будто насмехающееся над ним, и потом снова на забор. Пятно не заканчивалось на листе, а будто, если б могло, вышло бы за его пределы… И это ведь значило… Чесио не был трусливым мальчишкой и сам гонял таких, но теперь что-то неуютное и склизкое появилось где-то на уровне живота. Это была тревога, но он с трудом понимал это. Впрочем, одной мысли о том, что ему предстояло увидеть за пределами их маленькой деревушки, оказалось достаточно, чтобы глаза Чесио застлало плотным сладким туманом (уже не возникал вопрос, а что если это нечто могло быть опасным или устрашающим — для мальчишки не было такого слова, когда уже перед ним разверзались пучина острых впечатлений и пейзажи невиданных мест). Он вскочил, вдохновленный, и на не существующих крыльях сумел запрыгнуть на забор и перелезть его. Какие-то пару секунд, несколько жгучих бликов солнца по глазам, и вот уже его ступни больно ударились о землю, твёрдую землю, другую, как казалось ему, отнюдь не деревенскую, а дикую. Глаза дико перебегали сверху-вниз, потом Чесио даже закашлялся: он забыл дышать, смущённый таким великолепием, начинавшимся всего лишь в паре метров от их поселения. Живописный лес, уходящая вперёд извилистая тропинка, колючие ветки, склоны и рвы, незнакомые странные звуки — всё это было одним большим одурманивающим сном для Чесио, который будто бы заснул, но провалился в чужое царство Морфея, а не в своё.

— И почему эти взрослые прячут от нас такое чудо? Даже бы Карло понравилось, хотя он бы сначала противился и говорил, что ветки оцарапают ему кожу… — уже не имея возможности держать в себе вырывающийся клубок восторга, Чесио воскликнул это и сделал первый неровный шаг по уже совершенно другому миру. Земля была мшистая, влажная, но приятная для ноги; деревья попадались высокие, частые, с иногда уродливыми, торчащими из-под земли корнями. Чесио думал, что это не просто так: они, должно быть, ближе к ночи оживали, вставали на ноги-корни и обсуждали, сколько птиц свило гнёзд за этот сезон в их кронах.

Поначалу мальчишка шёл неспешно, осторожно, пытаясь следовать тропинке, пускай и едва заметной; через несколько недолгих мгновений, когда не было уже ни тропинки, но и ни страха, он ощутил в себе какое-то вдохновение, силу, что толкали его делать безумства и откинуть любую тревогу. Прошло всего ничего времени, но Чесио ощущал, будто родился здесь и жил уже очень давно, только его отсюда забрали и закрыли за забором. Напевая какую-то заурядную весёлую песенку о доброй и злой феях, он бежал, продираясь сквозь заросли, даже с некоторой гордостью терпя боль от царапин, красными чёрточками остававшихся от острых голых веток (вероятно, злых на то, что они голые и уродливые, думал Чесио), и скатывался со склонов, не жалея одежды и попутно собирая латирусы и васильки. Доехал в итоге с невозможно грязными штанами, засаднившей от царапины ногой, зато счастливый и с душистой румяно-голубой охапкой цветов. Потом, не останавливаясь, бежал дальше, а в голове — ни единой тревожной мысли, что он может потеряться. «Ну как тут можно заблудиться? Или попасть в неприятность? Это же большой дом, наш большой дом!.. И почему взрослые такие противные и скучные?..»

По карманам, сминая лист-карту, уже хаотично были растолканы орехи, шишки, удивительные яркие цветочки, даже маленькая железная штучка, похожая на булавку, с камешком посередине, — вообще находка! Чесио радостно кружился, нечаянно уронил цветы, споткнувшись, поэтому оставил себе один василёк, вставив его за ухо. Потом ещё очень долго гулял: нашёл дерево с таким корнем, что там с лёгкостью могли жить они с Кармэлой и Мирэллой, залез туда, рассматривал дерево изнутри, но после неприятного скрежета откуда-то сверху с опаской выбрался оттуда — кажется, там уже кто-то обосновался…

На здешние дубы и буки залезать было сложнее: и выше намного, и коварный лес нагрузил подарками карманы так, что нужно было лезть аккуратно, иначе богатство стремительно летело вниз. Впрочем, так иногда и выходило, и ничем не расстраивало Чесио. Однажды он забрался так высоко, что у него самого закружилась голова от вида снизу, но, перебарывая свою боязнь, он громко крикнул в полутишину леса, и ему показалось, что кто-то ответил ему. Тут мальчишка вспомнил о своей исходной цели и, взирая на россыпь всевозможных направлений, выбрал идти вперёд и слегка вправо; ничуть не логика, просто мимолётное желание.

Под конец Чесио ступал устало, весь взлохмаченный, с сухими листьями и травинками в волосах, с паутинкой царапин, покрывших его кожу, в грязной одежде, но с по-прежнему ярким взглядом и крепкой надеждой на что-то. В ушах зазвенела вода, и он не ошибся в своих ожиданиях: в нос проник свежий запах холодной тёмной воды, заплесневелых камней и душистого камыша. Как раз получится отмыть одежду и прогреться на солнце! А потом, вероятно, надо будет возвращаться: время близилось к полднику, а сегодня за ними приглядывала Марта, а она была бдительной и пунктуальной, и иногда — такой приставучей! «Получается, на меня похож разве что сам лес… Конечно, это замечательный, щедрый друг, но ведь почти безголосый и почти совсем необъятный, а я хотел, чтобы я мог дотрагиваться до него, когда захочу что-нибудь сказать, измутузить в земле, если разозлит, и послушать, что он думает насчёт моей идеи со сбором звуков и ароматов в банку, я планировал добавить туда ещё несколько цветков, видевших горе и восторг, а также веточку аниса — вот не знаю почему!»

Как всегда, перейдя от одной мысли к другой, Чесио, опустив взгляд вниз и шевеля губами в такт своим беззвучным словам, не заметил, как обошёл кусты и перед ним открылся каменистый неровный берег и узкая, лоснящаяся в летнем солнце речка. Услыхав шум так близко, он поднял взгляд и от неожиданности отпрянул, почти упал в кусты вереска, полностью туда забравшись, собрав на себе все его мелкие сиреневые цветочки. Конечно, вереск не захотел его спасать, а расшумелся, хрустнув обломанными ветками; потом Чесио забрался глубже, но, конечно, было поздно.

На одном из валунов сидел, придерживая сумку и ополаскивая лицо водой, мальчишка, такой же, как он, может, чуточку выше и старше. На шум он обернулся резко, и его голова была направлена ровно в сторону вереска, где сидел Чесио. Тот и сам не понял, чего так напугался, но в таком безлюдном месте увидеть паренька оказалось целым ярким, как вспышка, событием. Он был черноволосым, довольно высоким, с короткой стрижкой, с широким лбом и тёмными, казавшимися угольками на его бледном лице глазами; из одежды на нём были широкие серые штаны, длинная тёмно-зелёная рубашка с накинутой сверху лёгкой безрукавкой. Между ними было не так много, но и не так мало метров: достаточно, чтобы Чесио видел лишь набросочный портрет незнакомца, но при этом не мог угадать эмоции на его бесстрастном (так казалось из кустов) лице. Почему-то он напомнил Чесио горделивого принца из какой-то забытой сказки, которые пачками и в уме приносил с собой Луиджи; конец у неё был печальный — если Чесио верно помнил, то принца превратили в пепельного ворона. И, в каком-то смысле, незнакомец даже походил и на такого ворона. «Может, это он и есть?..» — пока мальчик серьёзно пришёл к такому выводу, «принц-ворон» сделал пару чётких, но осторожных шагов в его сторону, держа за спиной палку. Чесио был замечен.

— Если там кто-то есть, то выходи! Я тебя заметил! — голос звучал грубо для принца, недостаточно зло — для ворона. Но его хотелось слушаться, и Чесио, сжав кулаки, понимая, что сейчас надо будет договариваться с этим вороном, сглотнул плотный комок волнения и наконец вылез из кустов, попутно отряхивая себя от цветков. Он сделал пару шагов к незнакомцу, и между ними стало что-то около четырёх метров, хотя Чесио плохо понимал на деле, что такое четыре метра. Принц-ворон слегка отпрянул, когда увидел его, палку тут же опустил, но не выкинул из рук. Вблизи его лицо можно было рассмотреть лучше: губы покусаны, на правой щеке несмытый след от черники, её тут много росло, на левой — длинная царапина от надоедливых веток можжевельника, а на шее виднелся серый квадратный кулон. «Наверное, там хранится заклятие, от которого он ещё сохраняет человеческий вид…» — рассуждал Чесио, а потом вспомнил, что ему надо бы что-нибудь сказать, а то незнакомец сочтёт его невежливым.