Орехово-алый мотылёк (СИ)

Однако он героически переплыл вязкую массу этих деньков и с победным возгласом вышел на берег нужного момента. В тот день он ещё быстрее старался торопить события, чтобы скорее оказаться около речки, ещё хуже рисовал, менее внимательно слушал задания и в итоге вместо стебелька анемона нарисовал яркую розу с присевшим на верхушку мотыльком, что растворился в нём совсем недавно. Их учитель только покачал головой, неодобрительно сказал: «В твоей голове только ветер, несущий колкую хвою и лепестки» и всё же сжалился, разрешив взять задание на дом. Побросав всё на столе в хаотичном беспорядке, Чесио вырвался на свободу и, душой уже находясь там, около прохладной тёмной водицы, спешил изо всех сил. На ходу раздумывал над словами учителя: он — это, безусловно, ветер, но почему несущий хвою и лепестки? Ему вновь захотелось поделиться с Джованни этим и многим другим, что, словно целых три жизни, а не дня, накопилось у него за последнее время. Он понимал, что вновь будет тараторить и сбиваться, нести иногда полную чушь и странные вещи, но будет совершенно откровенным с Джонни. И тот, кажется, по-своему это оценит…

Ноги утопали в мягкой траве, по лицу хлестали жёсткие ветки, а лёгкие наполнились чужим диким воздухом — воздухом леса. Чесио казалось, что, буквально подойдя к тонкой границе, очертившей владения двух стихий, он уже ощущал, как за спиной раскрывались мнимые лиственные крылья, и на них он с лёгкостью перелетал высокий забор. Сама природа через ограждение вдыхала в него силы, прыть и внутреннюю карту, прикрученную к той части сознания, где лежал неоконченный список удивительных и странных дел наподобие сорвать первую осыпавшуюся ветку жимолости перед зимой или с наступлением первых серьёзных холодов развести на заднем дворе костёр и поджарить на нём яблоко, густо поливая его ягодным вареньем… Чесио думал: может быть, такое есть у каждого жителя его деревни? Просто они все сидели вдали от ограждения и не ведали, что с ними могло произойти, стоит лишь переступить черту. Хотя мальчик почему-то считал, что, конечно, не единственный такой и не может быть в принципе им: потому что ну глупо считать, что природа не соблазнила кого-то ещё. Пусть у него в голове был ветер с примесью чего-то другого, но всё же.

Знакомые узкие тропинки, дубы с огромными корнями («Ну вот, — думал Чесио, — они, конечно же, поменяли свои места!»), склоны, плавно уходящие вниз и заросшие душистой эхинацеей по пояс и мелкими кудрявыми вьюнами, небольшой ров с акациями и каменистыми пластами земли, наконец, кажущиеся бесконечными заросли вереска — будто один большой светло-сиреневый пар, исходящий от реки, наверняка ведь волшебной. Чесио нравилось место, где они повстречались. Оно было простым и до жути неказистым, не живописным, а скорее диким и естественным, но оно подходило им обоим. Чесио раздвинул непослушный вереск и со вздохом облегчения, с безумной улыбкой обнаружил знакомую фигуру, сидевшую на большом тёмно-зелёном валуне. Мальчик не думал, что когда-либо будет выказывать такой восторг от одной встречи, но он и вправду, подойдя к Джованни, потерял все слова, аккуратно сплетённые по бусинке в единое ожерелье заранее, забыл напрочь все рассказы, все яркие пятна, все неудачи и горести, всю тоску, а просто улыбнулся широко-широко и, будто девчонка, промямлил нечто несвязное, кажется, вообще не на итальянском языке. Внутри него затрепетал мотылёк, уже точно поселившийся тогда, когда около его груди исчезла та бабочка, растворившись в уже готовой для этого душе, заполнившейся цветами в тот момент, когда он лежал на берегу реки рядом с Джонни. Чесио чувствовал, что сейчас это нечто стало сильнее и красочнее, а Джованни насмешливо смотрел на него, называл цветочным мальчиком и спрашивал, почему он молчит, разве у него нет историй? Чесио не задавался вопросом, почему рука парня была всегда прохладная, но ощущал нечто более серьёзное, совсем не под стать своему ветру в мыслях, когда рука касалась его головы и аккуратно, нежно боронила волосы.

Чесио откровенно говорил, что сильно рад видеть его, поведал о том, какими невесёлыми и трусливыми казались ему ребята во все дни, о том, как он сам чуть не засох и как, между прочим, сумел стать повелителем бабочек. Он, как всегда, тараторил, перескакивал с одной темы на другую и сам понимал это, краснел, задыхался, но не спускал взгляда с Джованни. Неожиданно тот перебил его, нахмурившись:

— Ты что это, получается… скучал по мне?

— Да! — Чесио не хотелось видеть суровый взгляд того, и он опустил глаза. Его ладони мягко коснулась рука, и Джонни потянул его в сторону, при этом смеясь так заливисто и добро, что мальчик и не знал, что думать.

— Ты и правда… совсем другой. Поговорить с тобой немного — всё равно что очистить душу от печали и горести. — Чесио, восторженно смотря на него и покорно идя за ним по скользким камням, думал про себя кротко, что для него Джонни — нечто похожее, нечто идеальное, идеальный вариант друга, нет, даже так — идеальный вариант идеального друга. Чесио не знал честно, чем таким необычным мог обладать, чтобы заставлять друга забывать о печалях, но слышать это было так приятно, что к щекам, узорно пробираясь по сосудам, прилила кровь. Смутившись, он начал говорить совсем о другом, потому что побоялся показаться недогадливым и спросить «Что именно ты чувствуешь?»

— Куда мы идём? — Ступни, наконец, ощутили влажную мягкую почву вместо привычного камня, а с глаз ушла обычная для раздумий пелена. Чесио огляделся и понял, что они прошли немного влево от того места, где познакомились, и здесь было, честно говоря, намного лучше. Река постепенно расширялась, а они шли рядом с небольшой грядой камней, наваленных почти у самого берега. Здесь радостно купали свои длинные тонкие веточки пушистые ивы, рядом брезгливо стояли кривые левады, а позади них живописно росли кустарники филлиреи с узкими длинными листиками и ещё неспелыми бледно-фиолетовыми ягодами. Наконец, когда река в ширину стала что-то около шести метров, Джованни потянул его ближе к неровному болотитстому берегу и только тогда вспомнил про вопрос.

— Сейчас ты увидишь… это просто находка!

Вместе с его словами они резко остановились у края воды и отодвинули ветви плакучей ивы; по левую руку открывался вид на… целый маленький мостик, составленный из двух арок. Чесио не видел чего-то подобного в своей жизни и, держась за влажную ветку ивы, чуть не упал в воду, засмотревшись. Мост был песочно-соломенного цвета, старым, выщербленным, и Чесио думал, что в прошлых веках он наверняка был чересчур важным и по нему шагали загадочные маленькие человечки, которые не умели переплывать реку, так как их могло снести течением. Сейчас в нём, конечно, смысла не было, ведь человечки либо выросли, либо уж давно перешли на другое место. Теперь мост выглядел забавно, нелепо и удивительно среди глухого леса на совсем узкой речушке.

— Как тебе? — Джованни повернулся к нему, и мальчик увидел его довольную улыбку и слишком добрые глаза — ну, ведь не бывает таких у принцев, правда? Чесио восторженно кивнул, понял, что будут лепить сейчас околесицу про человечков и потому промолчал — эмоции нынче не только хлынули через край, но и затопили всё вокруг.

— Знаешь, это место как будто специально придумали для нас. Оно невозможно хорошо! — спустя пару минут сказал Чесио, когда они пошли дальше, к мосту. Каждому из них не терпелось залезть на него и, свесив ноги, начать говорить о глупостях, а потом, возможно, позже и даже не сегодня, таки скинуть с себя одежду, разбежаться и прыгнуть в глубокую тёмную воду, позволив течению пронести себя под древними мшистыми сводами и крикнуть вверх, услыхав в ответ своё устрашающее властное эхо. Как единственные короли этой заброшенной мостовой страны, они, величественно пыжась и кривляясь, взошли по истёртым ступеням наверх, потом обратились к народу-течению с пафосной речью о том, что это место слишком долго ждало своих правителей, но вот они здесь и теперь всех ждёт только счастье. Ответом им послужило многозначительное кряканье спрятавшейся в камыше утки, и они залились громким смехом.